Господин лесных дорог

[Ветер, который сказал мяу]

Все дороги сплетены
Травами в горсти.
Господин лесных дорог
Ждет тебя в лесу.
Здесь тропинки не видны,
Не найти пути.
Завтра. Завтра выйдет срок
Долг платить ему.

Если не вернешь ты долг
Со двора куда?
Господин лесных дорог
Будет ждать тебя.

Не ищи златых монет,
Меди не ищи.
Эту плату не возьмут
Это будет зря
Ведь огня светлее нет,
Чем огонь души.
Твою душу заберут,
Чтоб зажечь огня

Чтобы путник ночью мог
До села дойти,
Господин лесных дорог,
Тропку освети!

@темы: Ллаэлас, Стихи

---

Патриотическое.

[Bandrui]

Внимание!
Людям, не живущим в этой реальности, не имеющим представлений и своего мнения о событиях в нашей стране, это стихотворение читать нельзя!

РОССИЯ,ОЧНИСЬ.

Чертит чернь законы,
Лишились все обороны.

Шут с бубенцами
Спичками - чирк!
Закон - с концами.
Страна - кувырк!

Гори дотла.
Прощай, страна.

Сколько будешь ты ждать,
Погрязнув в дураках, страдать?

Рабски покорен
Русский народ.
Снова заморен,
Ложится в гроб.

О Русь,очнись
И поднимись!

@темы: Vassa, Стихи

---

Михаил Гридин - Убить дракона сломанным мечом - Ч. 2

[Shokona]

2.


В первый день до городка под названием Швамбург они не доехали, поэтому пришлось заночевать прямо на полянке Яррского леса, который они в это время пересекали. Верный Итке поставил господину шатёр, натаскал дров, разложил костёр и стал варить вечернюю похлёбку. А, поскольку он не был силён в кулинарии, то побросал в неё понемногу всего, что обнаружил в мешке с провизией. Запах пошёл настолько ужасный, что оголодавший медведь, который недавно выбрался из берлоги после зимней спячки и случайно забрел на огонёк, в ужасе скрылся в зарослях. Сэр Фитцель тоже обозвал принесённое ему варево помоями, а после того, как попробовал - ядом и долго ещё костерил Итке на все лады за то, что он испоганил такие замечательные продукты. Однако, видя, что оруженосец уписывает свою порцию за обе щёки, голодным остаться не пожелал.
Ночь он промучился несварением желудка и не единожды выходил проведать кусты. И, что самое обидное, этот проходимец Итке всю ночь спал, как бревно, а на утро с аппетитом доел остатки своего жуткого варева, на которое даже падальщики не решились покуситься (даже комары и мошкара, известные ночные спутники, не выжили, вдохнув неземной аромат, и поляну сплошным ковром усеивали их трупики). Сэра Фитцеля передёрнуло от увиденного, и он ещё раз очистил и без того пустой желудок.
- Сварить Вам утреннюю похлёбку, мой сьер?
- Нет!!! Я уж лучше голодным останусь, чем ещё раз прикоснусь к твоей похлёбке, бездельник!
- Но я как лучше хотел...
- Ладно, ладно, дай лучше мне вяленого мяса, позавтракаем в седлах. Я посмотрел карту: если поторопимся, к вечеру достигнем Швамбурга.
- Но я думал, что мы вчера совсем чуть-чуть не доехали до него.
- Ну, я несколько ошибся в расчётах, и мы дали крюк на север. Тем более, вчера такой туман был...
- Поня-я-ятно...
- Всё, пошевеливайся! Я хочу сегодня ночевать не в шатре, а в тёплой постели в самом лучшем трактире Швамбурга!
- А денег-то хватит, мой сьер? - Вкрадчиво осведомился оруженосец.
- Ну, если не в самом лучшем, то, во всяком случае, в очень хорошем. Поехали!
И они поехали. Сначала они ориентировались по солнцу, а потом, когда лес, наконец, закончился, Итке увидел Синие горы. Их подножья были в синем тумане, а вершины искрились от снегов, покрывающих их круглый год (но Синими их назвали отнюдь не поэтому: просто народ, живший в предгорьях имел обыкновение употреблять пиво и наливку, в которые добавляли особую ягоду, растущую только здесь; а на следующее утро после попойки кожа всегда имеет синеватый отлив - кто видел, не спутает уже никогда...).
- Горы, мой сьер!
- Где они, Итке?
- Вон! - грязный худой палец верного оруженосца указал на северо-запад.
- А-а-а! - Зарычал сэр Фитцель, - мы опять сбились с дороги, только на этот раз, забрали на юг!


На закате, когда стража уже закрывала ворота, отважный сэр Фитцель со своим не менее отважным оруженосцем прибыли в Швамбург.
- Кто такие? – Невежливо осведомился старший смены стражников.
- Это мой господин, блистательный сьер Фитцель Горндонский! А я – его оруженосец Итке Лэнс.
- Не знаю таких… Мыльф, пойди у капитана спроси, есть у нас такой рыцарь.
- Да, стержант. – Ответил Мыльф. (это был маленький и щуплый человечек в великоватых доспехах и постоянно съезжающем на нос шлеме. Он постоянно шмыгал носом, перекладывал алебарду из руки в руку, а освободившейся конечностью вытирал сопли о форменные бардовые штаны, из-за чего они стали ну… не совсем бардовыми.)
- Да как ты посмел, червь, подвергать слова моего оруженосца сомнению?! Я ж тебе кишки выпущу и прав буду! – Сэр Фитцель положил руку на рукоять меча (но вовремя вспомнил, что меч сломан и не стал его обнажать, во избежание конфуза).
- Ничего не могу поделать, сэр. Таков порядок.
- Да если ты сейчас же не пропустишь нас… - Направил на служаку коня Итке, тот стал пятиться, пока не упёрся в створку ворот, но в этот момент вернулся Мыльф.
- Стержант, капитан подтвердил, что такой рыцарь значится в списке.
- Х-хорошо, Мыльф.
- Рад стараться!
- Извольте заплатить пошлину за въезд, сэр рыцарь. Полсеребрушки с коня, да пятнадцать медяшек с всадника, итого – две с половиной серебрушки.
- Это же грабёж! – возмутился Итке, а сэр Фитцель по-прежнему тискал рукоять меча, и лицо его медленно наливалось кровью. (Стражники поглядывали на него с опаской и старались отойти подальше с его дороги.)
- Это приказ Его Величества Шпендрика Четвёртого, короля Страннхолда! – Отчеканил сержант.
Сэр Фитцель убрал руку с меча (стражники вздохнули с заметным облегчением) и достал из кошеля монеты. Итке передал их страже и только после завершения этой пренеприятной процедуры они смогли попасть в город.
На улицах стремительно темнело, и уставшему за день рыцарю было уже не до того, чтобы искать приличный трактир. Он совсем уже собрался остановиться в первом попавшемся, но ход его мыслей нарушил Итке.
- Мой сьер, я знаю, что здесь должен быть один трактир…
- Хороший?
-О, да, вполне!
- А кормят там как?
- Божественно… - блаженно закатил глаза и погладил левой рукой прилипший к спине живот Итке.
- Так что ж ты раньше молчал, бездельник?! Веди!
- Слушаюсь, мой сьер! – И он уверенно свернул на первом же перекрёстке.
Когда благородный рыцарь уже дважды сбился, считая повороты (а считать он, как и всякий уважающий себя рыцарь, умел аж до десяти), оруженосец, наконец, остановился. Над входной дверью гордо красовалась свежевыкрашенная табличка, объявляющая всякому, кто умел читать название сего замечательного заведения.
- Ры-ся-ща-я кля-ча, – по слогам прочёл сэр Фитцель (ведь помимо того, что он умел считать, он ещё худо-бедно складывал слоги воедино, всегда восхищаясь в душе волшебству превращения отдельных букв в целые слова), - "Рысящая кляча"?
- Да, мой сьер. Вы, как всегда, правы.
- Итке!
- Да, мой сьер!
- А откуда ты знаешь этот трактир?
- Его содержит мой кузен Ратке, мой сьер.
- Ну, пойдём… надеюсь, что он готовит получше тебя…
У двери стоял босоногий мальчишка, приставленный, видимо, отводить лошадей почтенных гостей в стойло. Он был худым и нескладным, надо думать, что примерно таким был в детстве Итке. Он подпирал плечом стенку и грыз травинку, усиленно делая важный и занятой вид.
- Эй, мальчик!
- Да, сэр?- Неприступный и деловой вид сразу куда-то испарился, а под ним оказался жгучий интерес.
- Хочешь серебрушку?
- Кого нужно убить? – Исподлобья взглянув на рыцаря, поинтересовался он.
- С чего ты взял? – удивился рыцарь.
- Сэр, у нас, в Швамбурге за такие деньги людей убивают…
- Ну, почему сразу убить? – Покачал головой сэр Фитцель, - нужно просто хорошо позаботиться об этих двух лошадках.
- Обязательно, сэр, всё будет в лучшем виде, я не отойду от них ни на миг, - принимая поводья, поклонился мальчик, - и да хранит вас в пути святой Берендикт.
- Пусть и тебя он не оставит, - ответил успевший спешиться уже сэр Фитцель. - Пойдём, Итке.
- Да, мой сьер, - и он услужливо распахнул перед господином дверь.
Изнутри пахнуло теплом и едой. Желудок рыцаря скрутило судорогой, и он поспешил войти внутрь.


Внутренним убранством сей трактир сэра Фитцеля, конечно, не поразил, но и не расстроил до глубины души. Это была комната, обильно уставленная свечами, но всё равно, погружённая в полумрак. Длинные деревянные столы не только не качались (а это в страннхолдских трактирах редкость, уж он, сэр Фитцель-то знает), но и тщательно выскоблены (!). К длинным столам были приставлены скамьи, а к маленьким столикам по углам заведения - стулья.
Хозяин стоял за стойкой и что-то считал, перекладывая костяшки больших счёт. На худом лице ("наверное, это у них семейное, - подумал благородный рыцарь, - тоже вон тощий, как жердь".) была заметна бурная умственная работа: губы, сжатые в одну точку, ходили туда-сюда; брови то хмурились, то взлетали; глаза усиленно моргали; левая рука то и дело, почёсывала затылок, покрытый короткими русыми волосами.
- Мой сьер, позвольте мне поговорить с ним, быть может, благодаря родственным связям мне удастся скостить оплату...
- Ну, попробуй. - Согласился сэр Фитцель.
Итке прокашлялся и бодро потрусил к стойке.
- Эй, хозяин, вели приготовить самую лучшую комнату для почётных гостей!
Трактирщик оторвался от счёта и медленно поднял голову к новому посетителю. В глазах его последовательно отразилось непонимание, прозрение, узнавание и злость.
- Итке! Это ты, проходимец!
- Да, это я, кузен Ратке!
- Ах ты, пёс шелудивый! Пятнадцать лет от него ни слуху, ни духу, а теперь объявился: "это я, кузен Ратке!". Да как у тебя совести хватило?! И где мои десять серебряных, которые я одалживал тебе на покупку воинского снаряжения?!
- Ратке, я...
- Что "я..."? Пока ты не вернёшь все мои деньги до последнего медяка, я не собираюсь иметь с тобой никаких дел. Повторяю: никаких!
- Но я...
- Довольно, Итке, - вмешался сэр Фитцель, - замолчи.
- А ты ещё кто? - подозрительно уставился на него Ратке.
- Я - сэр Фитцель Горндонский! - Ответил до крайности возмущённый тем, что его не узнали, рыцарь. - Я хочу остановиться на ночь в твоём трактире.
- Деньги вперёд.
- Сколько?
Трактирщик беглым взглядом осмотрел представшего перед ним, оценил его платежеспособность и только после этого ответил:
- Серебряк за комнату на одну ночь и десять медяков за ужин. На одну персону.
- Вот. - Сэр Фитцель положил на стойку две серебряных монеты. Это за комнату и ужин для меня и моего оруженосца.
- Будет сделано.- Ратке преобразился, и, расточая мёд, спросил: - Где желаете отужинать, благородный сьер?
- В общей зале. А это - долг Итке. - И он положил рядом ещё десять монет.
После такого жеста со стороны рыцаря Ратке засиял как новый золотой и решил для себя, что с этим рыцарем можно иметь дело.
- А можно ли поинтересоваться, что привело такого доблестного рыцаря в нашу глушь?
- Можно. Но сначала всем по кружке пива за мой счёт! – И он уселся за один из маленьких столиков.
Собравшиеся встретили его заявление дружным рёвом. Две дородные подавальщицы засуетились, разнося рыцарское угощение.
- Сьер, а не слишком ли это дорого выйдет?
- А какой смысл экономить? Завтра я сам уже буду обедом...
- Не печальтесь, мой сьер, подавится эта гадина крылатая!
- Спасибо, мой верный Итке.
В этот момент, подобревший после лицезрения королевского профиля, запечатлённого в серебре, трактирщик Ратке с белым полотенцем на поясе самолично принёс их ужин: гуся, запечённого с яблоками, перловку с бараньим жиром, целый мясной пирог и отменное светлое пиво в запотевших пинтовых кружках.
-А это что такое? - спросил Итке, увидев странную конструкцию рядом с остальными блюдами.
- Это моё коронное блюдо - швамбургер! Ломоть хлеба, шмат сала, кусок ветчины, зелёный лучок, огурцы, помидоры и сверху ещё один ломоть хлеба, всё это полито моим секретным соусом и разогрето. Быстро и вкусно! – Ответил Ратке. Он скромно присел на свободный стул и спросил:
- Что всё-таки привело Вас, благородный сьер Фитцель, в наши края?
- Я ищу дракона, живущего в Синих горах.
- Это Чайника, что ли?
- Какого Чайника? - Не понял рыцарь.
- Ну, это мы его так прозвали. Он же старый совсем уже, чаще дым с паром выдыхает, чем пламя.
- А где он живёт-то? - Поинтересовался Итке.
- Да тут недалеко, в старых серебряных выработках.
- Это где?
- Вам следует проследовать через западные ворота, и проехать по ущелью, а в самом конце его есть пещера. Там он и обитает, наш Чайник. Только вы уж его не сильно...
- Почему?
- Просто он - единственный источник туризма в этой глуши. Знаете, сколько рыцарей в год приезжает, чтобы убить его? А если его не станет, я ж разорюсь совсем... Да и озорует он уже не так сильно, как раньше: ну, раз в месяц, может, овцу или корову утащит, ну ночью порычит, ну, расскажет опять, что это его земля, он тут хозяин, какой он великий и непобедимый, ну огнём пару раз дохнёт… так все ж привыкли давно!
- Уп-с... – не нашёлся, что сказать сэр Фитцель и Итке, чтобы прервать затянувшуюся паузу в разговоре и выручить, таким образом, своего господина, сменил тему. - Ратке, хотел спросить вот: а почему твой трактир так страшно называется? Ты же с детства мечтал его открыть, неужели, ничего более путного придумать не смог?
- Да тут такое дело, кузен Итке... Хотел я назвать его "Гарцующий пони", да пришли как-то новые старатели с востока и сказали, что такой трактир уже есть под столицей и держит его какой-то пузатый недомерок по прозвищу Маслютик. Вот я со злости и назвал его так. А потом утром проснулся и подумал: а и Бог с ним! Пусть так оно и будет... - он помолчал, - а у меня уже и вывеска была готова для "Гарцующего пони", кстати, она, теперь, стала столешницей на этом самом столе.
Итке тут же наклонился и, хотя и с трудом, но рассмотрел надпись и нарисованного белой краской упитанного пони, высоко поднявшего переднюю ногу (сэр Фитцель, хотя ему и хотелось, наклоняться не стал - счёл это ниже своего достоинства).
- Ладно, трактирщик, - сказал рыцарь, осушив кружку и вытерев усы, - давай-ка, неси всем ещё по кружке пива! Да смотри; водой не разбавляй! Сегодня я плачу за всё!
...Через час они уже пели героические баллады. Через два – песенки более похабного содержания. А через три часа вся зала (человек тридцать и эта цифра постоянно росла из-за того, что приходили всё новые и новые посетители, можно сказать, они слетались в "Рысящую клячу", как мухи на мёд и такого числа клиентов трактир ещё не знал за всю свою историю) уже клялась в вечной любви, верности и преданности стране, королю и сэру Фитцелю, как полномочному представителю и того, и другого, и обещала своему благодетелю завтра поутру собраться всем миром и пойти убивать огнедышащего гада вместе с храбрым рыцарем. Так что, сэр Фитцель был уже спокоен за своё недалёкое будущее, ведь с ним собралось на битву целое войско. Поэтому он вместе с преданным оруженосцем и продолжал эту замечательную (а, возможно, последнюю в жизни) попойку. В итоге рыцарь с со...гм…ратниками договорились встретиться у "клячи" с первыми петухами.


Но ни первых, ни вторых, ни третьих петухов сэр Фитцель и Итке не услышали. Когда же часов в одиннадцать благородный сэр продрал глаза и посмотрел в начищенную об камзол внутреннюю часть кирасы, ужаснулся: на него смотрел синеватого цвета субьект с огромными мешками под глазами и всклокоченной шевелюрой. Голова раскалывалась, казалось, что ей может помочь только милосердный топор заплечных дел мастера.
- Бр-р-р! – Сказал рыцарь своему отражению и рефлекторно отодвинулся.
Однако нашлось средство и получше. Этим чудодейственным эликсиром оказался обычный домашний огуречный рассол, который кто-то заботливо поставил на стол рядом с кроватью. Сэр Фитцель приложился к сосуду, медленно, с наслаждением, проглотил, подошёл к окошку, через которое в комнату ворвался весенний день, и выглянул на улицу. Но вместо обещанной вчера армии увидел во дворе только десяток несушек, кудахчущих и сосредоточенно разгребающих навоз в поисках червей.
Возмущённый до предела он пнул беззаботно спящего на соломенном тюфяке такого же синего оруженосца.
-Итке!
- Да, мой сьер! - Мгновенно пробудился тот, благодаря чему успешно увернулся от второго пинка.
- Бездельник! Почему ты не разбудил меня с первыми петухами?
- Я... я просто подумал, что Вам нужно хорошо отдохнуть перед таким трудным днём.
- Никчёмность! Да кто просил тебя думать!?
Взбешенный рыцарь наскоро оделся, с помощью Итке надел свои латы и, громыхая, вышел в общую залу. Ратке едва мазнув по нему взглядом, вернулся к своим любимым счётам.
- Где те, кто должен был ждать меня с первыми петухами у твоего трактира?
- Кто-кто? – Совершенно искренне удивился тот.
- Ну, люди, которые вчера пили и гуляли за мой счёт. Они обещали сегодня пойти со мной убивать дракона.
- Не было никого тут, благородный сьер.
- Как так, не было?
- А вот так. Они ведь, как и я, живут в основном за счёт Чайника. Это ж всё равно, что кусать руку, кормящую тебя…
- Так они…
- Да, они просто решили погулять, просторечно выражаясь, на халяву. Сюда много рыцарей приезжает, чтобы убить Чайника, да ни один ещё этого не сделал. Вот так-то, если говорить начистоту, сьер рыцарь. Я, уж простите, не верю, что и Вы в этом преуспеете.
- Чума и мор на ваши головы! – Закричал уязвлённый в лучших чувствах рыцарь, осознавший, что впустую потратил полугодовые налоги со своего надела. (После такого он просто не мог уехать отсюда с пустыми руками!)
Благородный сэр стрелой выскочил во двор и закричал:
- Итке!
- Здесь я, мой сьер!
- Седлай коней, мы выезжаем.
- Да, мой сьер!
Итке пошёл в конюшню и убедился, что мальчик выполнил своё обещание: не отходить от доверенных ему лошадей ни на миг. Но и только. Его храп Итке услышал, едва открыл двери конюшни. Мальчик дрых на сеновале, на выдохе храпом приподнимая свою шляпу, лежащую на лице. Рядом лежала пустая бутыль и тарелка, видимо из-под закуски. Лошади же были не чёсаны, не мыты и даже не рассёдланы. Счастье, что хоть корм у них был.
Оруженосец попытался разбудить несостоявшегося убийцу, да не тут-то было! На тряску тот попросту не реагировал, а на пинки начинал ругаться и отползать. Разбудить его было решительно не возможно. С горем пополам Итке отвязал поводья от ноги конюха и вывел коней на улицу (отвесив напоследок смачного пинка сторожу, чтобы хоть так отблагодарить его за труды праведные).

_________________________________________________
Продолжение следует.

@темы: Михаил Гридин, проза

---

Ночная.

[Bandrui]

Покрыла небо цвета оливы
Своим подолом богиня Меб.
Исправны так же, как в старь, приливы.
Окутан мраком мой верный Феб.

Диковинно сказочно повсюду,
Но как-то зябко, кажется мне...
Устала ждать появления чуда,
И страшно видеть явь в пелене...

Съежились звезды во мне в колючки,
Скукожилась в ком моя любовь.
Достану ноты, испишу ручки,
Но сумею ль забыться я вновь?

Просыпался дождь в сумраке ночи,
Созвучный звону мелких монет.
Угукнул филин изо всей мочи.
Беру хандру опять под запрет.

Украсит сны богиня видений,
Сплетутся песни разных племен,
Открою опять мир приключений,
И подожду до лучших времен...

Четвертого четверостишия изначально не было. Но музыка его упорно требовала. Посоветуйте, стоит оставлять.

@темы: Vassa, Стихи

---

Михаил Гридин - Убить дракона сломанным мечом - Ч. 1

[Shokona]

Люди!!!

Осмелюсь предложить вам рассказ моего доброго друга. Читайте и пишите, что думаете. ))
Это первый рассказ из цикла о Страннхолде.


Убить дракона сломанным мечом - Ч. 1

...Утром Ивар созвал совет.
- Вопрос один, - начал он, - как убить дракона сломанным мечом?
- Хороший вопрос, я бы сказал, - пробормотал Флоси…
Э. Бойе "Ученик ведьмы"

Король Страннхолда Шпендрик Четвёртый очень любил устраивать пиры, но не потому, что был гулякой или выпивохой, нет, он смотрел на поведение своих рыцарей в изрядном подпитии, которому сам же и способствовал. Ведь, как известно, что у трезвого в уме, то у пьяного на языке…
Однажды на одном из таких пиров у хитрого короля изрядно набравшиеся к тому времени рыцари стали похваляться друг перед другом. (Это уже стало традицией: на каждом пиру рыцари, таким образом, делились успехами и мечтами на ратном поприще, причём, как заметил король, особенно усердствовали те, кто в жизни особого героизма не проявлял.)
- А я однажды тролля пополам рассёк! - Пробасил с трудом поднявшийся на ноги от выпитого и от объёмного живота первый рыцарь Страннхолда, сэр Ланшалотт и стукнул латной рукавицей по бронированной пластине своего панциря (он имел привычку даже спать и мыться в нём, и потому даже не подумал снять перед пиром; а ещё всем известно, что время от времени домашний кузнец наклёпывает по бокам кирасы стальные полосы соответствующие тому, насколько выросло пузо у сего доблестного воителя). - Одним ударом, от плеча до пояса!
- Да-а-а!!! - проревел, поднимая вверх кубки и расплёскивая вино на скатерти, хор слуг и оруженосцев с дальнего края длинного, на весь зал, стола. Они не знали, в чём, собственно, дело, но угодливо поспешили поддержать своими воплями авторитет богатого и раскрасневшегося от собственной бесшабашной наглости сеньора (ибо даже трёхлетний ребёнок знает, что пробить шкуру тролля можно лишь с помощью окованного железом бревна, выпущенного из стреломёта). - Да-а-а!!!
- Своим копьём я в сражении при Яртском лесе пронзил пятерых гоблинов одним разом, а потом поднял их над головой и они болтались там, как утки на вертеле! Поспешил ответить ему русобородый второй рыцарь, сэр Ультрихт фон Лихтенштамп.
- Да-а-а-а!!! - Закричали опять толком ничего не услышавшие слуги и оруженосцы, поддерживая сэра Ультрихта (на самом деле досточтимый и многохрабрый сэр Ультрихт не только не участвовал в этой битве - сказался больным: промочил ноги накануне и буквально слёг в постель от стр-рашной простуды - но поднять копьё с пятью нанизанными на него гоблинами вверх, даже если каким-то чудом и удалось их на него наколоть - они же очень вертлявые, заразы, - не под силу даже самому великому силачу средь людей). Только на этот раз в воздетых к потолку руках оказались истекающие жиром куски жареной баранины и оленины, - да-а-а!!!
- А я вот этим самым шестопёром могу голову орку вбить по самые плечи! - подняв вышеуказанный предмет (коий с превеликим трудом можно было назвать шестопёром хотя бы потому, что у него отсутствовали два соседних "пера" - наверное, выщерблены о тот самый шлем, с которым он попытался провести указанную выше манипуляцию), похвастал дородный сэр Айрвенга.
- Да-а-а-а!!! - Уже тише, с набитыми халявными харчами с королевского стола ртами согласилась с ним челядь, и, прожевав, повторила уже громче, - Да-а-а-а!!!
- Это всё даже не подвиги, благородные сэры, это так, чепуха. А я вот могу убить дракона... сломанным мечом! - Похвастал поленившийся даже привстать совсем пьяный уже сэр Фитцель Горндонский. Это был маленький коренастый человечек (поговаривали даже, что не совсем он и человек-то, а наполовину гном, но сам храбрый рыцарь досужие сплетни опровергал с завидным упорством, достойным лучшего применения) с жидкой бородёнкой, едва-едва достающей до груди, круглым лицом, маленькими заплывшими свинячьими глазками и толстыми руками с пальцами-сардельками.
- Злобную крылатую гадину с Синих гор? - Не поверил ему сэр Ланшалот. – Этого Дракона?
- Его самого! - Подтвердил вошедший в раж сэр Фитцель.
- Того самого который вот уже триста лет держит в страхе всю западную часть королевства? - Удивился сэр Ультрихт.
- Клянусь в том прекрасной Гундёвой, прекрасной дамой моего сердца. (Вообще-то, звали её Клотисса, но из-за своего склочного и неуживчивого характера, осложняющего всем жизнь непрерывным зудением, была прозвана Гундёвой. А поскольку даже после получения столь нелестного прозвища, она не пожелала измениться, то оно постепенно вытеснило её имя и все стали звать её только так.) - Взвился на ноги уязвлённый недоверием рыцарь.
Его Величество, который в тот вечер не выпил ни глотка вина, а посему остававшийся трезвым как стёклышко, вдруг оторвался от увлечённого созерцания своих монаршьих ногтей и уставился на вставшего сэра Фитцеля.
На пиршественный зал мгновенно опустилась гробовая тишина (все знали, что Его Величество неуважения к своей особе не прощает, да и вообще, не стоит класть палец ему в рот), на дальнем столе даже не решались сделать вдох без разрешения венценосной особы. Стало настолько тихо, что можно было услышать, как вши грызут волосы на рыцарских головах, и когда в наступившей тишине зевнула любимая королевская гончая, все вздрогнули.
- Мы, Шпендрик Четвёртый, король Страннхолда, желаем видеть голову дракона. - Выдержав достаточную для его статуса паузу Его Величество, - эй, слуги, сломайте ему меч...
- А... а... а... - мгновенно протрезвевший сэр Фитцель только и мог, что открывать и закрывать рот. Он уже понял, в какую историю попал и что (если выживет, конечно) наверняка будет весь следующий год носить переходящую корону рыцаря-шута на шлеме, но не отказываться же было от своих слов прилюдно (вот, если б это было сказано наедине, чтоб можно было попросить собеседника молчать, а ещё лучше, для пущей надёжности, прирезать, тогда - да...), то можно и рыцарских шпор лишиться...
Слуги как муравьи на тлю налетели на всё ещё поражённого речью короля сэра Фитцеля и, сломав его меч ("А ведь он мне стоил - тоскливо подумал рыцарь, - целых пятьдесят семь с четвертью золотых монет..."), вложили рукоять и остаток лезвия длиной всего в полторы пяди (около пятнадцати шантиметров, если по-новомодному считать) обратно в ножны.
- Вы можете идти, сэр Фитцель. Жду голову ко дню весеннего равноденствия, - сказал король и снова потерял к нему всякий интерес, вернувшись к своему высоко интеллектуальному занятию.
- Итке! - Впервые после речи, а, фактически, приговора Его Величества, подал голос сэр Фитцель.
Итке. Да, да, да, тот самый Итке по прозвищу Лэнс. Это был настолько длинный и худой человек, что в своих доспехах (конусовидный шлем, кираса, рыцарская кавалерийская юбка и поножи) действительно напоминал рыцарское копьё. Женщинам, да и не только им, однако, он старался не рассказывать, откуда взялось его грозное прозвище, а если и рассказывал, то безбожно врал с три короба об отваге, сражениях и побеждённых им достойных противниках. История его появления при сэре Фитцеле сокрыта тайной, но роль его в этой истории очень велика: Итке являлся его оруженосцем и одновременно личным менестрелем.
- Я здесь, мой сьер! - Донёсся его тонкий голосок из самого дальнего угла зала.
Когда он вставал, у всех присутствовавших, несмотря на то, что они давно знали Итке, сложилось стойкое впечатление, что он был сложен, как минимум, в четверо.
Сэр Фитцель только, молча, махнул ему рукой и направился к выходу, хотя до сегодняшнего дня не отличался тихим и молчаливым нравом. Верный оруженосец неторопливо потрусил за ним.
Никто не пошёл их провожать, и Итке вместо того, чтобы согласно своему положению оруженосца благородного рыцаря чинно шагать на шаг позади своего сеньора и нести его щит со шлемом, приходилось забегать вперёд и отворять для сюзерена тяжёлые дубовые двери, бормоча при этом проклятья в адрес обленившихся вконец замковых слуг. Причём, сэр Фитцель и не подумал облегчить ему жизнь, например, забрав свои доспехи.


Первым делом доблестный сэр Фитцель отправился домой в Башню Горндон (это была одинокая башня, сложенная из речных булыжников, горделиво стоящая на холме Горндон; несмотря на то, что ещё почтенный отец сэра Фитцеля хотел достроить родовое гнездо и обнести стенами, Его Величество ясно дал понять, что в этой стране может быть только один замок, и он принадлежит ему). Там рыцарь, решил на всякий случай, с помощью башенного капеллана составить завещание.
- Брата Фука ко мне! – крикнул он слуге и ушёл в свои покои.
Через несколько минут в дверь постучали.
- Брат Фук? Войдите!
В комнату втиснулся (именно втиснулся, а не вошёл) высоченный плечистый детина в серой рясе, подпоясанной веревкой. Такому быть бы не смиренным служителем Господа нашего, а лесным разбойником (впрочем, именно им брат Фук и был, но когда его прошлую лесную банду повязал шериф, был вынужден стать капелланом у сэра Фитцеля).
- Ты звал меня, сын мой? – Прогудел брат Фук.
- Звал, падре. Прошу Вас, встаньте за конторку, мне нужно кое-что написать.
Детина прошёл к конторке и, обмакнув гусиное перо в чернила приготовился писать.
- Сие завещание моё.
Находясь в здравом уме и трезвом рассудке, завещаю:
Сыну старшему, Шпитцель именем, башню Горндон герб свой – золотой кукиш на белом поле, родовой девиз - "Чтобы слова не расходились с делом, нужно молчать и ничего не делать!" и семь деревень вокруг башни, а так же землю от излучины реки, до границы с лёном сэра Рудэлла.
Сыну младшему, Спитцель именем, меч и доспех из арсенала, коня из конюшен и пятьдесят монет серебром.
И обоим детям моим, Шпитцель и Спитцель именами, завещаю мудрость свою: никогда, дети мои, не похваляйтесь подвигами своими на королевском пиру.
Отец ваш, сэр Фитцель Горндонский.
Всё успел, падре?
- Да, сын мой.
Сэр Фитцель тут же подошёл к монаху и, взяв перо из его рук, поставил свою подпись – крест – под этим документом.
- Падре, прочтите это им после моей смерти.
- А к чему такая спешка, сын мой?
- Да, просто это может случиться очень скоро. А теперь – идите.
- Да хранит тебя Бог, сын мой. – Сказал падре, осенил его крестом и вышел.
- Спасибо, падре, - пробормотал рыцарь.
Когда священнослужитель захлопнул за собой дверь, сэр Фитцель постоял у портрета прекрасной леди Гундёвы, девы неописуемой красы (неописуемой по той простой причине, что ни один менестрель не решился этого сделать: она была шантиметров сто пятьдесят в обхвате, совсем как вековой ясень, росту в ней было чуть больше, лицо и особенно глаза были тоже круглыми, как у рыбы, зато у её отца, сэра Рудэлла, были отличные луга на востоке, а так же водяная мельница и десяток деревень), смахнул скупую мужскую слезу (по размерам наверняка не уступающую легендарной крокодильей, которую пустил как-то сэр Оккеброд по прозвищу Крокодил) и тяжело вздохнул так, что балдахин кровати заколыхался, сунул руку под подушку и достал оттуда платок леди Гундёвы (За который он выложил прошлым летом аж двадцать серебряных её ушлому братцу. С тех пор платок изменил свой цвет с жёлтого на серо-бурый из-за частого прикосновения не совсем чистых рук благородного рыцаря, но всё равно его сердце радовало то, что когда-то платок принадлежал Ей) и сунул его за пазуху. После этого он пошёл в арсенал, выбрал самое длинное копьё, самый крепкий щит с ещё не облезлым гербом (надо сказать, что на этом щите славного рыцаря был изображён золотой кукиш особо крупных размеров), надел свои парадные доспехи и отправился отвечать за свои слова.
Всё-таки честь для этого рыцаря стояла не на последнем месте, в отличие от многих, и это значительно добавляло ему веса. Ну, хотя бы в собственных глазах.


Итак, храбрый, но бесконечно унылый сэр Фитцель со своим верным и неунывающим оруженосцем отправились на запад искать дракона. Забавную картину являла собой эта, по меньшей мере, странная парочка. Посреди широкой просёлочной дороги, вовсю разбрасывая грязь и навоз своими широкими копытами, шёл могучий рыцарский конь, который вёз на себе тяжёлого и малоподвижного, да что там, практически, неподвижного рыцаря. Казалось, он, этот рыцарь, был одинаковым и в длину, и в ширину, а попросту - круглым. Во время езды он с непривычки раскачивался в седле и пыхтел как паровой котёл. Конь время от времени прядал ушами, когда всадник высоко подпрыгивал на кочке, а затем обратно падал ему на хребет как мешок с…гм… зерном, но потом всё-таки решал, что это не стоит его внимания и продолжал своё меланхоличное шествие. Рядом с ним, но на полшага сзади, с заметным трудом выворачивая комья грязи, плелась низенькая и тощая как смерть кобылка, только уши и жили на этом несчастном животном: скотинка любопытно стригла ими во все стороны, наверное, не переставала удивляться окружающему миру, а конкретно - его несправедливости. Лошадка эта была навьючена всем необходимым рыцарю в дороге: припасами, шатром для рыцаря, котелком, тёплым пуховым одеялом и... оруженосцем в своих знаменитых "копейных" доспехах.
Итке покачивался в седле, курил свою длинную трубку, выпускал аккуратные колечки и мурлыкал под нос песенку собственного сочинения:

На свете жил рыцарь, отважный сеньор,
Собрался дракона он бить с Синих гор,
Отважный сеньор,
Мой отважный сеньор!

"А песня-то про меня, вроде бы… - навострил уши сэр Фитцель, - ведь я именно такой и есть. Люблю песни про себя слушать…".

Бесстрашный воитель седлает коня,
Берёт с собой деньги, припас и меня,
Седлает коня,
Он седлает коня!

"Ну, точно, про меня!"

Поскольку дракон очень старый уже,
Покоя нет рыцаря честной душе,
Он старый уже,
Очень старый уже!

Чтоб силы сравнять, он ломает свой меч,
Обломком дракону башку снесёт с плеч,
Ломает свой меч,
Он ломает свой меч!

Сэр Фитцель, который уже тоже начал тихонько подпевать ему, после этого куплета тяжело вздохнул и собрался было предложить Итке заткнуться, пока не огрёб на орехи, но пройдоха-оруженосец почувствовал смену его настроения и затянул другой куплет, в котором вырисовывались гораздо более радужные перспективы…

Сьер Фитцель прикончить тебя будет рад,
Так бойся ж его, огнедышащий гад,
Тебя будет рад,
Эх, тебя будет рад!

"Вот уж точно, ничему так сильно рад не буду, как этому!"

И лучше б тебе свой облегчить конец –
Отдать все монеты и россыпь колец,
Облегчить конец,
Свой облегчить конец!

И вынет из ножен свой добрый клинок
Сьер Фитцель, который красив и высок,
Свой добрый клинок,
Эх, свой добрый клинок!

Пронзит одним махом все девять сердец,
Из печени сварит твоей холодец,
Все девять сердец,
Ой, все девять сердец!

"Наверное, так всё-таки не получится – длины клинка не хватит…"

И голову, взятую в честном бою,
Точнёхонько в срок привезёт королю,
Эх, в честном бою,
Ой, да в честном бою!

"Да какой же тут честный бой, если я ему и так на один зуб, так ещё и без меча?!"

За это всесильный король наградит
И будет хозяин мой всех впереди,
Король наградит,
Эх, король наградит!..

После этой песни сэр Фитцель совсем воспрял духом и вполне готов был продолжать путь, чтобы победить дракона и принести его голову королю Шпендрику.
Как уже было сказано, дракон обитал в Синих горах, до которых было, как минимум, два – два с половиной дня пути. Между тем, до обозначенного Его Величеством срока – семь дней. Когда сэр рыцарь прикинул это, он снова загрустил.
- Мой сьер! А, может, стоит за этот срок рвануть за границу, где нас никто не знает? - Спросил совсем загрустившего рыцаря Итке.
- Ты не понимаешь, Итке, хотя куда уж тебе, ты же не рыцарь. – Он вздохнул и продолжил, - а вот когда слух о том, что я поступился честью и словно последний трус сбежал, вместо того, чтоб с честью погибнуть, как рыцарь, в бою с огнедышащим ящером, меня лишат и рыцарства, и дворянства. Меня и весь мой род до двадцатого колена. Я должен это сделать, Итке, должен, понимаешь?
- Понимаю, мой сьер…
- Всё, тема закрыта.
- Как скажете, мой сьер.
Дальше они продолжили свой путь в молчании. Только неугомонный Итке насвистывал свою песенку, придумывая всё новые и новые куплеты, расписывающие во всех цветах, красках и кровавых подробностях ужасную смерть дракона, ежели тот не пожелает сдаться на милость сьера Фитцеля.
В конце концов, храбрый рыцарь и сам поверил, что дракон непременно должен сразу сдаться на милость победителю, на его, Фитцеля, милость.

Михаил Гридин aka IceDragon Санкт – Петербург
23– 26 марта 2009г

© Copyright: Михаил Гридин, 2009

_______________________________
Продолжение следует.

@темы: проза, Михаил Гридин

---

Усталое

[Вербена]

Бывают дни,
Что за стойку хочется
Продавщицей.
Чтобы касса звенела,
Бейджик был у ключицы.
Чтоб с восьми до пяти,
Чтоб коряжиться, мелочиться,
Но никто
(не дай бог!)
Не читал тебя
Изнутри.

Есть ведь дни,
Что хотелось бы
Пять лет от роду.
И не больше.
Чтобы свет в коридоре,
Куклу бы мне
Из Польши.
Чтобы не было никого,
Кого мама столь же…
Ну, и главное:
Хочешь -
Реви,
А не говори.

Ведь бывает так –
В голове журчит,
Руки тянет, как будто
Держал кого,
Не пускал с обрыва.
И ты думаешь
О прогнозах
Ближайших взрывов.
Или как эту жизнь
Мелководной
Проплыл бы рыбой,
Чешуей задевая камешки
И ключи.

@темы: Стихи

---

Черные кони

[Ушастая Сова]

Как две черные, дикие тени,
Понеслись по лугам и полям.
Колыханье помятых растений
На прощанье оставив Краям.

Уносились все дальше и дальше,
На закат, догоняя лучи.
И коней этих не было краше,
Что, как резвые ветры, неслись.

А на глади стеклянного моря
От копыт оставались круги.
Оседала коричневым слоем
Пыль на мягкой и черной груди.

Вырывались сердца из-под кожи,
Стук копыт становился быстрей.
И никто, и никто, нет, не сможет
Тех поймать быстроногих коней!

Покрываются белою пеной
И хрипят, но летят и летят!
Точно лава неслась по их венам,
А не кровь молодая текла.

По их гриве и телу струилась
Сила сотни сверкающих гроз!
Это то, что ни разу не снилось,
То, что нам не мечталось всерьез.

Эти кони быстрее, чем мысли,
И чернее, чем тьма под землей.
И поэтому - только не рысью!
Потому и рискуют собой.

И бегут они прочь от рассвета,
Прочь от темной безвестной ночи.
Потому, что в неведомом где-то
Наконец появились лучи.

@темы: Стихи

---

Отсутствует

[Йод]

В абсолютной темноте не видит никто, но почему же тогда человеческий глаз через какое-то время начинает воспринимать картинку? Возможно, свет есть везде, даже в пустом помещении без окон и с глухой дверью. Господи, о чем только не начнёшь думать в одной из таких «комнат». Наверно это мозг пытается сохранить психику. Душно, темно, тихо и отсутствие времени. Сколько я уже здесь? Час, день, год?Сомневаюсь, что мне когда-нибудь пригодятся знания о каждой выбоине и трещине этих чертовых стен. Угораздило же меня.
***
Сползти с кровати, сделать себе кофе и включить телевизор. Наконец-то законный выходной. Стоило ошибиться на одну сотую процента и весь проект коту под хвост. Больше месяца приходилось сидеть в этой проклятой конторе и искать эту гребанную ошибку, пару раз ночевал на работе. Пускай дальше говорят, что дом там, где тебя ждут, но я живу один, и меня это вполне устраивает: никакой толкотни по утрам, не надо пытаться прийти пораньше.
-Динь-дон.
И кого это принесло? Ненавижу, когда гости приходят без предупреждения. Открываю дверь и вижу на пороге парня. Лет 19-20, высокий, светленький и мордашка смазлива ровно до такой степени, когда ещё за девушку не принять, но и на мужика не похож, в общем, вполне в моем вкусе. Говорит, что мой новый сосед. Пригласить на кофе что ли?
Болтает не затыкаясь, ладно хоть без вопросов. Из всего его монолога заинтересовали меня три вещи: учится на журналиста, совершеннолетний и борется за права сексуальных меньшинств. Значит, никаких проблем в том, чтобы затащить его в койку. Интересно если спросить напрямую сразу пошлёт или подумает?
Люблю журналистов, всегда на всё согласны. А он очень даже не плох, вот только как-то до профессионализма не плох. Хотя это уже не мое дело. Лежит теперь у меня на груди весь такой взъерошенный, что-то там мурлычет себе под нос. Спрашивает, прийти ли ему ещё. Почему бы и нет? Так радостно-мило улыбается. Ну, вот ты и выдал себя, котёночек. Одну вещь в этой жизни я знаю наверняка: нельзя доверять тем, кто много говорит и радостно улыбается, они и в лесу тебя закапывать будут с такой же улыбочкой.
***
Конец очередной рабочей недели. Нынче все было настолько спокойно, что становится страшно. Не к добру это все. Вечером должен зайти котёночек, интересно, сколькоему времени понадобится, чтобы заметить, что я так и не знаю, как его имя. А может его это тоже не интересует? Случайно-постоянные встречи.
Опять выводит какие-то ему одному понятные символы у меня на животе, да я собственно не возражаю. Предлагает зайти к нему. До завтра ещё долго, можно и зайти.
***
Уютная такая квартира, много разных безделушек. Сказал осмотреться, пока он ставит чайник.
Взгляд натыкается на торчащий, из-под кипы пустых листов, уголок папки. Наверное, она не просто так завалена, но он же сказал осмотреться, вот я и «осмотрю» эту самую папку.
Информация на меня? Узнать бы зачем она ему.Чувствую, что мне смотрят в спину, сейчас развернусь и спрошу.
***
Кое-как разлепляю глаза, дотрагиваюсь до них руками, вроде на месте и точно открыты, почему же ничего не меняется? Пытаюсь проморгаться, эффект нулевой. Ладно, нужно подняться и попробовать на ощупь.Голова кружиться и затылок побаливает. Где я интересно? И что произошло?
***
В абсолютной темноте не видит никто, но почему же тогда человеческий глаз через какое-то время начинает воспринимать картинку? Возможно, свет есть везде, даже в пустом помещении без окон и с глухой дверью. Господи, о чем только не начнёшь думать в одной из таких«комнат». Наверно это мозг пытается сохранить психику. Душно, темно, тихо и отсутствие времени. Сколько я уже здесь? Час, день, год? Сомневаюсь, что мне когда-нибудь пригодятся знания о каждой выбоине и трещине этих чертовых стен.Сомневаюсь, что мне вообще когда-нибудь что-нибудь пригодится.

@темы: Проза

---

Маргарита

[Ветер, который сказал мяу]

Считай в зрачках переплетения лун,
Считай до тысячи, а может, до ста.
Играет скрипка свою песню без струн.
Ее мелодия смертельно проста.

Пр.
Считай улыбки, глаза и звезды в небе считай.
Смотри, упала звезда. Коснись ее невзначай.
И может, дождь проливной к тебе заскочит на миг.
Ему налей ты вино, его ты прочь не гони.

Считай костры, что ярко в небе горят,
Считай удары всех плетей на спине.
Но не пытайся вновь вернуться назад -
Не сможешь сделать это даже во сне.

Пр.
И в Вальпургиеву ночь при свете яркой луны
Летишь от мира ты прочь - весною ночи темны.
Сама ты душу несешь вручить как дар Сатане.
Ну так беги же ты прочь и оглянуться не смей.

Ищи мимозы ярко-желтую ветвь,
Храни листы, что не сгорели в огне.
Шепча молитвы, ты, пожалуйста, верь,
Что все же скоро он вернется к тебе.

Пр.
Ищи за каждым углом, беги за тенью его,
Молись, чтоб не было сном письмо от Князя Всего.
И ты полуночи ждешь, от нетерпенья дрожишь,
А вера режет, как нож, твою привычную жизнь.

И ты, кружась на балу, его не сможешь забыть
И убедишь Сатану его тебе возвратить.
А дальше будет покой, а дальше будет гроза,
И он навеки с тобой, тебе он смотрит в глаза.

@темы: Стихи

---

Песня беглеца.

[Bandrui]

Песня беглеца.

Отравленный клинок луны
Запрятан у меня.
Там в море блики синевы,
Свободой грудь полна.

За десять дней загнал коня:
От бед, невзгод лечу.
Прощайте, милые друзья!
Обиды не держу...

Тех светлых дней не перечесть,
Спасибо вам за все.
У всех предназначенье есть,
И я ищу свое.

Пускай луна укажет путь,
Двуликая моя.
О, чтоб удачу не спугнуть,
Свирепей бью коня.

Трепещут крылья за спиной
В безумной скачке прочь.
Не воротиться мне домой,
О колдовская ночь!

За десять дней загнал коня:
От бед, невзгод лечу.
Прощайте, милые друзья!
Обиды не держу...
Прощайте, милые друзья!
Обиды не держу...

@темы: Vassa, Стихи

---

Размышлизм о клубах...

[Mark Shadon]

    Очень простая и не совсем (или - совсем не) литературная история. Что называется,
из жизни.

    Первоначально мне хотелось сделать что-то нужное. Это проистекло из одного длинного спора, в ходе которого неоднократно проскочил постулат «не надо горевать - надо что-то делать». А поскольку огорчающих меня вещей десятки, но вот сделать что-то полезное я могу только в сфере литературной - ибо только в этой сфере обладаю кое-какими познаниями, - то родилась идея. Книжный клуб.

    И постарайтесь понять - не сообщество (что бы это ни было), а именно клуб. Я вырос на английских романах, и понятие «клуб» для меня - это тихое, уютное местечко с глубокими удобными креслами, непременным камином и набором вкусных напитков, куда люди приходят отдохнуть от тягот насущных и на расслабиться - в свое удовольствие поболтать об интересном. Ведь клуб - он не для всех; в Лондоне времен Шерлока Холмса существовала масса клубов - для охотников, рыболовов, гурманов, любителей курить экзотические сорта табака, любителей кошек, финансистов, политиков, поэтов... брат упомянутого Холмса состоял в клубе «Диоген» - созданного для любителей... помолчать. Да, непреложным правилом в этом клубе было - полнейшее молчание. И в комфортабельном салоне (с теми самыми удобными креслами, напитками и камином) проводили время солидные джентльмены - в обществе друг друга, но при этом - в абсолютной тишине, нарушаемой лишь шелестом газет, поскрипыванием перьев и шуршанием льдинок в бокалах.

    Ну, а мне - как претендующему на гордое звание писателя - показалось естественным устроить литературный клуб. Для кого? Само собой, для литераторов... но поскольку мы тут все - пока ещё не члены Союза Писателей, то в понятие «литератор» я широким жестом включил всех, кто любит книги.

    Любит. Книги.

    Когда-то, совсем мелким, я смотрел знаменитый журнал «Ералаш» - сценку, где первоклассник получает от ровесницы записочку «Я тебя люблю». И вот он пытается понять, что же это ему написали. И вспоминает собственные представления о слове «люблю» - мороженое (и пугается - неужто девочка его съесть хочет?!), маму (и снова пугается - ему придется девочке обед варить и носки штопать?!)... не помню, что еще он представил, но суть ясна. Сценка заканчивается тем, что он в полном ужасе смотрит на одноклассницу, не зная, что ему делать с такой напастью, и вдруг - ура! - нашел выход! И, счастливый, пишет ей: «Я тоже тебя люблю», - думая при этом: «пускай теперь она мучается!»

    Вероятно, эта комичная сценка и показала мне впервые, как много разных смыслов есть у слова «любить». Ведь и в самом деле - мы любим котлеты (которые с аппетитом поедаем), мы любим автомобили (которые попросту используем, хотя, надо признать, заботливо), мы любим теннис (способ бодро и весело провести свободное время), мы любим собирать марки или керамику (нам хочется, чтобы это у нас было; вот было - и всё, а мы будем на это любоваться)... Вариантов масса. А что же мы имеем в виду, говоря «любить книги»?

    Или, точнее, что имею в виду я?.. ведь клуб-то, как-никак, задумывался мной.

    Не хочется повторяться, а я это, конечно, делаю, но… если попытаться проанализировать мою любовь к книгам, то ключевым будет «как воздух». Не знаю, как любят книги другие, как они их читают - глотая страницы или вдумчиво «переваривая» каждую строку… я читал так же, как жил. Это сложно описать: не было разницы между силой эмоций из-за кого-то живого - или из-за того, что происходило с героями книг. Я и сейчас не вижу этой разницы. По сути, она заключается лишь в том, что с живыми иногда можно поговорить, но зато о героях книг мы точно знаем, чего они хотят и что думают. И именно это делает их более важными - я лучше понимаю их. Даже если не люблю - но они не могут меня ввести в заблуждение или обмануть. Хотя на время им это иногда удается - была потрясающая книга, которая, на мой взгляд, достойна быть одним из непременных учебников любого писателя… рассказ шёл от первого лица: юноша рассказывал, как встретил девушку, что почувствовал и подумал; дальше они поженились, а затем… она упала с лошади и умерла. И в ходе рассказа внезапно перед нами открывается совершенно другая история - оказывается, что вообще вся картина, нарисованная нам до того, была ложью. Нет - автор нам не лгал! Вся прелесть этой книги заключается именно в том, что устами героя автор говорил нам чистейшую правду. Но - не всю правду. Далеко не всю. Это была книга с двойным дном… а точнее, трехмерная: первая картина была вполне логична, но при наложении второго слоя вышла новая, опровергающая ту, первую.

    Не говорю точнее потому, что - вдруг вы захотите прочитать ее, а пересказ испортит весь авторский «спецэффект». Но - не считая чисто эстетического «читательского» восторга перед столь мастерски проведенным «обманом», - эта книга очень хорошо показывает, что далеко не всегда из описания слов и поступков героя читатель может выстроить правильную картину происходящего. Даже если сам герой и рассказывает нам о своих словах, впечатлениях и поступках.

    Это шаг в сторону - к уже не раз поднятому здесь вопросу, как много обязан сказать о своих героях автор, и где тот необходимый минимум, из которого читатели могут «дорисовать» всю задумку писателя.

    И раз меня уже потянуло в эту тему, то скажу следующее: в моей длинной карьере читателя было очень мало книг, которые не оставляли бы меня с кучей вопросов - а чего герой хотел тут, а о чем он думал там, а не чувствовал ли этого… И я говорю о хороших книгах. В высшей степени продуманных и профессиональных, да и попросту очень интересных. (и кстати, написанных не «непойми кем», а авторами известными и уважаемыми). Но как бы ни был талантлив автор - а быть может, это и есть признак таланта - в его книге никогда не будет кристально ясно абсолютно всё. Я не имею в виду плохо прописанный и скомканный, «зависший» сюжет - ни в коем случае! Я имею в виду сложность человеческой души. Даже если автор сказал нам, как герой поступил, что в этот миг ощущал и чего добивался - очень редко он станет закапываться в глубины его подсознания. Хотя бы потому, что в книгах есть свои законы - художественная литература все-таки подчинена динамике сюжета; она обязана увлекать нас, удерживать внимание, быть интересной. А как бы ни упирались авторы, склонные «копать глубоко», и критики - читателю интересен сюжет. Нам интересны мысли героя только в том случае, если этот герой чем-то привлек, понравился, заинтриговал. А ведь в первую очередь - в жизни - люди привлекают наше внимание именно поступками. А затем уже появляется интерес к мотивациям.

    Так вот. Никогда и никакой автор не рассказывает нам о героях всего. Любая книга - это только часть чьей-то жизни. И это очень хорошо - потому что абсолютно понятное и постигнутое до мелочей обычно перестает интересовать нас. Само понятие «интерес» очень тесно сопряжено с понятием «загадка» - и книгу мы, по сути, читаем, постоянно побуждаемые желанием узнать - а что дальше?! А чем всё закончилось?

    И поэтому пропущенные годы в жизни героя, не открытые нам его мысли - всё это правильно, всё это - пища для нашего интереса к книге. И такой феномен, как перечитывание книги, - связан не только с тем, что с одного раза мы поняли не всё, и не только с тем, что по прошествии времени мы начинаем видеть мир - и соответственно, события в книге, - иначе. Нет, ещё мы перечитываем книги потому, что они - как и люди - не постижимы абсолютно. Автор дает простор нашему воображению: мы можем гадать, как именно герой провел выпущенный из текста год, о чем думал вот в этот миг, а о чем - в тот; что важного могло произойти до первой строки, а тем более - после слова «конец»… Если снова вернуться к теме моего прошлого «книго-размышлизма», а именно - к смыслу чтения, - то быть может, в конечном итоге эти наши «что и почему» куда важнее, чем «так и потому» автора. Потому что, задаваясь вопросами, мы - начинаем думать, мы учимся рассуждать и понимать, мы постигаем всю неоднозначность и сложность жизни… а именно это и делает книгу «учебником жизни». Именно это и делает столь ценной и важной любую талантливую книгу в любом жанре - от автобиографии до фэнтези.

    Но хотя «разжеванность» - отнюдь не признак хорошо написанной книги (боюсь, скорее наоборот), но автор всегда должен помнить, что у каждого поступка и слова может быть множество обоснований. Как ни крути - автор должен донести до нас именно свою интерпретацию событий, именно свою идею, вызвать у нас вполне определенное - запланированное - отношение к героям и конкретные чувства. А для этого он обязан сказать о героях довольно много… а если и не много - то главное. Безошибочно выбрать из вороха фактов, мыслей и эмоций именно те, которые создадут у нас нужный автору настрой и вызовут в нашем воображении именно тот мир, что задуман автором, - а не какой-то совсем другой.

    Впрочем, я уже говорил не раз, что писатель - это канатоходец. Он постоянно должен балансировать на тонкой грани между понятным, но не цепляющим - и интригой, которая заканчивается разочарованием. Постоянно подбрасывать читателю вопросы - но в то же время не «затопить» его неясностями… ведь - сколько ни говори о пользе книг, но люди читают художественную литературу в первую очередь для удовольствия.

    И тут я отчаянно пытаюсь вернуться к первоначальной теме - «любить книги». Невзирая на все мои же рассуждения о том, что нельзя читать бездумно, - но для меня чтение было всегда именно «любовью», удовольствием. Книги рождали множество мыслей - но уже потом, когда я вылезал в реальность. О да - потом мыслей бывало более чем достаточно… но в процессе - не могу назвать это «обдумыванием»; слово «впитывание» куда точнее.

    Я впитывал книги, начиная с шести лет. Часто - не понимая. Поэтому привык по нескольку раз перечитывать - по первому разу я всегда многое упускал, и как ни прискорбно, это до сих пор продолжается. Причем далеко не все книги подряд - я никак не подхожу под описание классического «книжного червячка», который жить не может без любого слова печатного, готового на безрыбье читать даже скучную переписку политиков, умерших много веков назад и рассуждающих о давно уже не актуальных проблемах, или старые газеты. Вообще выбор новой книги всегда сопровождался у меня перешагиванием через какой-то барьер… взять новую книгу - всегда страшно: вдруг она окажется «не такой»? А ведь зацепит всё равно… не пройдет незамеченной - оставит вкус и цвет… и он может быть липким, может быть тусклым… может высосать радость, подобно дементорам Азкабана…

    И вероятно, именно поэтому критериев выбора книги было два: либо чей-то совет - либо сказка. Советчика можно спросить - «а конец там хороший?». А сказка… она заведомо ясная. Пусть иногда эта ясность - странного оттенка… пусть в ней бывает аромат печали… и все-таки - свет.

    И когда я уже дорос до попыток осознать, какие книги и за что я люблю, то пришел к забавному выводу, что и детективы - по простой причине: это разновидность сказки. Ведь что такое детектив? Преступник пойман, добро торжествует. А в тех детективах, какие люблю я, - побеждает не «тяжелая рука закона», в которой всё-таки присутствует некая пугающая безличность, - а побеждает ум и зачастую отвага конкретного человека, по сути, героя, вступившего в бой со злом - и победившего! Ну чем не сказка?

    Но я вообще-то пишу не об этом… не о «своих книжках», а о том, что иногда называют Даром Читателя.

    Он начинается - мне кажется - с любви. Как и любое понимание… а впрочем - понимание и любовь столь тесно переплетены, что подобны змее, кусающей свой хвост, или сакраментальному «бытие или сознание?» - непонятно, что первично, что из чего вытекает. Но говоря о себе - моя любовь к книгам уж точно началась куда раньше понимания оных, ибо тех же «Мушкетеров» я по-настоящему понял спустя десять лет и около десяти перечитываний после того, как взялся за эту книгу впервые. Любовь к книгам, разумеется, у всех в чем-то отличается. Не говоря о том, что абсолютно отличаются любимые нами книги. Но мне кажется, что есть нечто общее у всех, кто Даром Читателя наделен: для них события и герои книг не менее значимы, чем люди и события реальности.

    Эта значимость тоже выражается по-разному. Думаю, кто-то просто глотает книги одну за другой, уходя в воображаемые миры, - и этим счастлив. Кто-то - любит поболтать о том, как здорово автор выразил то и описал это. А кто-то - испытывает потребность более тесного контакта с полюбившимися героями… как я.

    Полагаю, именно эта склонность «общаться» с героями и создала такое явление, как фан-фикшен. Я и сам не раз сочинял «фанфики»… в воображении. Иногда они были очень длинными, запутанными; я углублялся в дебри внутреннего мира чужих героев, и они становились «моими»… впрочем, я никогда эти истории не записывал, они были «для себя» - ведь герои-то не мои… и такая штука, как фанфик, и огромное их количество в сети меня крайне удивило - мало того, что масса людей тратит время на истории чужих героев, но они (фикрайтеры) еще и совершенно не задумываются о том, что герои обязаны в точности соответствовать оригиналу. Додумать портрет в рамках оригинала - нормально; но если герой фанфика хоть на волос отклонится от «канона» - это уже грубая ошибка. Как бы литературно ни было всё это написано.

    Впрочем, литературно написанный фанфик - ещё большая редкость, чем не искаженный до неузнаваемости герой.

    Но меня опять уносит от темы…

    Мне всегда казалось, что есть некие законы Любви к Книгам. И люди делятся на тех, кто книг вовсе не любит (большинство), кто их читает, но… больше ради убивания времени, чем из любви, - и наконец, те (вероятно, немногие), кто читает правильно: погружаясь и вникая в судьбы героев так же, как (в идеале) мы вникаем в судьбы наших друзей. И этот интерес - закон первый; но есть и еще один - доверие. Готовность искать в книге то, что вдохновило автора на нелегкий труд ее написания, - с изначальной верой в то, что у автора были на то веские основания, и он старался нас увлечь, порадовать и очаровать.

    Этот фактор веры объясняет, почему мы часто прощаем любимым авторам «косяки», которые возмущают у авторов незнакомых, - мы уже в курсе, что «наш» автор умеет нас радовать, и доверчиво ждем этого, отбрасывая ошибки как нечто несущественное. Этот же фактор объясняет, думаю, почему многие «профи-читатели» любят перечитывать: уже узнав книгу, мы знаем, что она не подсунет неприятного сюрприза в виде не туда пошедшего героя в компании совсем не той девушки, а потом и вовсе все умрут.

    Но главное в Законе Доверия - что мы не опираемся на первое впечатление, сиречь на первую страницу. Мы не цепляемся к словам - мы ищем смысл. И кстати… можете спорить, но… по-моему, мы не думаем, что сказал автор, - мы спрашиваем себя, почему так поступают герои.

    И мне всегда хотелось найти тех, кому тоже интересно, почему они - герои - так поступают.

    Ведь нет более точного способа познания людей. Лишь книги могут сказать нам, что человек не только сделал и произнес, но и что думал и чувствовал. И даже если писатель погрешит против истины (впрочем, хороший писатель этого не сделает) - мы сможем ощутить какой-то диссонанс в этом описании, мы станем задавать себе и писателю вопросы - и искать ответы…

    И вот этот поиск ответов, эти размышления, на которые нас наталкивает большинство книг - и уж точно все книги хорошие, - мне и кажется самым важным результатом столкновения человека и книги. Нет, конечно, я не обесцениваю чувства, которые вы испытали. Но ведь, что ни говори, а чувства-то эти «адресованы» кому-то несуществующему. И мне кажется, сами по себе они особой ценности для духовного роста не имеют - если не осмыслены. Нет, вовсе не обязательно процесс осмысления совпадает с процессом чтения - я уже говорил, что у меня они чаще всего не совпадали… Но что процесс осмысления, перенесения опыта, полученного в мирах воображаемых, на мир реальный, должен происходить - в этом я уверен.

    Но, опять же исходя из личного опыта, осмысливать и искать ответы куда интереснее не в одиночестве. Ну как ни крути - а не одиночные мы зверюшки… даже самые колючие и самые норные. Всем нужен кто-то - такой же. Но (не знаю, странно ли это) я очень долго не думал, что «такой же» существует. Тот, кому тоже интересно поговорить о книгах - о героях книг. Вокруг были люди, живущие совершенно иными интересами. Это казалось нормой… хотя в восторг не приводило.

    И очень редко на моем пути встречались те, кто разделял бы мой интерес. С кем можно было говорить о самом интересном и самом важном - о книгах. И каждый раз, когда такой человек находился, - это было настоящее пиршество… и не надо о вампирах - просто трудновато жить с вечно голодающей душой.

    Кстати, моя карьера писателя началась… с фанфика и ролевой. Нет, не в современном сетевом понимании - началась она с любви двоих людей к миру и героям известного фильма «Звездные войны» - не современного, а старого, истории Люка Скайуокера и Хана Соло. Мы вдвоем рассуждали, что было с героями дальше, пытались угадать то, что «нам не показали»… и уже не помню, кому пришла мысль о том, что там был и еще один джедай… и мне очень захотелось «поговорить» от лица этих героев - я как Люк, а мой друг - тот второй, которого не было в фильме, «настоящий джедай»… Правда, из этой ролевой затеи ничего не вышло, но сама история вылилась в толстую книжку… для фанфика там было многовато новых героев и переплетения сюжетных линий, уходящих как в прошлое, так и во множество галактик…

    Но этих обсуждений катастрофически не хватало. Я начал писать под влиянием того друга-«джедая», долго продолжал эту историю для единственной, но полной интереса слушательницы, а ту книгу, которая пока не дописана, начал для одного человека… очень важного и дорогого. Начало было вполне шаблонным и совершенно не похожим на то, что получилось, - но он заинтересовался… и мне захотелось рассказать ему об идеальном мире, хороших людях и о любви.

    Мне помогали все те, с кем я говорил о моем мире и сложностях характеров моих «детишек». Все те, кто прочел и что-то сказал - и тем более, те, кто задавал вопросы. Потому что очень многое о своем мире я узнал именно тогда, когда отвечал на эти вопросы, - а не будь они заданы, я понятия не имел бы, почему там что-то происходило не так, как здесь, а совсем иначе.

    Но этих людей было мало… а потом, так вышло, что они рядом не остались. А вместо них появились люди, которым это было попросту неинтересно. «Не мои» читатели. И работа над книгой сразу застряла.

    Всё это я говорю не из желания поделиться деталями биографии - мне просто хочется показать, почему в январе этого года мне пришла идея создания такого клуба. Главные моменты сводятся к тому, что мне хотелось собрать в одном месте людей, похожих на меня, - чтобы они могли разговаривать о том, что им важно и что поможет им стать не только Правильными Читателями, а возможно, и писателями. И потом, конечно же, мне хотелось и к своей собственной работе привлечь внимание. Да, я не абсолютный альтруист и таковым никогда не прикидывался… более того, я никогда и не встречал таких, за исключением одного. Ну вот что поделаешь - хотелось мне тогда, в январе, не только другим сделать доброе дело, но и себя показать.

    Но это - дела прошлые… другой ресурс, другие люди. Там их было (и есть) намного больше; зато писали они - в целом - намного хуже, чем горстка нас здесь. Но уже и там наметилась та же проблема… нежелание разговаривать. Обсуждать чужие работы, обсуждать «настоящие» книги, искать ответы как в литературе, так и в жизни… впрочем, всегда можно списать это на то, что ресурс был «детский».

    Но мне кажется, что как только человек любого возраста дорос до того, чтобы взяться за акт творения, - он уже вышел из категории «дитятко неразумное». Конечно, литературные потуги имеют место у многих «детишек» - но мне сразу хотелось отсеять как бездарностей, так и «хомо, не ставших сапиенс». Им не нужны размышления и не нужна критика; им вообще литература как таковая не нужна. Так, игра в куклы и бездна самолюбования.

    Но у меня-то, кажется, собирались люди другой категории - пусть и невзрoслые по годам и в писательстве не особенно опытные, но и не безнадежные графоманы. И исходя из личных бесед - далеко не глупые. Там даже один совершенно взрослый товарищ за 30 присутствовал. Что называется, не лыком шиты.

    Но - с разговорами упорно не клеилось. Да, иногда; местами-временами. И надеюсь, участникам того сообщества оно приносило хоть какую-то пользу и некоторое удовлетворение - их работы выкладывались и все-таки читались. И даже иной раз комментировались.

    Но ведь «иной раз» - это совсем не то, что «всегда и с полной отдачей» - а именно этого и хочет любой нормальный серьезный писатель!

    И не то чтобы лично мне не нравится видеть, что то же самое начинает происходить и здесь… дело не во мне (хотя само собой, радости мне от этого никакой, зато огорчений хватает). А в том, что это неправильно по отношению к самим же членам клуба - и вообще-то мне это кажется крайне странным и неправильным по сути. По сути того понятия, которое выше я обозначит как «правильные читатели».

    То, что сейчас скажу, я уже говорил не раз, и даже совсем недавно, и… ну вот, сплошной повтор.

    Когда мы пишем - это выматывающий труд. Даже если он идет на порыве, на пределе чувств, если слова рождаются сами, и страницы стремительно заполняются строками, словно бы продиктованными нам кем-то извне, - даже тогда это нелегко. А может, именно тогда-то - это нелегко втройне, потому что такой «драйв» нам не задаром дается - как и любой творческий акт, написание этих страниц стоит нам жизненной энергии. Ведь творчество - это не просто созидание… по сути, это рождение. Нечто живое рождается из нашей души - и как и рождение ребенка, оно сопровождается болью, кровью, потерей сил. Цена за то, чтобы наши «детишки» не родились мертворожденными…

    И пока никто из нас не восполняет эту потерянную энергию за счет растущих тиражей, гонораров и сотен неизвестных, но покупающих наши книги людей, - остается один лишь способ восстановить потраченные силы и накопить их для того, чтобы писать дальше. А именно - честные и обдуманные мнения десятка-другого читателей.

    Нет, сотня - было бы неплохо. Очень даже здорово. Но элементарный жизненный опыт показывает, что в начале пути автору сильно повезет, если наберутся эти самые два десятка.

    И вообще-то - больше вряд ли надо. Тут дело не в количестве, а в адекватности этих читателей. Что, думаю, очевидно: отзыв в стиле «фее, неинтересно» - никакой ценности не несет, а вот навредить может. Впрочем, сложность в том, что навредить может и более развернутый и осмысленный ругательный отзыв… но тут - вопрос спорный и заслуживающий отдельной темы; а вот что бесспорно - так это полностью уничтожающее автора гробовое молчание. С ругателем можно поспорить - он хотя бы почитал. Спор с ним может вдохновить вас на поиск тех, кто вас поддержит. А в лучшем случае - ваш «ругатель» окажется вдумчивым критиком, и после общения с ним вы станете лучше писать.

    А что вы станете делать после абсолютного молчания?

    Напрашивается ответ «повеситься»… ну и менее радикально, но более жизненно - бросить писать вообще.

    И вот чего я не понимаю… ведь каждый не понаслышке знает смысл выражения «муки творчества». И каждый ждет с замиранием сердца этих отзывов. И каждый им радуется, если они хорошие, и задумывается, если они содержат «тапки», - и каждый ненавидит эти «минуты молчания»… превращающиеся в часы и сутки.

    Ведь так?

    Так. Теоретически. Но если я на себе испытал эту «радость» - я же не стану учинять такое другим! Во-первых, я просто на своей шкуре знаю, как им тяжело, а ведь это - мои товарищи по клубу, я этих людей уважаю, у нас общее дело, общая любовь к творчеству… и мне вовсе не хочется, чтобы им тут было плохо, грустно, обидно и неняшно. А потом - тут есть и нотка расчета… из серии «ты мне, я тебе» - проза жизни в том, что если вы проявите интерес к другому, он с большой вероятностью проявит ответный интерес к вам.

    И что получается? Если вы хотите, чтобы к вам в этом клубе хорошо относились и ваши работы читали, обдумывали и оценивали - делайте то же самое для других!

    Мы все - одинаковые. Все - пишем. У всех имеется потребность в оценке нашего труда, ведь никакой иной награды, кроме этих оценок, мы тут не получаем. С другой стороны - книгу в магазине вам задаром не дадут. А тут - вы ее спокойненько прочитали. Элементарная справедливость требует что-то дать автору взамен полученного вами удовольствия.

    А если удовольствия нет? Тогда на первое место выплывает фактор писательский. Старая добрая пословица о том, как обучается умный человек. Правильно, на чужих ошибках. О причинах, почему нам может не понравиться книга, тоже можно толковать долго, и вообще-то нужно… но в любом случае - будь то самые объективные причины или же необъяснимое «не моя книга» - но если вы хотите быть писателем, то задуматься над этим вам необходимо. Если вы не способны понять, что не нравится вам в чужом тексте, - вряд ли вы сумеете хорошо написать свой. Потому что, как уже не раз я говорил, литература - сродни математике. При всех «нравится - не нравится» в литературе есть свои законы и аксиомы, и если вы их нарушаете, то напишете плохо. А как, интересно, вы эти законы постигнете, если не станете читать и обдумывать?

    Вообще… обдумывать. Ну не могу я себе представить писателя, не способного и не желающего думать. Не могу понять, почему людям с писательской жилкой может быть неинтересно обсудить какие-то неоднозначные, спорные моменты - не только в их творениях, но и в чужих, и вообще - в жизни. Ведь о чем вы писать намерены, господа литераторы? О жизни, я полагаю… о сердцах, душах, судьбах, характерах. А они - сплошная загадка. Нет, есть в мире и примитивные натуры, но о них-то книги писать - какой интерес.

    И возвращаясь к теме любви. К теме «творческой жилки» и «правильного читателя». Да, я не верю в любовь из-под палки. Школы забиты неучами и балбесами, которых обучают из-под палки - а они вылезают из стен этих школ, упорно оставаясь теми же неучами и балбесами. И ползут «тусить», наслаждаясь свободным полетом ветра в между-ушном пространстве.

    Какое это имеет отношение к литературе и любви - я не понимаю. Меня никогда не приходилось заставлять читать - собственно, потому я и влип именно в писательство… А вы?

    Возможно, я наивный человек и идеалист. Но мне кажется, что литератор - это тот, кто любит литературу. Без надзирателей и пинков - просто любит. И читает потому, что это ему крайне приятно. И обсуждает прочитанное не потому, что на него наорали, - и даже не потому, что этого хочет хороший человек Вася, - а потому, что это обсуждение ему (прочитавшему) очень интересно. Доставляет огромное удовольствие.

    Должен разочаровать тех, кто ждал от меня в этом сообществе «речей сэнсея» - я не педагог. Если бы я чувствовал в себе призвание воспитывать детей - я сейчас работал бы в школе. Но увы - не чувствую я такого призвания. Я готов поделиться с разумными и увлеченными людьми своим опытом - это да, сколько угодно. Но дрессура детей, которые рвутся со скучного урока на волю, - это не мое. Ну не умею. А главное - не вижу смысла. Если тут кто-то куда-то рвется - ну так я ведь и не держу.

    И когда я задаю вопросы - а я часто их задаю, - и когда я опровергаю чье-то мнение, что я тоже часто делаю, - это далеко не всегда значит, что я с вами не согласен или не знаю ответа. Просто мне кажется, что прав был мудрец, сказавший, что «в споре рождается истина» - но только если это не обмен взаимными нападками, а аргументированное обсуждение вопроса, где участники диспута уважают друг друга и умеют слушать не только себя, но и оппонента. И по-моему, для писателя, для мыслителя (а каждый писатель обязан быть хоть немного мыслителем) очень полезно не принимать слепо на веру какие угодно истины - а пытаться понять, почему они верны… и вообще верны ли.

    Тот же вопрос - кто «ценнее» для такого клуба, как наш, - идеальный Читатель, способный каждому сказать веское и объективное мнение, или же талантливый писатель, который занят лишь процессом творения, а другим внимания не уделяет… Заметьте - я ничего не утверждаю. Свое мнение я в этой писанине вроде бы ясно сформулировал; но мнение у меня не железобетонное, а вопрос не такой уж простой… хотелось бы услышать мнения и других, но… если эти другие - взрослые думающие люди. А не детишки, которые увидят в этом вопросе «отмазку от комментов». Может быть, я неправ, и да простят меня более терпеливые воспитатели детсада, - но если в каждой попытке вызвать полемику по неоднозначному вопросу люди видят «отмазку», то вряд ли им место в сообществе литераторов.

    Клуб для меня - это объединение по интересу. По призванию. А призвание - это определенный тип мышления и определенный способ проводить свободное время. Если вы не увлечены чтением и поиском ответов на вопросы о характерах людей и смысле жизни - задумайтесь, о чем и как вы будете писать. Как чукча из анекдота - «что вижу, о том пою»? Если вам в свободные два часа хочется не читать работы в этом сообществе и не писать отзывы, а гулять, болтать или делать что-то еще - значит, это не ваше увлечение и не ваш смысл жизни.

    Это не «приглашение» уйти из сообщества. Это попытка сподвигнуть вас всерьез подумать о том, кто вы и чего хотите.

    И - справедливо ли вы относитесь к людям, которые вас окружают.

    В свое время я пришел к выводу, что если универсальное правило общения с ближним и существует, то это - «Не делай другому того, чего не желаешь себе». Насколько я понимаю, себе никто не желает пустоты в комментариях и полного безразличия к своему труду.

    Вот и не надо «кормить» этим остальных.

    И будет всем нам счастье…

запись создана: 10.10.2009 в 10:10

@темы: RhiSh, Админское, Статьи

---

Навеянное фэндомом и фан-артом

[Susanin]

Сейчас в интернете в определенной среде, очень популярным является гомосексуальный фан-арт. И вот я решил сделать небольшую пародию

Название: Роковая любовь
Фанфикшн: Три поросенка
Ограничение: NC-18
Жанр: то что нельзя называть
Предупреждение: мат, смерть одного из героев, расчлененка

Эта история произошла в одном темном лесу, в те незапамятные времена, когда Михалков еще не думал ездить с мигалкой а колбаса стоила 2.20.

Это все присказка, а сказка, будет впереди.

Это история началась в самой чаще темного леса, в глубокой норе, где жил Волк. Прежде чем начать, хочу описать нору, она поистине этого заслуживает. Это была роскошная, трехкомнатная нора с раздельным санузлом и кухней. В первой комнате был кабинет, во второй столовая, а в третьей спальня, в которой стояла огромная кровать.

Волк сидел в спальне, держал в руках фотографию Ниф-Нифа, рыдал во весь голос и причитал:
- Боже, но почему? Почему я? За, что мне такие испытания. Его рука медленно потянулась вниз в направлении хвоста, но тут раздался телефонный звонок. Волк отдернул свою руку и взял телефон.
- Да, да, хорошо. Да Северус, я подготовил, дизайн интерьера твоей комнаты. Да все как ты и просил в розовых тонах. Да, да на потолке есть портрет Дамблдора из стразов.
Волк повесил трубку, и подумал: "А ведь слезами горю, не поможешь. Надо идти разбираться". Ну а поскольку, Волк был животным действия, то через некоторое время он стоял у дома Ниф-Нифа

- Какая же ты свинья. Как ты мог? Я открылся тебе. Я готов был сделать для тебя что угодно. А ты... Ты... Как ты мог променять меня на него??? Мы ведь были так счастливы вместе
Зачем ты это сделал?
- Волк, я тебя обманул, я никогда даже не встречался с Поттером...
- Правда, значит, ты просто пошутил? Господи как ты меня напугал, дай я...
- Волк
Волк, осекся, услышав - этот жесткий голос. Он всегда терял волю, когда Ниф говорил таким голосом. А если он еще брал в руки хлыст... И Волка захлестнули теплые воспоминания
А Ниф-Ниф тем временем продолжал:
- Да Волк, я обманул тебя, но только ради тебя же самого. Что бы не травмировать тебя. Это действительно не Гарри. Это были Нуф и Наф.
- Что???
- Понимаешь Волк, братская отношения - это нечто особенное, они действительно очень тесные. И потом, ты в отличии от них не мой дуал. А соционика никогда не врет. Так великие гении учат.

Но Волк не слышал последних слов. Он пытался переварить то что сказали раньше.
- Ты, ты понял, что ты сказал? Ты и Наф, и Нуф, ты что не понимаешь??? Это же неправильно, неестественно
- Волк, я думал ты поймешь, что для некоторых вещей запреты бессмысленны. А ты как все. Ты никогда меня не понимал и не принимал таким какой я есть. Ты тупое и ограниченное животное... А Нуф и Наф, они такие. Они меня понимают и принимают, и мне с ними гораздо лучше чем с тобой

Эти слова, стали тем самым последним перышком, что сломали спину верблюда. Психика Волка не выдержала.
- Ах ты свинья!!! Убью суку!!! Волк достал карманный Некромикон и стал читать заклинание. Ниф-Ниф, почуяв неладное выпустил в Волка пару файерволов, но ментальная защита Волка, с легкостью отразила удар. Ниф-Ниф, использовал все известные ему боевые заклинания, но подсознательно понимал, что все это тщетно. Волк был сильным магом. Гораздо более сильным чем он. Ниф-Ниф смотрел на Волка, и плакал. Нет он ни на минуту не раскаивался в своем поступке, и если бы все можно было отыграть назад, он бы ничего не стал менять. Ниф плакал, от бессилия. От того что не может никак противостоять Волку. Но тут он увидел лежащий на столе пистолет. И на лице Ниф-Нифа, появилась нехорошая улыбка. "Все таки, Волк, последнее слово останется за мной".
Ниф взял пистолет и нажал на курок. Раздался выстрел и все было кончено.
Когда Волк вошел в дом, Ниф-Ниф, лежал в кресле с развороченной головой. Часть его мозгов стекала со стенки, а часть... Впрочем другой части уже не было.

"Интересно, а какова на вкус свинина?" подумал Волк и взял в руки нож...

@темы: Проза, пародия

---

Кот Лесной - *** - Гл. 4 - Скучные мысли

[Shokona]

Кот Лесной
4. Скучные мысли

Я смотрю на мрачную опухшую морду дома и пытаюсь проследить сквозь стену: вот она поднимается по лестнице (в этом доме лифт не работает, даже если бы работал, она бы всё равно пошла пешком). Лестница там очень грязная, это сквозь стену видно. А ведь она босиком. Вот она у двери. Скребётся - звонка, скорее всего, нет. Или всё-таки жмёт звонок. Я пытаюсь представить, какие у неё родители. На кого из них она похожа? Отодвигает рукой вопросы и падает на диван. Нет, она ведь всё-таки девушка - она идёт в ванную, изучает своё отражение в зеркале, потом включает воду и, пока наполняется ванна, снимает платье. Через ноги, я думаю…

- Никак, дело плохо?…
- Никак, - тупо откликаюсь я.

Нет, это даже не мне было сказано. Коренастый мужичонка снова наклоняется над мусорным контейнером и почти сливается с ним. Штаны такого же цвета. Мусора, какого же ещё. И не жарко ему, вон даже куртку нацепил. Мне очень жарко. Возле её дома даже скамейки нет. Где, интересно, тусуются по вечерам бабульки? Да, тут всё сурово, никаких бабулек. К тому же, у меня болит шея. Мне почему-то кажется, что она живёт выше третьего этажа. Поэтому я стою, запрокинув голову, и листаю взглядом окна: вот сейчас кто-то мелькнет. Но дом дрыхнет. Сиеста.

Я запомнил. Это сразу на выходе из парка. Но! «Выхода нееет». Или лучше вот: «Выхода нет!» Да, именно так поёт Александр Васильев. Там восклицательный знак. Но мягко. Мягкий восклицательный знак, ага.

Мой дом недалеко. Удивительно, что мы с ней раньше не пересекались. Я живу в пятиэтажной сталинке.

У нас перед каждым подъездом разбит палисадничек и выставлены скамеечки, засиженные старушками. Вот сейчас меня равнодушно щупает этот рыбий взгляд. Помните миф из книги Куна, что-то связанное с Горгоной Медузой. Там ещё был остров, а на острове жили три сестры. Ну, не чеховские девушки. Слепые. Ещё и старухи, по-моему. У них был один глаз на троих. Они его передавали друг дружке. По очереди. Так вот: когда я прохожу между двумя скамейками, у меня такое чувство, будто они передают этот самый глаз. Только невидимо как-то. А иначе - попробуйте объяснить, почему они смотрят на меня по очереди? Никогда не мог поймать хотя бы два взгляда одновременно. К слову, взгляд у них у всех одинаковый - пыльный.

На скамейках сидят и старички. Но знаете что - в старости, как и в самом раннем детстве, люди очень похожи между собой. В смысле пола.

Вот вы бы смогли на глаз отличить мальчика от девочки когда им до года-двух? Я - нет. Однажды мы ходили в гости к маминому бывшему коллеге. Они тут же разбудили и притащили своего младшего отпрыска. Можно ведь было сказать: познакомьтесь с нашим сыном / дочерью, если уж так приспичило похвастаться перед нами, что они ещё не вышли из детородного возраста. Это ведь человек всё-таки, есть у него какое-то место в семье? Но нет. Пол ребёнка так и остался для меня загадкой. Дитё звали Женей, что не решало проблему. Его воткнули за стол как основную тему для разговора. Должен же я был как-то его называть. Весь вечер я лавировал между «лапочка», «чудо», «прелесть», “ангелочек” (вас ещё не стошнило?) Хозяйка пищала от гордости, хозяин пыхтел. Апогей апофеоза наступил когда мне дали подержать это сокровище и оно пинало меня в живот, а я стоял прямо и улыбался. Мазохист я, что ли, или просто вежливый мальчик.

Не люблю вежливость. Наверное, потому, что она хорошо мне удаётся и я знаю, что всё это лицемерия. Это не опечатка - именно лицемерия. Слово типа фантасмагория, демагогия. А у меня вот лицемерия. Понятие такое. Это то, в чём живёшь. Среда обитания, вот. Да вы же знаете, сами такие, чего уж там.

Так вот: очень старые люди точно так же не имеют пола. Смотрите, слова «старьё», «старичьё» - это ведь «оно». И для вещей, и для людей.

Поэтому я даже не знаю, кто сидит на скамейках у подъезда. То есть знаю - старость.

«Девочка с глазами из самого синего льда станет под огнём пулемёта», - это я уже поднимаюсь по лестнице. А кстати, у неё глаза какого цвета? Не зелёные, не серые. Рыжих с голубыми глазами я вообще только в фильмах видел. Карие у неё глаза. Странно почему кожа такая светлая.

А когда мы возвращались тем вечером из гостей, мать очень хвалила ребёнка, только тоже почему-то называла его лапочкой, а не мальчиком или девочкой.

- Дружная состоявшаяся семья. Все вместе. А мы? А у нас? Я женщина прежде всего…

Знаете, я иногда зацикливаюсь на одном слове и разминаю его, пока не забуду, что оно означает. А потом свежим глазом смотрю, что получилось. «Состоявшаяся» - это как слипшаяся, склеившаяся, слежавшаяся, сложившаяся. Затхлостью повеяло, правда?

А отец кивал:
- Да, хорошая семья у твоего одногруппника.
- А с моего потока вообще все очень хорошо по жизни устроились (с вызовом). И, смягчившись:
- Мне бы так хотелось еще детей.
Мать многовато выпила. Иначе поняла бы, что городит вздор. Я ведь здесь. Её сын. Разве этого мало? Разве детей считают: ещё-уже, много-мало? Женщины сами не знают, чего хотят. Но постоянно хотят чего-то. Мама хочет ещё детей, чтобы было кем командовать. Я ведь уже не ребёнок. Это зело хреново. Для неё. Она частенько жалуется на мою «неуправляемость» и «переходный период». Этот переходный период у меня сколько себя помню. Скажите, прикольно, постоянно находиться в пути. Знать бы только куда. Мать спросить, что ли. Она всегда всё знает. Круто ей.

читать дальше: www.proza.ru/2009/08/13/976 / не читать дальше
Продолжение следует.

@темы: без названия, не мое, Кот Лесной

---

Кот Лесной - *** - Гл. 3 - От тени до тени

[Shokona]

Кот Лесной
3. От тени до тени

- Тетрадь свою не забудь.
Блин.
Чёрт.
Правда. Я ведь не расстаюсь с ней ни на минуту. Даже если выхожу из квартиры, обязательно беру с собой. Кто-то ведь может найти и прочитать, а этого не нужно.

В одной руке я несу тетрадь, в другой - её руку. Она покосилась на мои узоры из запекшейся крови (запёкшаяся кровь, кажется, так говорят?), пожала плечами, мило так и глупо, и сама подала мне руку.
У меня руки чёрные. Ещё бы - столько на солнце торчать. А у неё кожа светлая, как у всех рыжих. Но веснушек нет. Хотя руки всё же чуть-чуть смуглые, золотистые, что ли, а вот ноги белые, как…

- А я с выпускного только что!
Точно. Конец июня. Понятно теперь, почему всю ночь эти гадюшники хороводились.
- Рассвет встречали?
Она в ответ хохочет. Какие-то карапузы выгуливают мамаш. Она тащит меня с главной аллеи под деревья.
- Я не помню. День, ты прошёл зря! Ну, видимо, встречали, не помню. Должны были. По идее. Идём по траве. Я же босиком. А то здесь пыль.
- Я там послала кого-то. Или меня послали. Потом скорую вызывали. Там кому-то совсем плохо стало. Не мне, это я точно помню. Надо будет, когда отосплюсь, позвонить, узнать, как же всё-таки я отметила свой выпускной. Бегущая по волнам, блин. Никто ведь не поверит, что я после такого своими ногами домой иду.
Она снова хохочет и встряхивает головой. Я морщусь.
- Да! А что?! Да, мне на голову вылили два бокала пива. Я доказывала, что пиво полезно для волос. Шампуни даже специальные есть. А они мне: а проверим? А давайте! Ещё мы проверяли, всасывается ли алкоголь через кожу. На голову лили, опять же. К мозгу ближе получается, всасываться должно напрямую. Но! Экс… экперимент не удался: мы слишком бухие были, чтобы заценить: всосалось-не всосалось. Блин, ну, скажи что-то. Ты какого года выпуска?
- Я десятый класс только закончил.
Она останавливается на секунду, чтобы всплеснуть руками, а потом снова подаёт мне руку.
- По тебе не скажешь.
Я знаю. Я уже выше отца.
- Так тебе шестнадцать?
Киваю. Мне почему-то горько.
Она снова останавливается, выдёргивает руку, отступает на шаг и протягивает для пожатия:
- Семнадцать.
Будем знакомы, типа.
После этого я уже не выпускаю её руку. Время от времени она пытается вывернуться, чтобы где-то ахнуть или расхохотаться, но я не отпускаю. Она смеётся руками. Я понимаю, как глупо это звучит, но иначе не скажешь. Тихо-тихо, не дёргайся. Я вдруг понимаю одну вещь: если держишь кого-то за руку - чувствуешь: вот сейчас она хотела всплеснуть руками или хлопнуть в ладоши. Чувствуешь, даже если человек просто не может сделать этих жестов, потому что ты слишком крепко его держишь.

Я уже почти не слушаю, как она нанизывает имена и названия напитков. Я думаю, что она могла просто упасть в воду лицом вниз. На пустом пляже. В двух шагах от берега. Она бы не смогла встать. И никто бы не увидел.
Она могла захлебнуться, когда её тошнило.
Она могла отравиться насмерть.

- … но идти мне было не в чем. И тогда я за два дня до выпускного поехала по магазинам. И сразу влюбилась в это платье. Ну, конечно, самый писк было бы купить платье на выпускной в секонде. Или вообще джинсы. Но педагогический коллектив меня бы просто порвал. Там, знаешь, такие дамы есть. Или леди - как их назвать? Да что я рассказываю, сам в школу ходишь.

Я вспоминаю свою мать и пытаюсь представить себе, что она бы сказала о платье из секонд-хенда. Да нет, сказала - не то слово. Кудахтала бы. Билась в истерике. Мне становится смешно.

Что странно: лицо и руки у неё золотистые, ноги и шея - белые. Но это всё не то, я вот что понял: это всё оттенки, а сам цвет человеческой кожи вообще словами описать невозможно. Нарисовать разве что.

- … и тогда я сказала: дайте мне зелёное платье. Потому что это мой любимый цвет. Потому что мне идёт. Просто там были такие же голубое и розовое. Но розовый мне не идёт. Голубой тоже. Не идёт и всё тут.
А говорят, женщины трезвеют быстрее, чем мужчины. Впрочем, это у неё остаточные явления.

В парке много акаций. Только это не те, белые, с таким одуряющим запахом. У них ещё сладкие сердцевины. Мы их в детстве ели. Так вот, такие в нашем городе тоже есть, только они растут в глубине старых двориков, в тех районах, где дома не выше пятого этажа.

А та, что в парке - шёлковая. Шёлковая акация. Её ещё называют ленкоранской. Или китайской. У нас она по всему побережью. Если выпадает очень тёплое лето, она цветёт дважды. А если совсем уж пекло - вообще беспросветно с мая по сентябрь не отцветает. У неё цветы - пышные розовые кисточки. Каждый лепесток - тоненькая ниточка. А вместе - что-то такое ароматное, лёгкое и пушистое. Даже не знаю, с чем сравнить. И вправду шёлковое. Листья лёгкие, ажурные, поэтому тень зыбкая.

Рука у неё влажная и холодная, хотя жара сейчас просто расколет весь этот парк, будто орех. Грецкий. Знаете, у него ядрышко похоже на мозг. Но этот орех особенный. Мозг сгнил. Тогда орех пустой. А что внутри у пустого ореха? Правильно: темнота. Всё сходится. Вот только куда денется темнота, когда орех расколют? Вены совсем близко, кожа тонкая. На руке у неё.

- … айда!
Она вдруг ускоряет шаг, а потом и вовсе бросается бежать. Я ведь не могу её выпустить. Поэтому тоже бегу. Хорошо, что никто нас не видит. Она резко останавливается, так что я налетаю на неё.
- Что за…?
Несколько шагов мы идём спокойно, а потом она снова бежит и снова останавлиается в густой тени кипариса. И вдруг я вспоминаю эту игру.

… мне пять лет. Мы приехали в гости к бабушке. Она дала мне денег (сходи в «Мичуринку», за хлебом и лимонадом). Магазин близко, мы сегодня проходили мимо, когда шли с вокзала. Это совсем маленький посёлок, здесь все ходят пешком и нет автобусов. Денег много. Несколько десятков или сотен тысяч. Я пока не очень понимаю эти цифры. Нет, десятки и сотни - да, но как это: десятки и сотни тысяч? Поэтому я просто знаю: у меня очень много денег. Так много, что и не сосчитать. Где-то наверху какие-то дяди играют в деньги и реформу и я благодарен: я теперь очень богат.
А ещё к 2000 году у нас будет квартира. Так говорит папа, а мама почему-то смеётся.
Деньги называются купонами. Я знаю: купоны - от слова «купить». Хлеб и лимонад.
Здесь нет тротуаров, улица Мичурина - это асфальтовая дорога. Так палит солнце, что серый асфальт кажется белым. По обе стороны - калитки и заборы. Нигде ни души. Я босиком. Каждый раз, когда я ставлю ногу на раскалённый асфальт, хочется побыстрее отдёрнуть её, и вот я уже почти бегу. Пока я ступаю на одну ногу, другая успевает отдохнуть. Если бы можно было бежать, вообще не касаясь земли, так чтобы обе ноги были в воздухе - вот о чём я думаю.
Я ныряю во что-то чёрно-зелёное. Здесь темно и можно встать обеими ногами. Перед некоторыми калитками высажены деревья. От пыли и старости, а больше оттого, что в тени после яркого света темнеет в глазах, они кажутся чёрными. Я стою, отдыхаю. А потом снова бросаюсь бежать по пустой пыльной улице до следующего дерева, которое издали кажется зелёным, а вбежишь под него - чернеет.

- … ну, вот же, вот, всё, куда же ты?!
Я снова влетаю в тень и только тут замечаю разницу. На улице Мичурина люди лишнего не сажали: абрикосы, алыча, вишня-дичка. Если обнесут мальчишки - не жалко, а если чудом уцелеет - пойдёт на компот. А сейчас мы стоим под акацией. Тень от неё прозрачная, будто вода. Да, я понял, акации разливают воду, и она стоит высоко, от земли до ветвей. И кипарис. От него тень жаркая, хвойная. Я правда вернулся. Откуда она знает? Или ей просто жарко идти босиком?

Я почти удивляюсь, когда останавливаюсь перед высокими ступеньками. В пещере на дощатых полках ржавеют буханки, а слева, на металлических, с облупившейся краской, выстроились бутылки. Стеклянные (я помню все исключения). Бутылочно-зелёного цвета, какого же ещё. Это только если её открыть, увидишь: лимонад на самом деле жёлтый. Крышечка - цветок. На слишком толстом стебле. Нет, это лапка обхватила горлышко. Лапка с коготками, а подушечка у неё круглая и мягкая - тонкая белая резинка. Бутылка выше меня, сейчас, когда продавщица ставит её на прилавок.
- Открыть тебе?

- А вот здесь я живу. Спасибо что проводил. С тобой было очень интересно, хотя ты всё время молчал. Подними, у тебя тетрадь упала.

И она целует меня в щёку. Девчонки так целуются между собой, когда здороваются. Волосы пахнут пивом. Да нет, не пивом, а перегаром. Волосы пахнут перегаром. Горят. Ну да, рыжие ведь. Пьяная вишня, пьяная голова, мёртвая голова или бражник, это ведь такая бабочка… стоп!

С грохотом захлопывается железная дверь подъезда, и до меня доходит, что я даже не спросил, как её зовут. Конечно, у неё какое-нибудь вполне обычное имя. И угадать его почти так же легко, как подобрать код к двери, ага…

читать дальше www.proza.ru/2009/08/12/21 / не читать дальше

Продолжение следует.

@темы: без названия, не мое, Кот Лесной

---

Кот Лесной - *** - Гл. 2 - Зелёное платье

[Shokona]

Кот Лесной
2. Зелёное платье

Потихоньку поднимается солнце. Кровь засыхает на руках. Руки, обагрённые кровью, ага. В книгах часто так пишут. Я достаю из-под тумбочки (серый мрамор, не знаю - бывает такой?) тетрадь и карандаш, встаю и иду в тень. Пошатываюсь слегка - ноги затекли.

Тут неподалёку парк, я ведь уже говорил, нет? Этот кусочек степи за солдатским пляжем смыкается с парком, как сам дикий пляж - с цивильным.

Я сажусь под акацией, прямо на землю, и записываю в свою большую тетрадь стихотворение о том, как из моря вышли две нимфы. Одна была красивой и грустной. Другая - некрасивой и любопытной. Я пишу, что хотел умереть. Но девушки из моря волосами омыли кровь, залечили мои раны. А потом пришёл муж и отец и приказал им вернуться в море. Теперь я не знаю, жить ли мне дальше. И снова болят мои раны.

Потом заканчиваются слова и рифмы. Я закрываю тетрадь. У неё старая обложка цвета засохшей крови.

Сегодня ночью я почти не спал. Не пугайтесь, я выспался днём. В нашем городе летом вообще заснуть невозможно. Душно. А если даже заснёшь - проснёшься весь в поту и… И вообще.
Я честно пытался заснуть. Но мало обычной духоты и жары - на улице всю ночь орали какие-то алкаши. Потом в двух шагах от нашего дома, возле ресторана “Китай-город” был салют. Там часто празднуют свадьбы, дни рождения. Потом опять пьяные крики.

Я вылез из постели и прокрался на кухню. Только сейчас думаю: почему я боялся шуметь. Ведь если уж родителей не разбудил салют…

Ладно. Не суть. Я пошёл на кухню и включил ноутбук. Зашелестели страницы почты. Большие, с голубыми уголками.
Нет новых писем. Ваш мир: нет новых событий. Конечно. Откуда? От кого? Можно было и не смотреть.
Но я смотрел. Тупо и упрямо.
Ответить Переслать Перенаправить Удалить. Причём “Переслать” я прочитал как “Переспать”, потом как “Перестать”.

- Лечиться тебе надо, друг. А то я не знаю…
- А то я не знаю!

Потом вот так:
Internet Explorer cannot display the webpage
Most likely causes:
You are not connected to the Internet.
The website is encountering problems.
There might be a typing error in the address.
What you can try:

Ага, как же. Ясно что: пополнить счёт. Я выскользнул из квартиры.
Конечно, в полпятого счёт хрен пополнишь. Поэтому я пошёл не к остановкам и магазинам, а на солдатский пляж. От моего дома до него минут двадцать. Я каждый день сюда хожу, правда, не так рано. Но мне понравилось.

И вот я сижу сейчас под акацией. Я отошёл от моря совсем не далеко - мне хочется его видеть. А справа (слева дикий пляж, вы ведь помните), справа, чуть дальше, чем парк и цивильный пляж, гадюшники. Вдоль бетонной набережной. Всякие там «Кафе-бар Любаша», «Три пальмы», «Два попугая», «Одна обезьяна», «Ноль эмоций». Не помню. И оттуда тоже доносится музыка и девчачий визг. Не спится. Почему? Обычно оттуда часам к трём ночи все рассасываются. Слава Богу, пляж пуст. Куда подевалась Лида? Хотя, нонятно. Они местные: окунуться и домой. Это приезжие как на работу - с девяти до пяти. А сейчас - никого.

Заканчиваются слова и рифмы. Я закрываю тетрадь. Старая обложка цвета засохшей крови.

А когда поднимаю голову - вижу девушку. Сказать «девчонку», вроде, неправильно. На ней платье. Зелёное. Она бредёт вдоль воды, да что там вдоль - в воде. Зигзагами - то по колено, то по щиколотку. Медленно. Задумчиво как-то. Голову опустила и смотрит в воду. Но явно не под ноги. Может, отражение своё там ищет. Как я сегодня.

Небо такое светлое, что его почти нет. Приходилось на конерты ходить? Это как будто исполнитель уже вышел на сцену, но пока не поет. Зал беснуется, а он молчит. И мы не знаем, какую песню… ну, вы поняли. Вот так и небо. Конечно, концерт состоится. Но пока, вот сейчас, небо молчит.

Галька серая. Море - понятно. А между зелёным морем и серой галькой идёт, пошатываясь, девушка в зелёном платье.

Она сворачивает от кромки воды на пляж, ступает по клубкам чёрных сухих водорослей, которые кажутся мягкими, а на самом деле колючие. И ещё: в воде они всегда зелёные. Или красновато-бурые. Они становятся чёрными только когда умирают на берегу. И тут я вижу, что на ней нет туфель. Она идёт босиком. Белыми ногами по чёрным сухим водорослям.

Потом она идёт уже по асфальтовой дорожке. Потом - сворачивает на траву под акациями. Даже на берегу она всё так же шатается, и я наконец понимаю - она просто пьяна. Лицо её разглядеть так и не удаётся. У неё длинные рыжие волосы. Так и запишем: зелёное платье, рыжие волосы. Проходит совсем близко, но меня не замечает. Я слышу тихий жалобный звук за деревом, будто всхлипывание. Её тошнит. Этого я в свою тетрадь записывать, конечно, не буду.

Когда я в очередной раз поднимаю голову, девушка всё тем же шагом петляет между стволами и наконец уверенно останавливается. Мне уже просто интересно, что будет дальше. А дальше - она ложится прямо в траву. И конечно, мгновенно засыпает. Я понимаю. Когда я в такой отключке - не слышу ни будильник, ни телефон, ни стук в дверь. Нормально. Отоспится.

Я почему-то думаю, что вышел из квартиры не так тихо, как хотелось бы. Хотя это ведь и моя квартира тоже. Я могу приходить и уходить когда захочу. Не обязан никому ничего объяснять. Но всё-таки. Не так уж тихо я вышел. Споткнулся в прихожей о велосипед. Кажется, выругался. То есть, о велотренажёр. Мать упорно называет его велосипедом. И каждый день крутит педали. Старательно так. Типа, куда-то может уехать. Никуда ведь на нём не уедешь, хоть сдохни от разрыва сердца. А может, ей никуда и не надо.

Я снова открываю тетрадь. Там появляется рыжеволосая девушка. И вовсе она не вышла из моря. Она заблудилась в лесу. А теперь отдыхает в тени. И снится ей, что к ней кто-то едет на велосипеде, прямо по воде, вот только лица его не видно…

- Мальчик, тебе что, плохо?
Второй раз сегодня меня спрашивают. Причём люди, которым явно хуже.
- Почему спишь на солнцепёке?
И правда, пожалуй, уже полдень. Тени впитались в землю.
- Берега потерял?
Я вздрагиваю.
Сижу, привалившись спиной к дереву, а она склонилась надо мной. Рыжая, в зелёном платье. Веки припухшие. На щеке печать - след от сухой травинки. На правой и левой скулах - родинки. Абсолютно одинаковые. Симметрия, блин.
Молчу.
Она пожимает плечами, бросает взгляд на мои руки и пятится. Ступает белыми ногами по зелёной траве. Всё дальше и дальше. Но вдруг ловит мой взгляд и тоже опускает глаза.
- Слушай, а где же мои туфли? Или я в босоножках была?
И вот тут, после этих слов я понимаю, что влюбился.

читать дальше www.proza.ru/2009/08/11/149 / не читать дальше

Продолжение следует.

@темы: без названия, не мое, Кот Лесной

---

Кот Лесной - *** - Гл. 1 - Круги на камнях

[Shokona]

1.
Кот Лесной
Круги на камнях

И почему люди так боятся умереть? Зачем пузырьки буйков у берега? Лезвием по левой руке...

Я на берегу моря. Это дикий пляж. Бывшая военная часть. Несколько лет назад сняли колючую проволоку и разобрали заборы. К морю потянулись местные из ближайшего спального района. Здесь чисто, но берег очень каменистый. Приезжие больше любят песочек или в крайнем случае галечные пляжи. Тут есть такой, чуть дальше. Но там людно и грязно. Впрочем, о чём я - это ведь синонимы.

С того камня, на котором я сейчас сижу, виден большой белый пароход. Очень далеко в море. А если ты на цивильном пляже - никогда не увидишь ни яхту, ни пароход, хотя они очень близко, эти пляжи. В одной бухте. И море одно. Странно.

На диком пляже у меня квартира. Чего здесь только нет: кресла, столы и даже скамеечки для ног. Есть валуны величиной со шкаф, но в шкаф мне положить нечего.

Я касаюсь левой руки лезвием. Легонько нажимаю. Даже не вдоль вен. Не сейчас. И тут же опускаю руку в воду. В зелёной воде расплывается рыжее облачко. За спиной у меня кусочек степи, потом парк, и только потом город. Сейчас меня никто не побеспокоит. Новому дню ещё не исполнилось и шести часов.

От камня, на котором я сижу, в воду падает тень. Я наклоняюсь и вижу худое лицо. Глаза какие-то волчьи. Но это я себе льщу. А ещё прямо в моём лице болтается моя же рука в браслете из ржавчины. Я перевожу взгляд с лица на руку. Браслет постепенно тает. Руку слегка щиплет.

- Молодой человек! Обычно здесь купаемся мы.
Я оборачиваюсь. С камня на камень перепрыгивает девчонка лет двенадцати. “Молодой человек”. Ха. Врёт. Обычно здесь купаюсь я. То есть не то чтобы купаюсь. Это никого не касается. Но её я никогда здесь не видел. Почему девчонки такие наглые? И почему они всегда врут? Мне сейчас не до нее.
- Мама Лида, мама Лида, наше место занято, - кричит.
Из-за большого камня-серванта выходит невысокая белокурая женщина. Белокурая, глупое какое слово. Где вы видели людей с белыми волосами? Белый - мёртвый цвет, а волосы всегда тёплые. И потом, в этом слове изначально курица сидит. Сами посмотрите.

Конечно, она ей никакая не мама. Во-первых, слишком молодая, хоть и взрослая уже. Во-вторых, девчонка толстая и курносая. Обсыпанная веснушками. А Лида красивая. В шляпе и парео. Хотя при чём тут это.

- Боже, мальчик, что ты делаешь, ты поранился? Что с тобой?
Она подошла совсем близко.
Я хватаю лезвие и чиркаю по запястью и вниз. Потом по правой руке. Девчонка тупо таращится. Лида вскрикивает, потом наклоняется. Мою щёку царапают жёсткие поля соломенной шляпы, а потом я чувствую прикосновение светлого локона. Она неловко подхватывает лезвие и бросает в воду. Лезвие лёгкое и тонкое, поэтому ей не удаётся его далеко забросить. И пока оно тонет, я успеваю подумать: здесь совсем мелко, где-то по пояс, и кто-нибудь, конечно, наступит и поранится.

- Лида, что такое?
К нам подходит высокий мужик. На лице - веснушки и капельки пота. На носу - пластырь.

- Олег, тут мальчику плохо.
- Ты чего чудишь, пацан? Лида, отойди от него. Тебя зовут как?
- Олег.
- Тёзки, значит.
- Папа, тут же обычно мы купаемся.
- Тут кровь.
Он опускает глаза и сплёвывает.
- Дерьмо ты, пацан. Хоть и тёзка. Жить надоело? Хули ты людей пугаешь?! А?
Кажется, он меня ударит. Но он снова сплёвывает и кивает жене и дочери:
- Пошли, что нам тут. Может, тут ещё шприц где-то валяется…
- Но Олег, он же…
- Пошли, я сказал. Может, он заразный. Место наше загадили, наркоши хреновы.
Он почти оттаскивает её.

Про девчонку забыли. А она смотрит на меня. Мордочка у неё любопытная. Ждёт, пока вспомнят и позовут. Не зовут. Уходят. Лида что-то доказывает. Жесты у неё лёгкие и резкие, руки так и летают. Уходят. Не до неё. Чуть позже, а может и прямо сейчас ты, лягушка, поймёшь: женщина должна быть красивой. Иначе её просто нет и грош её цена. И мамы у тебя нет.
Девочка вздыхает и плетётся за ними.

Затихают голоса. Я остаюсь один в своей квартире. Я победил. Уже, пожалуй, начало седьмого - солнце поднимается выше. Я раскидываю руки, прижимаю их как можно ближе к тёплому уже камню и делаю такое движение, будто плыву бабочкой. Не отрывая руки от камней. На чёрном и сером остаются красные полосы. Я разворачиваюсь и повторяю движение, продолжаю линии. Теперь я сижу в середине нервного неровного круга, очерченного кровавыми полосами. Как хотите, а в этом что-то есть. Сам не знаю что. Часто так делаю. После этого что-то становится твоим.

читать дальше: www.proza.ru/2009/08/10/1003 / не читать дальше

Продолжение следует

@темы: без названия, не мое, Кот Лесной

---

***

[Shokona]

" Могу ли я печатать записки, подаренные мне?
Могу. Печатаю. Доктор Бомгард".
М. Булгаков - "Морфий".

Дорогие "сообщники"!

Долго не решалась принести сюда это произведение... Главным образом потому, что оно не мое, и было размещено на совсем другом ресурсе. А его автор бесследно исчез, оставив после себя только сетевое имя и эти семь глав. Короткие, как летний полдень, и насыщенные, как чья-то жизнь...

Но как-то в один из дней, наткнувшись на него в своей "библиотеке", поняла, что не могу не поделиться таким сокровищем! А поэтому взяла на себя смелость выложить его на ваше обсуждение.
Я думаю, что автор меня поймет и простит.) Тем более, что все права за ним, НЕСОМНЕННО, будут сохранены!

PS. Название этой повести, мне, к сожалению, неизвестно...
Итак,


Кот Лесной - "***"
Предисловие

Мы катили по жизни. Машины были взяты напрокат. Права... А у кого они не липовые? За всё платили родители. Мы не работали ни дня в жизни.

Мы родились и выросли как раз когда на свете не осталось ничего серьёзного. О войнах по телевизору говорили вполне спокойно, а по жизни - не говорили вообще.

Мы видели столько рекламы косметических средств, что твёрдо запомнили: красота любой женщины фальшива.

Конечно, в каком-то там будущем мы должны были поступить в университет. Но экономика и социология врали... А после университета нам предстояла жизнь как в русском сериале. Или как в американском - это уж в зависимости от степени везения и хитрожопости.

А пока мы катили по жизни. Особых проблем у нас не было, поэтому мы их создавали. В толстых умных книгах нас делили на хиппи, готов, гопов, эмо... Но ведь социология врёт. И однажды я подумал: если я не расскажу, как мы жили, за нас расскажут другие, те кто живого гопника не видел ни разу в жизни. Кто не узнает эмо в родном сыне. Или это сделаем мы, но десять лет спустя, а ведь тогда мы будем не такими как сейчас.

Поэтому я опишу то, что случилось со мной. Сейчас мне кажется, что я никогда этого не забуду, но кто знает.

Эта история будет сладкой. Как мороженое. Белое, простое ванильное, без всяких там фруктовых вывертов. Но в любом случае - если не любите сладкие сопли, фруктовые или не очень - лучше не читайте.

Или нет - она будет холодной. Как пиво - когда в жару. Когда не имеет значения какой вкус. Лишь бы холодное. Хотя пиво на самом деле горькое. Просто за холодом вкус никто не замечает.

Или даже не так. Она просто будет. История.

начало: www.proza.ru/2009/08/10/944

Продолжение следует.

@темы: без названия, не мое, Кот Лесной

---

Замах на большую вещь - незаконченно

[Вербена]

Часть первая

Майкл Дэвиас Мур (код доступа OGGI-4) сидел на столе в кабинете советника Жанвье. И это было странно. Нет, конечно, Перри и раньше видел, чтобы этот тип - не то секретарь, не то помощник, не то нянька вел себя бесцеремонно. Но просто это самое место на столе напротив кожаного дивана - это было *его* место - советник так часто сидел там, уперев ладони в темное дерево столешницы и отчитывая подчиненным очередную пургу про "цифры", "котировки" и про то, что все должно быть "цвета трепетной приподнявшей бедра нимфы". Иногда советник такое загибал, что Перри было трудно удержаться и сохранить "длинное лицо". Всегда полезно подделываться под непосредственное начальство, а не под самое главное. Перри видел, как многие здесь прогорели на том, что улыбались советнику Жанвье и не обращали внимания на то, что от некоторых шуток последнего мсье Атлас скрежещет зубами. Кончалось все это одинаково. Мсье Атласу можно было сколько угодно раз менять консультантов. В деле набора личного состава аналитического отдела улыбки советника играли мало роли.

Сейчас, впрочем, Жанвье ничего никому не загибал. Он мирно посапывал на узком кожаном диване, подтянув колени к груди, чтобы его ноги кое-как уместились на этом неудобном ложе. Перри еще поймал себя на мысли, что странно видеть в кабинете у самого прославленного плейбоя конторы такой неудобный диванчик. Не развернуться же. Как он сам бы, наверное, сказал - нет пространства для маневра.

- Эй, парень!

Перри вздрогнул. Он так свыкся с ролью мебели, что теперь прямой взгляд секретаря заставил его поежиться.

- Да, мсье.

- Сюда нужен тазик с водой. Только обязательно теплой. Две упаковки бумажных полотенец. И аспирин. Усек?

Перри кивнул, но почему-то остался стоять на месте. Майклу пришлось приподнять брови и изобразить на лице слегка раздраженный оттенок безразличия. Перри передернул плечами и направился в кухонное помещение. Дверь в кабинет он прикрыл аккуратно, будто железная дверь на стопперах могла громко хлопнуть.

***

Винцент издал нечто похожее на тот звук с которым входит в кадр корова из рекламы альпийского шоколада и перевернулся на бок, умудрившись поудобней перехватить диванную подушку.

- Ты бы еще за мешками для пылесоса, поваренной солью и витамином C его послал.

Майкл пожал плечами и покинул свой необычный "насест".
- Я импровизировал. Ты бы лежал потише.

Жанвье снова закрыл глаза.
- А я говорил, что в этом Терри есть зачатки интеллекта. Зря Атлас использует его вместо печатной машинки.

- Перри, - поправил Майк, хоть прекрасно знал, что Винцент оговорился нарочно. - Ты вечный ребенок, Жанвье. Ты всегда будешь верить в восстание разумных печатных машинок.

- Я пессимист, - отозвался Винцент, вяло шевеля губами. Секундой позже его лицо разгладилось, а дыхание стало глубже. Можно было подумать, что он, действительно, спит.


***

Часть вторая

Ирвин Уолш (код доступа - гостевой) в очередной раз рассмеялся и кивнул розовощекой девице за стеклянной стойкой. Девица опустила ресницы наполовину смущенная, наполовину упоенная собственным остроумием. Эту часть Уолш любил меньше всего. Почему-то стражами за такими стильными стойками из неровного стекла всегда оказываются эти сомнительные особы с незаполненной графой об отношениях в социальных сетях. И ведь не пройдешь мимо и даже чашку кофе не получишь, пока не изобразишь заправского Казанову. Вот и сейчас Ирвин любезничал с Жанной (все-таки Жанвье мог найти себе секретаршу и покрасивее. Или это такой понт -" смотрите, я даже со своей секретаршей не сплю!") и наблюдал из-за ее плеча коридорный проем. Пока ничего примечательного не происходило. Только высокий бугай в строгом костюме (в этом офисе явный индикатор невысокого служебного положения) выскользнул из кабинета советника и вернулся туда минут через 5 с (надо же такое придумать!) ведром воды и пакетом из аптечки.

- Милая, а если серьезно... я снова поссорился с вашей кофемашиной в коридоре... Вы мне не поможете?
- Так уж сразу и скажите, что снова напрашиваетесь на мой знаменитый экспрессо, мсье Уолш.
- Guilty as charged, - Ирвин растянул губы в улыбке и отчетливо ощутил, как заныли десны.
- Я сейчас принесу, - Жанна качнула головой так, что чуть не испортила высокую прическу и выскользнула из-за стеклянной стойки.

Уолш проводил взглядом ее серо-твиддовый силуэт и зашагал к двери кабинета. Этот трюк он проделывал уже не в одной конторе. Тебя не останавливают, если идешь куда-то с должной степенью уверенности.

Миновав небольшую галерею (стены цвета яичной скорлупы, картины не столь безвкусные, сколько бессовестно дорогие), Ирвин уже достал было карточку, чтобы поддеть механический дверной замок. В хорошо охраняемых офисах обычно не тратились на сложную систему защиты внутренних дверей. Впрочем, дверь в предбанник кабинета Жанвье оказалась приоткрыта. Уолш потянул на себя ручку и переступил порог, стараясь ступать на мыски своих дорогих туфель на деревянной подошве.

Впрочем, эти предосторожности явно были излишними. Советник Жанвье — «мастер коммерческой интриги» и «золотой мальчик Рю де Белль» - лежал свернувшись на неудобном кожаном диванчике и мирно посапывал. По крайней мере так казалось с первого взгляда.
Уолш невольно усмехнулся и направился к интеркому.

- Мсье... вы... Вас тут быть не должно.

Уолш поднял голову. На пороге стоял тот самый квадратный молодой человек в не очень хорошо сидящем пиджаке и с лицом, которое тоже мало ему подходило. Сейчас его лицо выражало нечто среднее между праведным гневом и ужасом.

- Закрой дверь, - решительно выдохнул Уолш. Действовать надо было быстро.

Юноша нахмурился, но с места не сдвинулся. Уже хорошо.

- Я обязан вызвать охрану, мсье...
- Брун. Пьер Брун, - отозвался Ирвин. Он мельком глянул на Жанвье, но советник и не думал просыпаться. - Послушай... те. Дайте мне одну минуту перед тем, как вызывать охрану. Выслушайте меня. В какой вы тут должности? Младший помощник человека, который меняет пепельницы? Нет-нет, постойте, - Ирвин сделал шаг на квадратного юношу. - Выслушайте. Или нет! Лучше посмотрите вот сюда, - Уолш сделал жест рукой в сторону лежащего советника. - Видите, да? Вот такой он бывает все чаще. «Белоснежка» - или на чем он там торчит? - эта дрянь уже давно заменила ему мозги на белую перхоть. Знаешь, что было на прошлом заседании совета? У мсье Жанвье пошла кровь носом. Прямо на пункт 13b последней поправки. А ты можешь добиться куда большего, чем перекладывать для Атласа бумажки. Не говоря уже о деньгах. Давай так — ты напишешь ту сумму, которая тебе понравится. Идет?

Уолш следил за выражением лица «квадратного». Движение мелких колесиков в его черепной коробке можно было хорошо проследить по морщинам на лбу. Ирвин подошел совсем вплотную и, прежде чем тот успел опомниться, сунул ему в руку флеш-под.

- Не надо ничего отвечать. Этого разговора вообще считай, что не было. Просто посматривай на эту штуку. Я с тобой еще свяжусь.
- Стойте! - Запоздало позвал "квадратный".

Но Уолш успел выскользнуть из кабинета до того, как тот успел опомниться. Дальше все по плану. Покинуть помещение и перейти на другой уровень на тот случай, если у его нового знакомого случится приступ законопослушности. Последнее было просто.

***

Часть третья

- Стойте! - выдохнул Перри, но незнакомец уже успел хлопнуть за собой дверью. Перри вздрогнул. Больше всего сейчас он боялся, что после этого щелчка Жанвье поднимет голову и захочет знать, что происходит и какого черта Перри делает в его кабинете.

В фильмах, по крайней мере, все так и происходит. Бомбы взрываются, космические корабли врезаются в стратосферу, а злодеи просыпаются в самый последний момент. Выждав еще четыре секунды, Перри медленно попятился к двери, аккуратно ее открыл и, сам того не сознавая, бросился со всех ног бежать по коридору в сторону выхода.

Майкл Дэвиас Мур отлип от стены встроенного шкафа и приоткрыл зеркальную дверцу. Жанвье все еще лежал, подложив под голову руки. То ли, в самом деле уснул, то ли считал свой перформенс незаконченным.

Мур в последний раз вдохнул сероватый воздух пыли и какого-то моющего средства и выбрался из шкафа, чтобы направиться к распахнутой двери.

- Самое смешное, - Майкл бесшумно прикрыл дверь и щелкнул замком. - Что про заседание совета Уолш сказал чистую правду. Как думаешь, кто скармливает ему информацию?




- Жанна?

Винцент соизволил-таки открыть глаза и даже перевернулся на спину.

- Я вообще удивляюсь, зачем ему подбивать клинья к Терри, если он и так спит с моей секретаршей.

- Он с ней не спит, - Майкл подтянулся на руках и занял свое законное место на столе начальства.

- Даже тааак, - в голосе Жанвье появилась заинтересованная нотка.

- Даже так, - устало согласился Майкл. - Уж поверь мне.

- Слава богам Олимпа и твоему встроенному гей-дару! - Жанвье задумчиво разглядывал потолок. - Черт! Я должен был понять. Он хвалил акварели Дюрера на прошлом приеме.

Мур покачал головой.

- Если судить о таких вещах по познаниям в живописи или гардеробу, девушки уже давно должны были бы перестать тратить на тебя время.

- Обычно так и происходит, но к четвертому коктейлю я успеваю их переубедить. Кроме того - once the gay rumors start, you're really famous. Ладно, - Винцент отогнул рукав и поглядел на циферблат часов с микки-маусом. - Три. Два. Один. Беги успокой нашу шпионскую машинку. А то чего доброго он выкинет в мусоропровод то, что ему вручил бедняжка Ирвин. Что это было, кстати?

- Вот и узнаем.

Майкл оказался в общем коридоре через полминуты. Еще минута ему понадобилась, чтобы привыкнуть к запаху мраморного пола и жидкости для очистки окон. Лемонграсс мешался с хлоркой, и от этого первое время немножко кружилась голова.

to be continued.

@темы: Проза

---

New Years Resolutions

[Вербена]

Обещаешь себе все время
Жить вопреки.

По утрам — витаминки,
Ночами — не грызть мелки.
Все записывать сразу,
Словами сплетать венки.

Не сжимать часовые стрелки,
Как кулаки.

И не цокать в пустой мобильный:
«Как, дружок, мы с тобой близки.
Как мы далеки».

Спать ложиться рано,
Не видеть, как
Молоком
В пять утра туман
Разливается.
Покосившимся челноком
Идет белое солнце за проводами.

И ты бочком
Пробираешься между кроватью
И шкафом,
Глотаешь ком
В горле
И идешь плакать в ванную,
Чтобы не разбудить.

Потому обещаешь не бередить
Этот омут,
Рисуешь себе вердикт:

Хватит складывать все свои
Мелкие
Кубики, бусинки, васильки,
Ленточки, вены, гланды,
Аорту, резцы, клыки...
Все свои
Ночные шатания,
Нереализованные мирки

В одного человека.

Как в коробочку с табаком.
Ту, которую прячешь в детстве,
А достаешь уже стариком.
Видишь дурацкий рисунок
И банку, когда-то обжитую
Светлячком.
Или другую банальность — кусок пластинки.

И вспоминаешь холодную землю
От крыльца до калитки на даче
Утром и босиком.

И время дальше идет,
Спотыкаясь,
Как школьник с одним шнурком,
Вечно развязанным
На левом его
Ботинке.

@темы: Стихи

---

Рассказ.

[Гай Фокс]

Это одна из моих первых вещей, которая из наброска превратилась в самостоятельный рассказ. Он небольшой (шучу).
Маниакально жажду критики.)


«Бесёнок»

Усмехается и молчит вот уже неделю, не перекинувшись со мной ни словом. В последнее время мы не слишком ладили, но сейчас он откровенно меня игнорировал. Такое поведение не предвещает ничего хорошего, - однажды пришлось выслушивать жалобы от соседей. Я слушал и молчал. Возможно, кто-то упрекнёт меня. Скажет: "ты недостаточно времени уделяешь воспитанию брата". Но мне легче стерпеть гадость, чем накричать. Я столько раз защищал своего маленького бесёнка от родительских припадков, что мысленно возвёл барьер между любовью и насилием в любом его проявлении. И я знаю, он очень талантливый мальчик. Картины умеют говорить за своих хозяев. В этих совсем недетских рисунках – отражение его внутреннего мира, его постепенное развитие и совершенствование. И в каждом – талант. Но талант, как известно, не терпит рамок. И поэтому лучшее, что я могу дать брату – свобода.
Прошло ровно два года со дня смерти наших родителей. Официальной причиной смерти называли вирусную болезнь, которую они подхватили в путешествии. Вот так всегда и бывало: они оставляли нас одних на месяц или два, уезжая повидать мир, безбожно тратили деньги, дебоширили и занимались непонятно чем. А вернувшись, продолжали прожигать громадное наследство, оставленное мне дедом. Тех крох, которые удавалось спрятать, вполне хватало на жизнь. Но, к моему ужасу, основной капитал семьи тёк сквозь пальцы.
Мы с бесёнком никогда не видели от родителей ни ласки, ни заботы, ни опеки. Будучи подростком, я научился заботиться не только о себе, но и о младшем брате. Уже тогда бесёнок начал проявлять свой талант, и я то и дело терял над ним контроль. Обычному человеку вроде меня не понять таких. Я злился, когда не мог отвлечь его от холста, ругал за равнодушие к наукам, к людям. Понимание пришло позже, а вслед за этим – желание помочь. Поначалу приходилось заниматься с ним самому. Я страдал от того, что не мог дать дельного совета, но мог научить его дисциплине. Он стоял за холстом, а я за ним, и с каждым днём больше уходил в тень потрясающего таланта. Я прикладывал всё больше усилий, чтобы не отставать от него. Таким образом, я рос и умнел. И чем умнее становился, тем больше понимал, насколько глупы наши родители. Они появлялись дома только для того, чтобы развлечься, но появлялись всё реже. Дети их не интересовали. А нам было хорошо вдвоём: долгие вечера проходии в домашней библиотеке, где бесёнок кружил кистью по холсту, а я сидел возле и читал. Иногда наше маленькое общество разделял какой-нибудь художник, изъявивший желание взглянуть на талантливого малыша.
Шли недели и месяцы размеренным шагом. Мы разговаривали и смеялись, делились знаниями и открытиями. Бесёнок учил меня держать кисть, а я читал ему что-то интересное из своих книг. Очередной гость не мог налюбоваться на двух замечательных братьев и всё рассказывал, как ценит картины моего брата… В один из таких вечеров наш маленький мир перевернулся.
Июльская жара не спадала, хотя за окном стемнело. В траве пели насекомые, трели наполняли дом жизнью. Занавески на окнах библиотеки едва трепетали под тёплым ночным ветерком. Моим вниманием целиком овладела медицина, и в руках я держал труды по анатомии. Брат был сосредоточен как никогда: обычно он рисовал весело и беззаботно, болтал со мной и с гостями. Но сейчас он стоял у холста так, словно тот его укусил. Он молчал, меж бровей залегла складка, а волевой подбородок так и торчал. Он чересчур важничал и был серьёзен не по годам – так старался произвести впечатление на гостью. Нашей гостьей была без преувеличения магистр искусств. Очень красивая женщина лет тридцати с королевской осанкой. Она представляла единственную в городе школу искусств с мировым именем. Не смотря на то, что я изо всех сил старался не дать бесёнку зазвездиться раньше, чем он научится пользоваться успехом, слухи о его таланте уже распространились. Бесёнок сразу понял, что к чему. Он обладал острым чутьём на людей, обладающий властью. Мне, как человеку, знающему его обычное поведение, было смешно наблюдать за надувшейся физиономией. И потому я весь вечер не мог сдержать улыбку. Гостья наша оказалась человеком прекрасным во всех отношениях. Я ожидал разглядеть в ней чопорную женщину или чересчур громкую, эмоционально неуравновешенную дамочку. Но оказался неправ. Не смотря на властность, гостья вела себя до крайности скромно и вежливо. В глазах читалось искреннее любопытство, а яркие, живые образы, сыпавшиеся с уст, говорили о превосходном чувстве юмора. Бесёнок, не смотря на то, что едва успел вылезти из пелёнок, уже знал, как ухаживать за женщинами (не помню, чтобы я учил его этому). Он с гордым видом взял её за руку и провёл в библиотеку, пригласил присесть и безупречно ответил на все расспросы о себе, обо мне (ей так понравилось говорить с бесёнком, что ко мне она почти не обращалась), о доме и большой библиотеке. Она непрестанно хвалила умения мальчика и обещала взять в свою школу. Вопрос о родителях, правда, вышел конфузом. Я что-то пробормотал о их безучастности, и гостья тактично перевела разговор в другое русло. Она начала расспрашивать меня о моих занятиях. Я, чувствовавший себя ничтожеством в обществе двух талантливых людей весь вечер, даже не знал, что и сказать. Но это была удивительная женщина. Она сумела убедить меня в том, что я – бриллиант! То, чему я не придавал значения, повергло её в шок, ведь к моменту нашего знакомства я помнил наизусть половину книг из нашей библиотеки.
- Это потрясающе! – её прекрасные глаза расширились. – Вот уж не думала, что в одной семье может быть два талантливых ребёнка!
Я пытался доказать ей, что книгомания – не талант, а лишь львиная доля упорства, и что я не раздумывая променял бы все свои знания на умение делать что-то одно по-настоящему хорошо.
- Нет, нет, нет – категорично покачалась головка, от чего каштановые волосы заструились по плечам. – Ты определённо талантливый юноша. Скажи, твой брат действительно такой умный? – обратилась она к бесёнку, и тот кивнул. – Вот видишь? Устами младенца глаголет истина. Уверенна, родители гордятся вами, что бы ты не говорил.
На улице началась сильная гроза. Вино расслабляло гостью с каждым глотком. Искристый смех становился всё звонче, а глаза всё туманнее. Когда мы снова поникли при слове «родители», её тактичность ей изменила.
- Да что с вами такое, я не пойму? – возмутилась она, почти уронив бокал на стол и встала, слегка покачнувшись. – Что они такого сделали?
Бесёнок вдруг сказал - тихо, но очень отчётливо:
- Лучше б они сдохли.
Женщина никак не ожидала услышать такое, да и я, признаться, тоже. Она ничего не сказала. Только опустилась обратно в кресло и вдруг притихла. Уже через несколько минут ей предстояло убедиться в том, что брат прав. Во дворе послышался скрип ворот и весёлый гомон нескольких голосов. По направлению к дому направлялась кучка совершенно невменяемых людей, и среди них мои родители. Мы с бесёнком прекрасно понимали, что ничего хорошего за этим не последует, и гостья смогла прочесть ужас на наших лицах. Некоторое время мы тихо сидели, не смея шелохнуться, все как один прислушиваясь к тому, что происходило внизу. Обычно родители развлекались в саду. Но дождь крепчал, глухие раскаты грома становились всё ощутимее, и праздная компания скрылась из поля зрения, войдя в дом. Крики, глупый смех и непристойные замечания отца становились всё громче – они шли к нам.
- Здр-р-равствуй, сынок! – послышался зычный голос отца. Он в обнимку с двумя откровенно глупыми женщинами направился к бесёнку. Я тут же попытался его опередить и увести ребёнка подальше, но уже через секунду лежал, задыхаясь от удара в живот, возле кресла, где сидела бледная как полотно гостья. Отец умел бить, причём не только кулаками, но и словами.
- Бездарная сопля, - крикнул он мне. – Что ты до сих пор делаешь в моём доме?
На глаза брата навернулись слёзы, но его тут же заслонила голова гостьи, склонившейся надо мной.
- Сынок, папа знает, что ты хорошо рисуешь, и поэтому у него для тебя указ, - сказал отец и захохотал. Нарисуешь нас? – Брат молчал. Послышалась звонкая оплеуха, и бесёнок всхлипнул. – Нарисуй, и на сегодня можешь быть свободен.
Брат согласился. На двадцать минут в библиотеке воцарилась относительная тишина. Дышать было тяжело, я даже не мог подняться. Сильно побледневшая гостья суетилась около меня. Трясущимися руками она достала из сумочки нечто, похожее на платок и принялась стирать кровь с моих губ.
- Мальчик, - шептала она, и её шепот звучал слишком громко под сводами библиотеки. – Мальчик, ты можешь подняться? Тебе нужно в больницу.
Я попытался отрицательно закивать головой: нет, не сейчас. Нельзя привлекать внимание отца. И больше всего на свете я мечтал, чтобы гостья немедленно покинула этот проклятый дом, потому что её красота непременно спровоцирует отца на новые злодейства.
Возможно, всё бы ещё обошлось. Но руки бесёнка тряслись так сильно, что он неуклюже смазал слой только что наложенных красок, и безнадёжно испортил картину. Отец пришёл в неописуемую ярость. Он в порыве неконтролируемого бешенства замахнулся на одну из девушек, когда она захихикала. Послышался глухой удар. Она потеряла сознание, налетев головой на стену. Признаться, как бы он не был зол, никогда не поднимал руку на хорошеньких женщин. Этот внезапный приступ ярости ввёл в ступор всех. Женщины, видимо зная, каков отец в гневе, тут же выбежали из комнаты. Разбушевавшийся отец отшвырнул мольберт, и тот разломался пополам. Этого бесёнок стерпеть не мог и, заплакав, побежал на отца, замолотив кулачками по его животу. И тут бы отец, наверное, порешил малыша, но встретился глазами с нашей гостьей. Теперь её лицо было красным от гнева: она стояла прямо перед нашим отцом и прятала бесёнка за спиной.
- Кто вы такая? – огрызнулся отец.
- А кто вы такой, чтобы поднимать руку на маленького ребёнка? – зашипела она как можно язвительнее, но голос дрожал от страха. – Я видела много отвратительных людей, и вы среди них первый!
Её слова, кажется, позабавили отца. Он долго думал, как воспринимать изобличающую тираду из прекрасных женских уст, а потом захохотал.
- Вы монстр! – пыталась гостья перекричать его. Если бы не вино, она не стала бы провоцировать, а поступила бы по-другому. – Вы только что чуть не убили невинного человека, а теперь смеётесь! – шипела она. – Посмотри на своих детей: они ненавидят тебя. Пока ты пьёшь и развлекаешься, они днями и ночами работают над собой, чтобы не скатиться в пропасть, в которую ты неизменно их тянешь!
Тут отец перестал хохотать. Он вдруг замолчал, и впервые в его глазах проснулось что-то вроде осознания.
- Пропасть. Ты называешь это пропастью? А знаешь ли ты, почему я дошёл до этого состояния?
- Не знаю, - огрызнулась она. – И не хочу знать. Этому поведению не может быть оправданий.
- Я не ищу себе оправданий. Но иногда наказание предшествует вине!
Я взглянул на отца. Сейчас он впервые за долгое время выглядел человеком разумным. И слова его звучали разумно. Можно сказать, я впервые за много лет услышал его трезвый голос. Итак, отец говорил, и чем больше, тем сильнее удивлялась гостья.
Как я уже говорил, родители были людьми недалёкими. Понимая это, мой дед взвалил воспитание внука на свои плечи. Он заменял мне и отца, и мать, попросту не подпуская родителей. Те переживали, но молчали. Их жизнь была лишена всякого смысла, когда они со стороны наблюдали, как их сын рос и развивался без их участия. Когда мне было десять, на свет появился брат, и дед снова подавил родителей авторитетом, забрав его на воспитание. Наш дом поделился на два мира, в одном из которых счастливо жили мы с братом под крылом дедушки, а в другом существовали, доживали свой век беспомощные родители. Их не радовало ни богатство, ни роскошь, ведь дедушка не давал им проводить с нами время. Он был просто помешан на том, чтобы не совершить ещё одной ошибки в воспитании, но не понимал, что уже совершил её.
Но вот однажды он умер. Мне было тогда семнадцать. Стоит ли говорить, что это было чудовищное горе для нас с бесёнком: мы носим траур и по сей день. Родители, конечно, тоже горевали, но для них его смерть, как бы ужасно это не прозвучало, означала просвет. Их не волновало даже то, что они не унаследовали от деда ни гроша: с наступлением двадцати одного года огромное наследство должно перейти в наши с братом руки. Они думали только о том, что вот теперь-то всё изменится между нами, и мы заживём как нормальная семья. Но этого не случилось. Я был упрям и жесток, находившись под влиянием дедушкиных наставлений, и попросту отверг заботы родителей, оставшись вместе с братом по другую сторону баррикад, возведённых принципами. Вот тогда-то и начались наши проблемы: родители начали топить своё горе в вине и развлечениях, решив, видимо, ещё до совершеннолетия сына спустить его будущее наследство. Возможно, не поступи они так, я бы одумался, и со временем принял бы их. Но во мне всё больше росла ненависть. Родители отплатили нам той же монетой, что им платил когда-то дед: они попросту оттеснили нас. Единственным местом в доме, где никогда не появлялись их бесстыдные друзья и они сами, была библиотека: в этих стенах навсегда запечатлелось эхо дедушкиного голоса. Здесь мы и обосновали свой маленький мирок, покорно ожидая моего совершеннолетия. И всё было замечательно до сегодняшнего дня.

Услышав эту историю от отца, гостья надолго замолчала. Голоса внизу затихли, будто бы остальные тоже прислушивались к отцовской исповеди. Теперь тишину нарушал лишь шум дождя. В моих глазах стояли слёзы: я готов был простить отцу всё, что мы с бесёнком натерпелись от него. Я лишь ждал, когда пройдёт, наконец, эта сковывающая боль в животе, чтобы заявить отцу о примирении. Но гостья зашевелилась и вздохнула.
- Всё это понятно, – сказала она. Тон её голоса стал вдруг ужасно ледяным. - Но увы, увы... Я вынуждена забрать ваших детей в приют.
Что-то оборвалось в груди, и в эту минуту даже кузнечики за окном перестали для меня стрекотать. Я понял. Эта женщина действительно была магистром искусств, знакомая со всей художественной и музыкальной элитой города. Люди, бывавшие у нас в гостях, наверняка частенько говорили ей о нас: талантливых детях ужасных родителей. Но эта же женщина была известна тем, что спонсировала детские приюты и заботилась о малышах из неблагополучных семей. А что тогда станет с родителями? Их жизнь станет адом до тех пор, пока я не стану совершеннолетним и не возьму их под крыло: больницы, суды и лишение родительских прав, осуждение со стороны общества...
Это понимал даже мой отец. И брат, который стоял сейчас за спиной у отца с разбитой щекой и держал в руках переломанный пополам мольберт.
- Вы не посмеете забрать у меня детей! – зарычал отец. – Вы не имеете права.
- Вы – алкоголик и сумасброд, вас лишат родительских прав. А дети пойдут со мной, – заметила она хладнокровно. – Мальчики, вы можете собирать вещи.
О, если бы она знала! Эти слова стали для отца последней каплей. Возможно, если бы не алкоголь, он смог бы рассудить здраво и не делать вещей, за которые придётся платить. Он ударил её, и ударил невероятно сильно. Жестоко и по лицу. У отца была сильная рука, и женщина зашаталась на месте, не в силах прийти в чувство. Закрыв глаза и сдерживая слёзы, она, видимо, хотела опереться об оконную раму, возле которой стояла, но промахнулась. Рука скользнула по пустоте. Гостья попыталась зацепиться за раму, сырую от дождя, другой рукой, но и она соскользнула. Миг, и она вылетела головой вниз. Не обязательно было смотреть вниз, чтобы понять: она упала на шпиль забора внизу и умерла не сразу. Эти предсмертные вопли до сих пор стоят у меня в ушах. Отец сначала стоял безучастно, глупо тараща глаза ей вслед. Потом вдруг словно очнулся и куда-то ушёл. Я смотрел на бесёнка, бесёнок смотрел на меня, а внизу стонала умирающая женщина, и шумел дождь. Уже через минуту отец вернулся с ружьём. Это охотничье ружьё ему подарил дед, но до сих пор оно не выстреливало. Отец решительным шагом направился к окну и навёл ствол. Стоны прекратились навсегда.

Я проявил к судьбе этой женщины отвратительное равнодушие. Меня не трогали кричащие о её смерти заголовки газет. Не трогали пересуды прохожих и их догадки о том, кому понадобилось пырнуть ножом в тёмном переулке талантливую художницу, а затем выстрелить в труп. Но я не сумел простить отцу перемены, какие произошли после этого с бесёнком, ведь он стал бесёнком в истинном понимании этого слова, будто сошёл с ума. Он почти ни с кем не говорил, целиком погружался в свои картины. А в картинах уже не было прежней искры и озорства. По ночам его мучали кошмары. Каждую ночь приходилось перебираться к нему в постель и слушать, как он плачет в подушку. Но утром он снова уходил в себя, становился холодным, словно камень, и только всё улыбался, да делал разные мелкие пакости. Ему было девять, а он перестал быть ребёнком. Со временем мне, методом проб и ошибок, всё таки удалось прорваться сквозь его стену, и со мной он стал почти тем же милым маленьким бесёнком, каким был до... Но в обществе оставался нелюдимым и холодным. Впрочем, теперь чужие люди стали редко вторгаться в наш мир: я не допускал того, чтобы история повторилась. Понимание, что твои тайны становятся сплетнями, раздражало. Долгие вечера мы коротали одни. Не смотря на то, что брат впустил меня в свою душу, он продолжал держаться на некотором расстоянии, и тогда я понял, что должен дать ему свободу. Отныне он учился, чему хотел и выбирал учителей по собственному вкусу, и я больше не отвлекал его от рисования.
Отец пить не перестал. Он заявил, что это я виноват в смерти женщины, и мы снова поссорились. Они с матерью всё чаще уезжали куда-то, и однажды пропали совсем. По всей видимости, их занесло в далёкие края, потому что появились они только на моё совершеннолетие, но не в доме, а в больнице с какой-то странной тропической инфекцией. Полное излечение было врачам не под силу, но состояние родителей оставалась стабильным. Когда я предложил отцу примирение, он ответил, что проклинает меня и желает мне смерти. Его слова хлестали по щекам, а мать улыбалась. Я стал убийцей. Медицинские книги, которые я прочел когда-то, дали знание о том, как убивать незаметно. Их смерть списали на врачебную ошибку, и дело замяли, а мы с бесёнком начали, наконец, жить так, как давно хотели.
Наследство вполне позволяло жить, не задумываясь о деньгах. Я посвятил себя дому и брату. Бесёнок вступил в тот возраст, когда приходится преодолевать одно препятствие за другим. Конечно, я помогу ему. Надеюсь, мир ещё услышит о нём, как о великом художнике.

@темы: Проза