На падение Гондолина

[Ветер, который сказал мяу]

Спишь-не спишь?
Впрочем, не важно.
Слышишь, малыш,
Стоны отважных?
Тех, кто в бою за сокрытый город.
Город стоит, но погибнет скоро.

Спишь-не спишь?
А земля трясется.
Веришь, малыш,
Может, кто-то спасется.
Город стоит, но падет на рассвете.
Города больше не будет на свете.

Знаешь, малыш,
Нам не вернуться.
Жаль, что не спишь:
Мог бы проснуться.
Город стоит, полыхая в пожаре.
Могли бы пожить. Да только не дали.

@темы: Стихи

---

Та, что гуляет сама по себе

[Rhiannon]

Глава третья
На свою голову

- Я же тебе сказала, - нетерпеливым шёпотом повторила Таша, - иди к гномам! Что непонятно?
Крошечный рыцарь на миниатюрном белом коне, кивнув на золотистый пунктир границы, сложенными крестом руками выразил свой твёрдый отказ.
- Через Пустошь и Криволесье? Подумаешь, как страшно! Ты рыцарь, в конце концов, или кто?
Рыцарь решительно замотал головой. Алый плюмаж на его шлеме меланхолично качнулся.
Таша досадливо надула губки. Лёжа на животе поверх одеяла, поболтала в воздухе босыми ногами. С высоты своей кровати обозрела разостланную на полу карту.
Карта была вышитой на шёлке, такой большой, что Таша могла в неё целиком закутаться. В буром кольце гор, - на самом севере прерывающемся и уступающем место морской синеве, - цветнели тканые яркими нитями леса, озёра, речушки и прожилки дорог, разбегающихся от золотистой ленточки Тракта. Их Долина во всей красе, Аллигран, Вольное Волшебное Королевство. Шесть провинций: Окраинная, Озёрная, Равнинная, Заречная, Подгорная и Лесная.
По карте разбредались фарфоровые куклы – высотой не больше шахматных фигурок, сделанные со всей искусностью кукольных дел магов-мастеров. Рыцарь, призванный олицетворять население провинции Озёрной, упрямился перед границей. Его Королевское Величество Шейлиреар Первый разгуливал по Окраинной, скучающе поигрывая скипетром. Златокудрый красавец-чародей в тёмной мантии, - вроде как обитатель Заречной, - и очаровательная белокурая дева, - княжна Равнинной, - прохаживались вдоль границы родных провинций, обмениваясь выразительными взглядами. Гном, уютно устроившись в Подгорной, - на северо-востоке Великих Лонгорнских Гор, - лениво протирал свою кирку. Впрочем, нет-нет, да косился на прекрасную альвийку в струящихся одеждах, бродившую в зелёных просторах родной Лесной.
Вообще их Долина находится на острове, но Внешние Земли, те, что за горами, незаселённые и дикие. Говорят, там одни только жуткие твари и водятся – вечно голодные к тому же. А выход к морю есть только у альвов, в земли которых простым смертным ходу нет… Ну и ладно, что на этом море делать – вроде бы на расстоянии сотен дней пути во все стороны ни одной земли. Когда-то были другие острова по соседству, а потом взяли да и погрузились в морскую пучину – одно их Королевство и осталось. Говорят, что те острова были другими… что там жили одни только люди. И среди них не было магов! Подумать только, как же они без магии жили, бедные? А как же двусторонние зеркала, волшебные светильники, зачарованные водяные краны, холодильные ящики с вечным льдом? Выходит, они даже связаться друг с другом толком не могли… свет обеспечивали кострами и факелами, вручную грели воду… и летом у них очень быстро портились продукты. Но сколько же нужно народу, чтобы, предположим, тот же яблоневый сад обобрать? Вот к ним каждый год приезжает госпожа Шарлин, она сплетает заклятие, смотрит на дерево – и яблоки сами собой с веток слетают и в ящики укладываются… А как без целителей? Или без телепатов-дознавателей да правдометров – как же они людей судили, если не могли знать, виновны они или нет? Без заклинателей погоды тоже жизнь мёдом не кажется… В общем, сложно им было.
Ну вот что с этими куклами противными делать? Маленькие, а упрямые – похуже Звёздочки!
- Тогда хотя бы покажи мне Прадмунт, - зевнула Таша. – Наша деревня ведь почти на границе Озёрной с Окраинной, неподалёку от Тракта, верно?
Рыцарь, радостно отсалютовав, уверенно поскакал от границы с Равнинной на юг. Впрочем, достигнуть пункта назначения не успел – в комнату заглянула мама:
- Таша, хватит на сегодня, - Мариэль поправила одеяльце мирно сопящей в колыбельке Лив. – Время уже к полуночи.
- Да, пожалуй, хватит, - девочка, скатившись с кровати, ловко подхватила весьма недовольных этим фактом кукол. Пристроила фигурки в выделанную бархатом шкатулку с шестью отсеками, заперла ту на ключ и, торжественно водрузив кукольное обиталище на прикроватную полку, принялась скатывать карту. – Раз они со мной не считаются – вот пусть теперь сидят и обдумывают своё скверное поведение!
- Думаю, им это не повредит, - с улыбкой кивнула Мариэль. Улыбкой не на губах, но во взгляде – когда взгляд тёмно-вишнёвых глаз обращался на дочь, он всегда становился улыбчивым.
Таша положила аккуратно свёрнутую карту на столешницу. Помедлила.
- Мам, - наконец неуверенно сказала она, - я хотела тебя кое о чём попросить.
- О чём это?
- Я… в общем…
- Ну же.
Таша набрала воздуха в лёгкие:
- В-общем-Кайя-Лайя-Гаст-и-ещё-несколько-ребят-завтра-собираются-пойти-к-озеру-можно-я-с-ними?
Меж тёмных бровей матери пролегла хмурая морщинка:
- Таша, путь туда-обратно до Кристального не такой уж близкий. А ты знаешь моё мнение по поводу продолжительных прогулок с деревенскими.
- Мам, ну они не влияют на меня… правда. Я сама по себе, а они сами…
- Дело не во влиянии, - вздохнула Мариэль, - и это ты тоже прекрасно знаешь.
Таша плюхнулась на кровать – с угрюмо поникшей белокурой головкой:
- Это несправедливо!
- Ну сама посуди – мало ли что может случиться, пока вы там будете? Ты можешь пораниться. И кто вам встретится… или они решат подшутить над тобой и напугают – я же знаю их шуточки… и я буду за тебя волноваться. Нет, исключено.
- Мам…
Мариэль покосилась на безмятежно спящую младшую – и, присев на корточки, печально взглянула на старшую дочь:
- Таша, я понимаю, как тебе хочется компании. Но эта компания неподходящая для тебя по многим причинам. Во-первых, они – деревенщины. А во-вторых – скажи сама.
Девочка прикусила губу.
- Потому что они – люди, - наконец буркнула она.
- Правильно. Они – люди. И когда-то я тебе уже говорила – люди не любят тех, кто отличается от них. Таких, как мы. Потому что мы кто?
- Мы – оборотни, - пробубнила Таша, - теоретически можем перекидываться в любого зверя и любую птицу, но без риска возвращаться в человеческий облик можем лишь из двух звериных и одной крылатой ипостаси, наиболее близких нашей человеческой сути.
- Вот и предпочитаем не рисковать, - кивнула Мариэль.
- Раненый или ослабленный оборотень не может менять ипостась, - заученно продолжила Таша. – В случае серьёзной психологической травмы животные ипостаси оборотня временно ограничиваются одной – наиболее близкой к истинной сущности оборотня. Время нашего пребывания в чужой личине ограничено: максимум сутки животного обличья, и на каждый час иной ипостаси оборотень должен пробыть два часа в человеческой…
- Что поделаешь, за всё приходится платить, - Мариэль вздохнула. – А что ещё мы можем?
- Общаться с животными на ментальном уровне. Принимать и получать от них мыслеобразы.
- А что ещё отличает нас от обычных людей?
- Острый слух, ловкость, умение передвигаться без шума… И кровь у нас на свету искрится.
- Правильно. И чтобы наша маленькая тайна оставалось тайной, мы должны соблюдать крайнюю осторожность. Если ты расшибёшь коленку, крови будет не так много, чтобы что-то заметить, но если наколешься или порежешься… И ты ещё не научилась контролировать себя до такой степени, чтобы менять облик исключительно по собственному желанию, а не в результате естественной защитной реакции. Достаточно сильного испуга, и… Представляешь, что будет, если ты на глазах у этой ребятни вдруг обернёшься кошкой?
Таша откинулась на подушку:
- И всё равно это несправедливо, - вздохнула она, нашарив сидящего рядом на изголовье лупоглазого плюшевого зайца. – Мне иногда хочется не быть никаким оборотнем, а быть просто девочкой… как они все. Или чтобы они все были оборотнями.
- Увы, малыш, - Мариэль бесшумно поднялась на ноги и поцеловала дочь в макушку, - спокойной ночи.
- Спокойной ночи, мам.
Прижимая к себе игрушку, Таша смотрела, как мать идёт к двери.
- Мам, а когда папа вернётся? Он же говорил, что всего неделю у дяди погостит, и дорога сутки занимает, а его уже третью неделю нет… Я по нему скучаю. Может, послать кого-то сказать, чтобы он поторопился?
Дремавшая на ситцевых шторах бабочка встрепенулась и звонко забилась о стекло.
Мариэль долго смотрела на дочь. Затем отвела взгляд и прислонилась спиной к двери.
- Я должна была сразу тебе сказать, - она зачем-то принялась теребить широкие рукава своего платья, - но… видишь ли… понимаешь, дело в том, что… В общем, папа не приедет.
- Почему? – Ташины брови взлетели вверх. – Он что… он нашёл там работу?
- Нет.
- Он… он… он ушёл? От нас? – голос девочки сорвался в хриплый шёпот. – Как Лелин папа?
- Нет.
- Но почему?!
Мариэль стиснула тонкую ткань в кулаке – до врезавшихся в кожу ногтей, до побелевших костяшек пальцев:
- Он задержался в пути, прибыл в Адамант ночью и в одном из переулков встретился с плохими людьми… и… и папы больше нет, малыш, - короткой выдох. – Его нет.

Таша открыла глаза за миг до того, как над её ухом затрезвонил колокольчик:
- Встаю, встаю…
Уже знакомая служанка кивнула и, прямо-таки светясь бодростью, удалилась. Таша, протерев глаза, завистливо зевнула, встала и, наспех жуя лепёшку, выглянула в окно – благо, ночью её зрение только обострялось.
За черепичными крышами домов, за окружившим Приграничное частоколом, за рядком берёз, поникших тонкими веточками вдоль Тракта – она разглядела Пустошь. Хотя скорее не её даже, - ночная тьма всё скрадывала, - а край Пустоши на ночном небе: на грани зрения уловимая трещина, будто по тонкому стеклу, почти невидимая. Звёздные искры, по которым она проходила, изламывались. Да и небо над Пустошью тоже было неправильным: будто витраж настоящего звёздного неба, который разбили, а затем сложили не совсем так, как надо. На Пустоши невозможно было увидеть привычные созвездия. Казалось, что и звёзды там иные.
Никто не смог бы вспомнить, когда возникла Пустошь – даже Перворожденные альвы. Она и не возникала: она была всегда, как Криволесье, как горы, как альвийские леса. Древние, странные, необъяснимые земли, в которых сам воздух пропитан магией. И чудеса, которые на них творились, были странными – хотя простой люд склонен был считать их никакими не чудесами, а ксашевщиной. Вот и сами Земли люд прозвал Кривыми: во-первых, ни на одну карту не нанесёшь, - изнутри всегда другие и всегда больше, чем кажутся снаружи, - а во-вторых, всё на них вкривь и вкось идёт. У тех же магов волшба либо вовсе не действует, либо, перебиваемая магией куда более могущественной, действует совсем не так, как должна. И абсолютно точно обо всех Кривых Землях известен лишь один факт: никакая нечисть, нежить и монстры не осмеливались на них задерживаться. Сами по себе Земли не держали никакого зла, там было лишь то зло, что приносили с собой люди, но… Как поговаривали – коль придёшь туда со злом, то зло это аукнется в первую очередь самому тебе.
Впрочем, нет, был и ещё один факт. Тот, что на Землях казалось возможным всё – но ничто не являлось тем, чем казалось.
Что ж… если это единственный путь, придётся рискнуть. В конце концов, пусть она и оборотень, но особого зла за собой не замечала…
Быстро собравшись, Таша заперла комнату и спустилась вниз.
Первое, что она увидела в маленьком трактирном холле – темноволосую макушку дэя, любезно беседующего с трактирщиком.
«А святоша ещё что тут делает?»
Видимо, услышав Ташины шаги, дэй обернулся.
Накануне Таше не удалось толком его разглядеть, так что воображение услужливо подсунуло ей картинку кого-то пожилого, с брюшком, в тяжёлых одеждах, с массивным крестом на груди и четках в жирных пальцах. В общем, кого-то, сильно смахивающего на их дражайшего пастыря.
Однако воображению в очередной раз пришлось подавиться реальностью.
На вид ему было около сорока. Ни креста, ни четок, ни тяжёлых одежд – простая чёрная фортэнья и широкий шёлковый пояс, длинные концы которого чуть не касались земли. Удивительно привлекательное лицо… Вроде такая простота – в чертах, ямочке на подбородке, родинке на щеке – но одновременно что-то скрытое, ускользающее…
…и глаза – лучистые. Нет, не раз приходилось слышать выражение «лучистые глаза», но в жизни видеть таких глаз как-то не довелось. Глазам не свойственно лучиться, - разве что отражая свет солнечных или лунных лучей. Но эти глаза действительно сияли, они светились – внутренним, невероятно тёплым светом, и было в них что-то… доброе?
…располагающее.
Такому человеку любой без вопросов, с радостью отдаст кошелёк, если только понадобится…
- Доброе утро.
…а стоит этому человеку заговорить – и последнюю рубашку в придачу.
Голос был учтивым, спокойным, тихим, лишённым всякого пафоса, произносящим слова с каким-то дивным журчащим выговором. Таша почти видела, как эхо этих слов сияет золотисто-тёплыми искрами.
Прикрыв глаза, Таша склонила голову, опустилась на одно колено – и лишь после этого смогла пробормотать:
- Доброе, святой отец.
- Не надо. Я же не святой, - улыбнулся дэй, предлагая Таше встать. – Меня зовут Арон Кармайкл.
«…только не поднимай взгляд, - твердил внутренний голосок, - не смотри на него. Таешь, как снежная баба на весеннем солнышке…»
«А хочется».
- Таша… Тариша Морли, - девушка старательно держала глаза долу.
- Морли-лэн… Позвольте мне сразу перейти к делу.
- Делу?
- Я хотел бы попросить вас об одной услуге.
Таша вопросительно изогнула бровь.
- Я направлялся в Заречную по одному поручению, но по дороге…
- Волки, я слышала.
«…неосторожно, неосторожно…»
«Времени нет».
Однако дэй лишь кивнул:
- Хорошо. Полагаю, вы также направляетесь в Заречную?
Таша не видела причин скрывать:
- Да.
- Дело в том, что возможности приобрести другую лошадь у меня нет, а дело моё не терпит отлагательств. Я должен быть в тамошнем пограничном трактире сегодня. И я был бы очень вам признателен, если бы вы согласились меня подвезти.
Таша была настолько ошарашена, что даже подняла глаза.
«Что-то вроде жизненного принципа? “Наглость – второе счастье, а уверенность в том, что все вокруг созданы для того, чтобы тебе помогать – первое”?»
- Подвезти?
Клирик смиренно кивнул.
- Я не требую от вас альтруизма, - добавил он. – Я заплачу, сколько потребуется – в пределах разумного, конечно. Да и… юной девушке опасно путешествовать одной. Особенно ночью.
- Да это же… Нет, естественно, нет! Я не могу, я должна… мне нужно…
Таша запнулась. Его глаза не то чтобы омрачились – нет, не было в них и намёка на мрак, досаду, злость…
…они остались всё такими же светлыми – только свет их стал невыразимо грустен.
- Я…
А что, вдруг подумалось ей, в этом такого наглого? Наверняка так случается, берут попутчиков, просто она в первый раз. Люди же должны помогать друг другу – а он к тому кажется очень хорошим человеком…
«…ты с ума сошла?!» - взвился внутренний голосок.
Они же не торопятся… и обгоняют ненамного…
«…какие могут быть сомнения?!»
Звёздочка очень выносливая – бывало, несла её, Лив и маму, и при этом шла лишь чуть медленнее… Вряд ли это намного…
«…идиотка!!! Ты хоть понимаешь, что собираешься…»
«Да.
Но я хочу ему помочь».
- Ну, - беспомощно сказала Таша, пытаясь не обращать внимания на отчаянные вопли внутреннего голоса и здравого смысла по совместительству, - если вы быстро соберётесь…
- В этом нет нужды. Мне осталось лишь зайти за вещами, - клирик чуть склонил голову. – Benin’e dikis.
- Не стоит благодарности, святой отец, - вздохнула Таша, протягивая ключ трактирщику. Староаллигранский, который ныне использовали в обиходе лишь дэи да альвы, она знала неплохо – правда, говорила на нём не больно-то хорошо, а вот переводила прилично.
Старик-хозяин недобро смотрел, как священнослужитель хромает вверх по лестнице.
- Господин Риикон, что вы с ним не поделили? – знакомая служанка вынырнула невесть откуда. – Стоит вам его завидеть, становитесь мрачнее тучи.
- Помолчала бы, Зарка, - буркнул старик, наконец изволив взять у Таши ключ, - просто будь я молоденькой девушкой, я бы с незнакомым человеком никуда не поехал. Тем более ночью.
- Так он же дэй, господин. У них там дают обет безбрачия… и целомудрия вроде. Да и… ему если ехать, то только с девушкой, - служанка хихикнула, - при такой одёжке седло-то дамское нужно.
Таша провела рукой по лбу – точно снимая паутину.
Как будто во сне… и ведь совершенно не хочется брать свои слова обратно…
«…ты! Положительно!! Спятила!!!»
- Хотя, - подумав, добавила Зарка, - я к такому дэю на исповедь ни в жисть не пошла бы.
- Почему же?
- Пока каяться буду, в мыслях раз десять так точно согрешу.
Щёки Таши приобрели подозрительную розоватую окраску. Старик только крякнул.
- А что? Красавчик такой, - проворковала Зарка, - да и сложен хорошо, а эта ряса его так обтягивает…
- Фортэнья, - не удержав своих учёно-просветительских наклонностей, подала голос Таша.
- Что?
- Приталенная ряса с пришитой накидкой на плечах, с рядом пуговиц по центру, от середины стоячего воротника до нижнего края… эм… юбки – называется фортэнья.
- Форенья, ряса – одна ксаш, - отмахнулась Зарка.
Трактирщик молча перекладывал бумажки.
- И вообще, - продолжила служанка, - он же кажется таким хорошим человеком… Даже для дэя.
- Это-то и настораживает, - буркнул хозяин.
Зарка хмыкнула:
- Господин Риикон, когда это быть хорошим человеком стало нехорошо?
- Просто… у каждого должны быть свои недостатки. Когда же не замечаешь никаких недостатков, значит, человек свои недостатки тщательно скрывает. Когда человек их тщательно скрывает, значит, он хочет казаться не тем, кто он есть на самом деле. А когда человек хочет казаться не тем, кто он есть, это наталкивает на определённые мысли… А, женщины. Всё равно не поймёте, - неожиданно подвёл черту старик.
Обернулся на Ташу. Взглянул на служанку:
- Марш в комнату, - сухо, деловито приказал он, - а то сейчас живо отправлю полы драить. Разболталась тут, делать ей нечего.
Зарка, в молчаливой обиде поклонившись, скрылась в подсобке. Господин Риикон с самым официальным видом уткнулся в бумажки:
- Счастливого пути, госпожа.
Разговор был окончен.
Да, ипостаси можно менять, даже пребывая в одной шкуре. Только что – собеседники, теперь – лишь трактирщик, постоялица да служанка…

Когда Таша и её новоявленный спутник вышли из трактира, небо только начинало предрассветно сереть.
- Госпожа, вот, - Шерон, уже выведший Звёздочку из конюшни, радостно помахал бумажным обрывком, - я приготовил карту!
- Спасибо, - Таша протянула руку, но Шерон не выпускал листок из пальцев:
- Нет, я вам объясню. Тракт в обход Пустоши и озера Дэланин идёт, крюк получается. А по Пустоши напрямик проедете – прямо-прямо, видите? Там одна тропа… Выскочить должны у деревушки Потанми, уже у самой границы. Поедете по дороге мимо неё на запад, вот она – и выскочите прямо на Тракт. Оттуда до Пограничного не больше пары часов… Вам чем-то помочь? – паренёк наконец соизволил заметить дэя.
- Благодарю, - откликнулся тот, - не стоит.
- Святой отец ждёт меня, - вмешалась Таша, сунув карту в сумку.
- Вас? Зачем?
- Морли-лэн любезно согласилась подвезти меня до Заречного Приграничного, - ответил клирик.
Шерон уставился на Ташу – глаза его смахивали на зелёные блюдца.
- Не надо. Я знаю, что делаю, - тихо сказала девушка, ставя ногу в стремя.
Чтобы быть мягко остановленной дэем:
- Морли-лэн, я не хотел бы отсиживаться за спиной у дамы.
- Боюсь, святой отец, вам придётся умерить своё нежелание. Звёздочка слушается только меня.
- Неужели?
Таша, усмехнувшись, отступила в сторону:
- Ладно, святой отец, будь по-вашему. Заберётесь – будете править.
Доказать наглядным примером всегда проще. И быстрее. Пусть и чуточку членовредительно.
Дэй, однако, сразу в седло запрыгивать не стал. Вначале он обошёл лошадь кругом – кобылка, косясь, внимательно следила за каждым его движением. Затем остановился и, чуть склонив голову, взглянул Звёздочке в глаза.
«Ксаш, только не говорите мне, что и Звёздочка…»
Дэй, погладив покорную лошадку по мягкой морде, спокойно вспрыгнул в седло.
- Морли-лэн, вы наговариваете на свою лошадь, - заметил он, протягивая Таше руку.
Девушка, приняв помощь, молча устроилась позади.
«Ксаш, вот ксаш…»
Прибалдевший Шерон поплёлся открывать ворота.
Звёздочка из трактирного двора вышла с явной неохотой.
- Я вас провожу, - Шерон, настороженно поглядывая на дэя, упрямо шёл рядом до самого частокола. Мужик-привратник безмолвно отворил выпускные дубовые врата – и Звёздочка вышла на дорогу.
Пыльная лента Тракта круто забирала влево, на запад. Вдоль неё грустно шумел берёзовый перелесок. Вересковая пустошь казалась не такой уж большой – Таша, прищурившись, могла даже разглядеть берёзы на том конце. И журчание ручья отчётливо слышалось …
Дэй кивнул Шерону, крепче сжал поводья и негромко велел:
- Вперёд.
Ступая медленно и осторожно, Звёздочка двинулась к Пустоши.
- Прощай, Шерон, - Таша кинула улыбку через плечо.
Она не услышала ответа:
- До встречи, госпожа.
Шерон смотрел вслед всадникам, даже когда копыта Звёздочки коснулись вереска.
Даже когда вороная кобылка с чёрными фигурками всадников пересекла невидимую линию и, на миг исчезнув, в следующее мгновение затерялась точкой в ночной дали.

Таша не увидела, когда Звёздочка пересекла границу, но почувствовала, как ударил в лицо неожиданно холодный ветер, заставивший зажмуриться. Когда же девушка открыла глаза – Звёздочка почти тонула в белёсой туманной дымке.
Лошадка встала, как вкопанная. Сплошная стена тумана, - почти ощутимого, вязкого, вкрадчивого, - доставала ей до груди. Таша нервно оглянулась – но на месте частокола Приграничного, должного быть в десяти шагах позади, простиралось всё то же туманное море. Колкий ветер скользил поверх него. Тяжёлый мрак туч пеленой накрывал небо.
Если на Тракте была предрассветная пора – на Пустоши царила тёмная серость. Не ночь, не утро, не рассвет.
- Где мы?
- Там же, где и были, - голос дэя был спокоен, - и одновременно не там.
Он тронул смоляную гриву, и Звёздочка, тревожно всхрапывая, потрусила вперёд. Впрочем, шаг её постепенно ускорялся, а потом кобылка и вовсе помчалась, точно крылья отрастила – видимо, решила, что раз уж придётся двигаться дальше, то лучше прибыть в пункт назначения как можно быстрее.
- Мда, не лучшая погодка, - пробормотала Таша.
- С рассветом туман рассеется, - откликнулся дэй.
Долгое время тишину не нарушало ничего, кроме приглушённого стука копыт – туман и невидимый вереск скрадывали звуки.
- Морли-лэн?
- Да? – слова срывались с губ встречным ветром.
- У вас очень… цепкие пальцы.
- Эм… это комплимент?
- Простите, если разочарую, но чистая правда. И это вызывает у меня сомнения, останется ли на моих плечах к концу путешествия живое место.
- Извините, святой отец, но при такой скорости…
- Держитесь за талию, это гораздо удобнее.
Таша кашлянула. Ей и за плечи взяться стоило некоторой заминки…
«…уж в этом-то его подозревать не стоит, - фыркнул внутренний голос, - он дэй, Таша. Дэй. По буквам повторить?»
- Откуда держите путь, святой отец?
Скользкий шёлк пояса, конечно, наилучший материал, за который можно держаться… В ножны с мечом вцепиться, что ли?
- Из Озёрной. Я пастырь в одной деревеньке… у озера Лариэт.
- Это которое у самых гор?
- Верно.
Молчание.
«…даже не соизволит поинтересоваться в ответ, откуда ты, - не замедлил позудить голос, - хорош попутчик…»
- Морли-лэн, я предпочитаю придерживаться мнения, что собеседник сам расскажет то, что хочет и может. Если же он молчит – значит, на то есть причины.
«…ты спрашивала это вслух?»
Телепат? Да нет, наверное, просто догадался…
- Я… из Прадмунта.
- Это почти у самой границы Озёрной и Окраинной, верно? Наслышан о вашем пастыре.
- Вы бы ему это сказали. Он будет рад.
Тихий смешок:
- Не думаю. Известность редко приносит пользу, Морли-лэн.
Серость, со всех сторон – лишь непроглядная серость. Ни света, ни темноты, только туман, только серый цвет…
Таша зевнула – она почти клевала носом. Казалось, что сознание тоже обволакивает серый туман, и утопленниками памяти всплывали ненужные воспоминания и ненужные мысли, и какие-то тени скользили в серости…
Нет, только не потом!..
«…с чего ты взяла, что они будут в трактире, - назойливый шепоток на грани сознания, - они вполне могут заметать следы…»
«Не от кого. Они наверняка не знают обо мне – иначе им достаточно было бы просто двигаться быстрее, и я бы их не догнала. А они не торопились».
«…думаешь, они будут тебя ждать…»
«Не торопясь, они прибудут в трактир к вечеру. Я надеюсь быть там тогда же. А любым лошадям нужен отдых».
«…если мальчишка сказал тебе правду…»
«С чего ему врать?»
«…а с чего ему помогать…
…зачем ты едешь туда? Даже если ты права, даже если они там, даже если ты их застанешь – тебе не одолеть их. Ты не заберёшь Лив, не выберешься оттуда живой…
…и святоша тебе не поможет…»
«Мне не нужна помощь. Выберусь. Не знаю как, но выберусь. Просто знаю, и всё».
«…а с чего этому дэю с тобой увязываться… откуда он узнал, куда ты едешь? Почему ждал тебя в непробудную рань? Почему решил ехать именно с тобой?»
«Услышал, как я договариваюсь с трактирщиком. Узнал, откуда я еду».
«…сведения о постояльцах запрещено давать…»
«Я… Нет, неважно. Потом».
«…а если он…»
«Я ему верю!»
«…девчонка! Глупая, наивная…»
- Осторожно!
Таша открыла глаза – как раз в тот момент, когда дэй поймал её соскальзывающую руку, и прежде, чем её тело из крайне неустойчиво-накренившегося положения успело перейти в свободное падение.
Судорожно вцепившись в чёрный шёлк, Таша мгновенно выпрямилась.
- Вы задремали.
- Кажется…
Сердце металось в грудной клетке, как перепуганный щенок в тёмной коробке.
- Расскажите мне о вашей деревне.
- Не думаю, что…
- Ошибаетесь, мне будет интересно. Я весь внимание.
«…он просто хочет, чтобы ты разговаривала – тогда ты не заснёшь».
«Какой заботливый, однако».
«…ещё бы – нагло оккупировал чужую лошадь, а законную владелицу не менее нагло сместил на место пассажира. Должен же как-то компенсировать моральный ущерб».
«А я морально ущерблена? Гм…»
- Ну… она… - Таша запнулась.
- Я слышал, к ней нет большой дороги, - облегчил ей задачу клирик.
- С Тракта до неё вполне можно добраться лугом. Но тропа действительно не очень широка – двум телегам уже не разминуться, кому-то приходится в траву отступать.
- Не очень хорошо для населённого пункта…
- А для нашего пастыря – сущая благодать. Ведь не каждый «гнусный чужак» рискнёт своим обозом, который вполне может в этой траве застрять.
- Видно, вы не больно-то жалуете своего пастыря, Морли-лэн.
- Я не обязана его любить, святой отец.
- А уважать?
Таша помолчала, обдумывая ответ.
Вообще – возможно, именно отношение к священнослужителям в итоге сделало Ташину веру крайне специфичной. Нет, конечно же, она верила в Пресветлую Богиню Небу, небесными помощницами и слугами коей были крылатые эфемерные создания лоридэи, а земными – эндэи (это потом уже люди сократили первое до «лори», а второе до «дэев» – что несколько кощунственно, ибо в переводе со староаллигранского «дэя» означает «Богиня», «лори» можно перевести как «слуга», «эн» же означает довольно неутешительное «раб». Таше порой думалось, что сокращения придумали сами дэи – понятное дело, куда лестнее расхаживать «богами», чем «рабами», пусть даже только в переводе…). И, конечно же, Таша не поминала к ночи имя сестры Пресветлой – Лукавой Богини Мрак, в прислужницы которой достались омерзительные рогатые оборотни – ксаши. И, конечно же, почитала заповеди Кристаль Чудотворной, ниспосланной некогда Пресветлой в их грешную Долину – и ставшей у истоков церкви, названной в её честь. Их кристалинской церкви.
Если верить священным писаниям, Неба сотворила сей бренный мир, как однажды и уничтожит его – но вот вдохнуть жизнь в свои творения ей одной оказалось не по силам. В итоге жизнью всё сущее наделили обе сестры, а помимо жизни, понятное дело, каждая вдохнула в сущее частичку себя. С тех пор, как Мрак наделила творения сестры своей Небы тенями, и борются в душе каждого человека свет и тьма, а результат этой борьбы ты узнаёшь лишь по смерти. По результатам же решается, куда отправится твоя душа: на небеса (в компанию к таким же лори, какой станешь ты), в преисподнюю (в компанию, соответственно, таких же ксашей), - или обратно, в бренный суетный мир: искупать незначительные грехи либо свершать великие дела, которые ты должен был, но не смог или не захотел свершить.
Да, во всё это Таша верила. А вот обряды и ритуалы, кои обязан был соблюдать каждый истово верующий, вызывали у неё лёгкое недоумение. Ну вот взять те же посты: Таша сама частенько задумывалась о том, что нехорошо есть мясо невинно убиенных животных – учитывая, что для оборотней звери были почти не фигурально братьями меньшими… Но уж коль считаешь это грехом, так не ешь вовсе. А с какой стати в один день съесть кусок мяса считается прегрешением, а в другой – нет?
Нет, Таша послушно молилась на ночь и исповедовалась каждый седьмой день месяца – попробовала бы не исповедоваться, пастырь мигом принял бы меры по искоренению «прокрадывающегося в сердца его паствы атеизма». Мама тоже соблюдала все внешние приличия – да только скорее на публику, чем из истинной набожности.
Как-то Мариэль обронила «Она утратила мою веру в Неё».
Теперь Таша понимала, почему.
- Отношение отца Дармиори к некоторым вещам, - наконец сказала девушка, - переходит всякие границы.
- Насколько я знаю, методы его действительно не самые лучшие. Но он искренне верит в то, что делает – а это уже заслуживает уважения.
- Верит? Да это не вера, это… Он упивается своей властью! Он… просто фанатик!
- Фанатизм – это крайность, но крайность прежде всего веры, которая и должна быть в пастыре. Если вам встретится один из тех ханжей в рясе, коих сейчас, к сожалению, большинство, - вы поймёте, что вам повезло.
- Он нарушает законы гостеприимства! Запрещает деревенским давать приют ни в чём не повинным путникам!
- И неужели эти путники действительно ни разу ни в чём не были повинны? Не причиняли вреда никому из прадмунтцев, к примеру?
«…Кайя и Лайя…»
- Он велел забить камнями моих подруг, как обесчещенных, а они ведь были виновны лишь в том, что попались насильнику-колдуну!
- Но ведь деревенских не пришлось долго уговаривать, не так ли? Нравы сельских жителей всегда оставляли желать лучшего.
- И что?
- Представьте теперь, что ожидало бы тех девочек, просто вернись они домой.
Представить было нетрудно.
Косые взгляды. Шёпот за спиной… Смех? Надменность, снисходительность, жалость, презрение…
Одиночество.
Непонимание – ведь ты ни в чём не виновата! Ненависть – ко всем этим «чистым» людям…
Одиночество.
Уйти – страх, неизвестность, один шанс из ста, что найдёшь своё место. Остаться – пустой дом, потрескивание углей в тишине, и… кто придёт на твои похороны, когда ты умрёшь?
…и одиночество, одно лишь одиночество – которое сведёт тебя с ума.
- И их забили?
- Нет, чародей, который расправился с насильником, увёл их из деревни.
- Вы знаете, что с ними сталось?
- Нет.
- Тогда не факт, что умереть для них не было бы лучшим вариантом.
Таша не нашлась, что сказать.
- Не находите, что лучше поговорить о другом?
- Да, святой отец.
Таша всматривалась в окружающую серость.
- Рассвет скоро, Морли-лэн, - сказал дэй. – Будет легче, поверьте.
И почему кажется, что он говорит не только о погоде? Даже не столько о погоде…
В любом случае дорога, кажется, предстояла… занимательная.
Ночь медленно просветлялась в утро.

- Не считаете, что пора сделать привал?
- Считаю, но… я хотела сделать его, когда мы минуем Пустошь.
- Боюсь, к этому времени ваша лошадь успеет порядочно выдохнуться.
Таша уныло оглядела Пустошные просторы из-за дэйской спины. Картина была не то чтобы совсем безрадостная, но вот её бескрайность не особо веселила.
Рассвет пробился сквозь серость не так давно. Правда, когда он пробился, то выяснилось, что сейчас и не рассвет вовсе, а уже за полдень – судя по солнцу. То-то Таше казалось, что они уже вечность пробираются сквозь холодную туманную вязкость… А туман, как и обещал дэй, с первыми же солнечными лучами рассеялся, будто и не было его – открыв взору цветущий верещатник, радующий взгляд всеми переливами сиреневого: от красок нежных и светлых до ярко-лиловых. Ветер, с рассветом ставший вполне даже тёплым, веял пряным вересковым мёдом. Небо сияло безупречной лазурью, и лишь где-то на горизонте лениво дрейфовали ватные кручи облаков.
Тропа была прямой, как натянутая нить, почти столь же узкой, но отчётливо видной и с виду весьма благонадёжной – что Ташу только настораживало. Не так часто путники захаживали на Пустошь, чтобы можно было протоптать хоть какую-то тропку.
- И где… привалимся?
- За ручьём.
- За каким… а.
Ручей, казалось, возник впереди только потому, что его упомянули – вместе с шумом бегущей воды, которого (Таша готова была поклясться) слышно до этого не было. Канаву, которую ручей пробил себе руслом в рыхлой тёмно-серой почве, легко можно было перепрыгнуть, но почему-то через неё был переброшен резной каменный мост коромыслом.
Под такими в сказках всегда сидят тролли…
«Ах, да, Пустошь не держит зла. Запамятовала».
- И зачем тут нужен мост? Через этот ручей ребёнок перескочит.
- Не каждый, - загадочно ответил дэй.
Цокот копыт по камню прозвучал почти звоном. Таша видела, как в паре аршинов под ними вода жидким хрусталём струится по камням, весело журча, сияя в солнечных лучах.
- Мы же хотели сделать привал, - напомнила девушка, когда Звёздочка благополучно помчалась по другому берегу.
- Не у самого ручья.
- Почему? Звёздочка бы заодно…
- Не стоит пить из ручья, текущего по Кривой Пустоши. Ни человеку, ни лошади. В конце концов, здесь ничто не является тем, чем кажется, верно?
Таша промолчала. Возможно, ей лишь чудилось по скользнувшей в его словах интонации – но у неё возникало смутное ощущение, что сам-то он видел как раз не ручей, а то, что казалось ручьём…
Шум воды за спиной пропал так же резко, как и появился.
- А вот теперь – привал, - клирик осадил Звёздочку. Лошадка себя уговаривать не заставила, охотно притормозив.
Как раз в этом месте у обочины дороги, - в аршине друг от друга, - примостились два плоских булыжника, больших и круглых: ни дать ни взять низкие каменные табуреты. Откуда они здесь взялись, учитывая, что во все четыре стороны расстилалась Пустошная гладь – загадка.
Впрочем, здесь загадок этих было так много, что Таша уже почти привыкла.
Присев на камни, оба поели: Таша сжевала извлечённую из своей сумки медовую лепёшку, дэй – пару выуженных из котомки пресных. Вида они были не очень-то аппетитного, однако процесс поиска и этой пары довольно-таки затянулся, причём в ходе поиска дэй выложил на камень ещё и буханку ржаного хлеба – и Таша вынуждена была признать, что в данном случае лепёшки явно предпочтительнее.
Расправившись с импровизированным обедом, Таша отряхнула ладони друг об дружку – негромкие хлопки звоном огласили Пустошь. В тишине было слышно, как шуршит на ветру вереск и пофыркивает Звёздочка, меланхолично хрумкая кисточками сиреневых цветов.
Девушка не то слезла, не то скатилась с камня и растянулась на мягком вереске. Лёжа на спине, заложив руки за голову, украдкой взглянула на дэя – тот сидел, глядя куда-то вдаль, подперев подбородок рукой, и от него веяло каким-то светлым умиротворением. Почти ощутимо, как лёгким ароматом свежего одеколона.
Таша сощурилась, глядя на большое и рыхлое облако, подкрадывавшееся к солнцу по небесной прозрачности.
Странно, но ей было как-то… спокойно. Даже ком в груди, казалось, растворился, и бездна тревог и страхов исчезла, уступив место тихой глади привычных мыслей. И почему-то смутно казалось, что не просто спокойно – а спокойно именно рядом с ним… А, может, просто выглянувшее солнце подняло настроение?
Хотя что-то подсказывало Таше, что это скорее солнце выглянуло потому, что у неё настроение поднялось…
«Интересно, так и будем молчать?»
- На самом деле здесь не самое подходящее место для разговоров, - ветер донёс ответ на незаданный вопрос. – Здесь и мысли порой материальны, не то что слова.
Таша покосилась на клирика, уже ничему особо не удивляясь, пожала плечами и вновь подняла глаза к небу. Чем-то на бабочку походящее облако безмятежно скользило по лазурной глади. Очертания его всё время менялись – вот уже не бабочка, а клевер… а вот и лицо какое-то вырисовывается… а теперь на собачью морду чем-то стало походить…
Её наблюдения за облачными метаморфозами самым бесцеремонным образом прервало исчезновение объекта наблюдения. Просто в какой-то миг облако вдруг дрогнуло и исчезло, будто его и не было – чтобы спустя пару секунд вновь появиться совсем в другой стороне.
«Даже облака ксаши какие…»
Мигом утратив всё созерцательное настроение, Таша, вздохнув, закрыла глаза. Вставшая перед ними темнота была розоватой, с плывущими в ней яркими пятнами: солнце пробивалось даже сквозь сомкнутые веки.
Оставшееся привальное время девушка твёрдо решила скоротать в столь необходимом юному организму блаженном сне.

- Пф, уже не чаяла оттуда выбраться!
- Напрасно, - покачал головой дэй, - мы ведь зла не таили.
Таша оглянулась. Мирно цветущая Пустошь осталась позади, - совсем, казалось бы, небольшая, - и на том конце, позолоченные катящимся к горизонту солнцем, сияли берёзовые кроны. Вот только Тракта за ними не было, и Приграничного тоже: верещатник плавно переходил в бескрайние равнины разнотравных лугов с редкими перелесками. Звёздочка уверенно мерила копытами широкую пыльную дорогу – добротно изъезженные тележными колёсами две колеи, разделённые узкой зелёной полоской ромашек и подорожников. Впереди маячили пёстрые крашеные крыши небольшой деревеньки.
- Это Потанми, надеюсь?
- Скоро проверим.
- Как?
- Думаю, нам должен попасться указатель.
Указатель вскоре действительно попался – вместе с раскинувшимся подле него сенокосным лугом. Таша только вспомнила, что в Равнинной сенокос начинается седьмого, а их с луга уже радостно окликали деревенские, не так давно кончившие сгребать сено в валы и как раз прервавшиеся: кто на поздний обед, кто просто на отдых. Разнаряженные в ситцевые платья девицы прервали заведённую песнь, парни в пёстрых рубахах убрали от губ флетни. Почтенный седобородый старец, - деревенский староста, как выяснилось, - прокряхтевшись хорошенько, согласно законам гостеприимства прокричал усталым путникам приглашение присоединиться к их отдыху и не побрезговать скромной деревенской трапезой, отведав пшенки с маслицем. Лошади, если надо, корма зададут, а уж напоят так точно…
После секундного раздумья Таша кивнула дэю, дожидавшемуся её решения – и пару минут спустя уже уплетала за обе щеки пшеничную кашу под жалостливыми взорами деревенских баб: в Прадмунте соседкам тоже только дай было поохать о её нездоровой худобе, бледности да прозрачности. Звёздочка, охотно выхлебав предоставленное ей ведро воды, с высочайшего позволения старосты целеустремлённо направилась к сенным валам – каждый в сажень высотой. Дэй от пшенки отказался, однако колодезной водички с ломтём свежевыпеченного хлеба вкусил с удовольствием, после чего вступил в разлюбезную беседу с деревенскими мужиками во главе со старостой.
- Откуда и куда путь держите, святой отец? – спросил один.
- Из Озёрной в Заречную направляемся.
Мужики закивали, вполне удовлетворённые ответом.
- А девочка вам кем приходится? – вдруг поинтересовался староста.
- Племянницей, - без промедления отозвался дэй, заставив Ташу поперхнуться пшенкой.
«…а чего ты хотела, - фыркнул тоненький голосок, - честного «случайная попутчица» и косых взглядов в ответ?»
- Из господ, видать? – продолжил старик. Видимо, шёлковое платье и бархатный плащ, - даже в столь ужасном дорожном состоянии, в каком они ныне пребывали, - произвели должное впечатление.
Дэй кивнул. Староста задумчиво потеребил длинную бороду и прокашлял:
- Мар, а Мар!
Темнокудрая девица-красавица в алом сарафане прервала прицельное перебрасывание шутками с молодыми людьми, баранами толпившимися вокруг:
- Да, дедушка?
- Порадуй знатных гостей песней какой-нибудь. Не из народных, а из легенд старинных… или из своих… Маришка у нас песни складывает, - с нескрываемой гордостью пояснил старик, - видать, в племянницу мою, свою тётку-менестреля пошла. Недаром та и лютню свою ей оставила, когда померла… Пара менестрелей, которые к нам забредали, Мару в ученицы забрать порывались, только я не отпустил – она одна у меня осталась. Детей всех раньше срока смерть прибрала, из внуков только она… Вот как и меня смерть навестит, пускай идёт, куда захочет. Недолго ждать осталось.
- Не девичье это занятие, по тавернам разгуливать, дома-семьи не имея, - буркнула Ташина соседка, - грузная баба в синем головном платке, - но её никто больше не слышал и не слушал.
Маришка ломаться не стала, только попросила кого-нибудь сбегать за лютней. Отослали юркого мальчонку: тот обернулся минуты в три, казалось, даже не запыхавшись. Осторожно и бережно, как величайшее сокровище, передал лютню хозяйке, и девушка, подкрутив колки, приласкала пальцами струны, отозвавшиеся нежной россыпью звуков.
Мара запела почти сразу, и органично, как дыхание, вплёлся в переливы мелодии её низкий и мягкий, будто бархатный голос:

Как следы на песке, время смоет минувшие дни –
Только память не ввергнуть в забвенье. Увижу ли снова тебя?
Без тебя мне – лишь тьма, лишь померкшие тускло огни…
Но могу ли тебя я вернуть? Ты в иные подался края.

Даже в самой глубокой ночи светят тысячи звёзд,
Только ярче их всех светит сердце моё. Я сияю во тьме,
Я горю для тебя, и лечу – ведь надежда живёт,
Я взлетаю всё выше – в заоблачный путь, что откроется мне.

Я увижу звезду, что вдруг имя моё назовёт,
Я услышу вновь голос знакомый и песню родную – твою.
Стой. Возьми мою руку. Неси меня в звёздный полёт,
Возврати мне свет солнца и ясное небо. Останься, молю.

Но ты лишь обернёшься со смехом в глазах, в шаге в ночь…
Мы сияли во тьме – два огня, что должны были слиться в один.
А теперь только ветер холодный несёт меня прочь,
И тот шаг до тебя – дольше жизни и выше зазвёздных глубин.

Истаял в прозрачности вечернего воздуха завораживающий голос, зашевелились, будто ото сна очнувшись, притихшие слушатели, и луг огласил одобрительный шум вкупе с дружными аплодисментами.
- Ну, дала, Маришка, - утирая глаза рукавами, растроганно промолвил староста. – Красота…
- Больно грустная песня-то, - неодобрительно заметила баба в платке.
- Грустная, да… С чего это у тебя такая вот сложилась, а, Мар? – спросил старик.
Девушка, отведя руку от постепенно затихающих струн, лишь плечами пожала:
- Вот так… сложилось. Видно, где-то звёзды так сошлись.
Объяснение всех вполне удовлетворило – всем ведь известно, что каждый менестрель немного пророк. Мол, в колыбели его в лоб целует светлая лори музыки, и эта же самая лори потом нашептывает ему, как и когда сложить новую песнь или уже сложенную исполнить. А лори с их небес виднее, что к чему…
Когда деревенские шумно попрощались со зваными гостями, пригласив заезжать ещё, и принялись группами катить сенные валы к местам, где предполагалось ставить копны, а Звёздочка пустилась в путь, унося двоих всадников в сторону Тракта – Таша была странно задумчивой. Песнь Маришки не давала ей покоя.
Нет, сама песня была прекрасной, достойной звучать в залах княжеских дворцов, но…
«…может, показалось? – с готовностью подсказал внутренний голос. – Ты же лишь пару раз глаза подняла…»
Таша, вздохнув, мотнула головой. В сущности, не всё ли равно? Чему быть, того не миновать… да и смысл этого пророчества, - если это пророчество, - ей всё равно понять пока не дано…
Просто…
Таша готова была поклясться, что песнь свою Мара пела, не сводя взгляда чёрных, без бликов, обсидиановых глаз с её лица.

Вопрос: Мнения

1. Хорошо, зацепило		5	(83.33%)
2. Прилично, хотя...		0	(0%)
3. Перспективно, но...		0	(0%)
4. Спорно		0	(0%)
5. Без комментариев		1	(16.67%)
Всего:		6

@темы: Рианнон, Та, что гуляет сама по себе

---

Снежное

[Зернова]

В больнице под скамейкой рядом с раздевалкой нашли котёнка, крошечного, чёрненького, пищавшего так жалобно и громко, что его наверняка было слышно во всем крыле.
—Ой, какой маленький — с детскую ладошку!
—Возьмите его себе!
—Что вы! У меня самой дома кот!..
—Нет, вы только посмотрите, как кошечка носится за ним. Видите, даже кошки защищают свои чада, не то, что нынешние мамаши... — процедила сквозь зубы женщина с зачёсанными в тугой пучок бордовыми волосами. Осуждающие морщинки вокруг ее губ стали еще глубже, а сидевшая на корточках рядом с котёнком девушка в медсестринском халате втянула голову в плечи.
— Снежанночка! Чего тут у тебя такое? — провизжал еще один голос, как ножом обрезавший нестройный гомон, и толпа разомкнулась, пропуская полную женщину, с ушей которой свисали тяжелые золотые серьги.
— Это, — она ткнула длинным фиолетовым ногтем в котёнка, который устроился в ладошках девушки, — в нашей больнице! Ах ты, господи... Что скажет Виктор Иваныч? — она покачала головой. — Снежанночка! — девушка вздрогнула и посмотрела на начальницу большими испуганными глазами. Кошка, мурча, тёрлась о ее ноги. — Выкини отсюда это... — она замолчала, будто пытаясь найти подходящее слово, — это!
Толпа загудела, как рассерженный улей. Снежанна жалобно посмотрела на начальницу.
Ярко подведенные карандашом губы начальницы искривились, но через секунду ее лицо разгладилось.
—Иди-ка, купи колбаски и молочка в буфете, — властно приказала она, махнув пухлой рукой в сторону столовой. — И бери побольше, шоб мамаша всё не сожрала.
«Снежанночка» встрепенулась точь-в-точь как какой-нибудь птенец и, осторожно опустив котёнка на пол, прижимая тонкие руки к сердцу, побежала в буфет. Кто-то протянул ей пятьдесят рублей.
—Спасибо, — пробормотала девушка.
Женщина усмехнулась. А потом снежной лавиной обрушилась на толпу.
—Ну, чего стали? Делов что ли нет? Болящие — к специалистам, здоровые — по домам! Неча тут толпиться, не цирк!
Толпа заворчала что-то о врачах, больницах и системе российского здравоохранения, но всё-таки распалась на людей, неохотно разбредшихся к окошкам регистратуры, к лестницам или выходу.
Женщина удовлетворённо крякнула, нагнулась и, схватив котёнка за загривок, понесла к выходу. Держала она его на расстоянии вытянутой руки, брезгливо морщась и сшибая всех на пути исходившей от нее враждебностью в мегаваттном диапазоне. Кошка бежала за ней, что-то надрывно мяуча.
Шлёпнув котёнка в кучу коробок, сваленных у мусорного контейнера, женщина что-то пробормотала, широкими движениями вытерев ладони о халат, и победным маршем зашагала обратно.
«Снежанночка» растерянно стояла у скамейки, сжимая в руках бутылочку с молоком и завернутый в целлофановый пакет кусок докторской колбасы.
—А где... - начала она, завидев начальницу.
—Был да сплыл!— оскалившись, та развела руками и протаранила себе дорогу к одному из окошек регистратуры, хотя правильнее будет сказать, люди сами спешили убраться с ее пути. Таких женщин трудно не заметить. — Галочка, слушай, чего расскажу... знаешь, что устроила эта новенькая?..
Стиснув зубы, Снежанна посмотрела на колбасу и молоко и медленно зашагала к себе в кабинет. Плечи девушки едва заметно подрагивали.

***

—Снежанночка! Я уйду пораньше, всё равно никого на приём нет, — начальница просунула руку в рукав шубы. Коридор был забит больными аж до самой лестницы. — Всё, дорогая, до завтра!
Выключился свет, и хлопнула дверь. Снежанна даже не вздрогнула. Она уже привыкла к тому, как её начальница показывает, на каком месте в ее иерархии "любви-нелюбви" находилась Снежанна. Наверное, на последнем. А может, вообще вне иерархии?..
Она подошла к окну, грея озябшие пальцы о батарею. Снаружи мело, снег залеплял людям глаза, будто ветер, наконец, нашёл с кем поиграть в снежки. Хотела бы она выйти сейчас на улицу. Но ее ждали люди.
Часы неустанно тикали, разделяя время на прошлое и настоящее. Девушка глубоко вздохнула и, присев на корточки, пододвинула к себе коробку с двумя шерстяными клубками. Один, что поменьше, вдруг зевнул, показав розовый язычок, и посмотрел на неё внимательными зелеными глазами.
—Мр-мяу? — спросил клубочек.
Снежанна улыбнулась.

Вопрос: Ну, что у нас?

1. Хорошо, зацепило		10	(66.67%)
2. Есть что-то, но...		1	(6.67%)
3. Спорно		3	(20%)
4. Без комментариев		1	(6.67%)
Всего:		15

---

Та, что гуляет сама по себе

[Rhiannon]

Глава вторая
Точка невозврата

- Таша, домой!
- Мам, ну ещё чуть-чуть!
На прощание май раскрасил сад яблоневым цветом, и море неярких цветочных звёздочек перешептывалось со звёздной пылью, серебряными веснушками обсыпавшей небо. Сгущённые сумерки окутывали сонные шершавые стволы. Ветер снегом сыпал лепестки на обвившую сад дорожку, утоптанную среди травы, а по дорожке трусила изящная вороная кобылка с юной всадницей. Таша упрямо направляла лошадку на тропу, а та с не меньшим упрямством норовила с неё сойти, отправившись в вольную иноходь меж древесных рядов.
Сидя на террасе и распивая чай, за девочкой наблюдали две женщины. Одна – с тонкими чертами удивительной красоты лица в обрамлении тёмных волос, в простом жемчужно-сером платье; вторая – грузная, круглолицая, в лоскутной юбке и полотняной рубашке явно не первой свежести.
- Балуешь девку, Мариэль, ой балуешь, - качала головой вторая, слушая звонкое «тпру, кому сказала!», - мои в её возрасте носа из дома не казали, как солнце зайдёт…
- В наших садах ей ничего не грозит, - Мариэль спокойно помешивала чай – ложечка приглушённым колокольчиком позвякивала об фарфор чашки. – Лэйна, чай остынет.
- При чём тут «грозит или не грозит», - скривилась Лэйна, - детям в десять спать положено.
- Кем положено?
Что ответить, Лэйна не нашлась, но, опуская чашку на стол, досадливо стукнула донышком о некрашеную столешницу. Светильник посреди стола, - шарик ровного золотистого света в резной оправе, - укоризненно качнулся, бросив тень на её лицо.
- И вообще рановато ей на лошадь, - помолчав, вновь забрюзжала Лэйна, - уж коли приспичило, чтобы дочурка твоя лихой наездницей был – в таком возрасте все на пони прекрасно разъезжают. Вот лет с одиннадцати…
- Таша спокойно брала барьеры в полтора аршина. А выше пони прыгнуть трудновато, - свой чай Мариэль пригубила, словно вино вековой выдержки. – Когда в настоящих условиях ты не можешь добиться большего – значит, настала пора двигаться вперёд.
- Глубокомысленно, - хмыкнула Лэйна. – Как Лив?
- Спит.
- А как вообще?
- Прекрасно, - в голосе Мариэль слышалась прохладца. – Таша!
- Да-да, я уже!
Девочка ловко соскользнула с седла и повела кобылку в конюшню, примыкавшую к дому под прямым углом. Лэйна вскинула бровь:
- Сама рассёдлывает?
- И чистит, и кормит. Любишь кататься – люби и за саночками ухаживать, - Мариэль всматривалась в белоцветную яблоневую даль, простиравшуюся так далеко, что отсюда границ было не разглядеть. – Хорошее нынче лето. Думаю, урожай выйдет неплохой.
- У вас и в самые скверные лета дивные яблоки вызревают. И сидр выходит лучший во всех семи Провинциях, - Лэйна вздохнула, - недаром к королевскому двору поставляется!
- Чтобы этот король им как-нибудь подавился, - процедила Мариэль, - этим сидром…
- Да ладно тебе! Славный король, пусть и незаконный слегка, пусть и Кровеснежная ночь… Но среди простого люда жертв и не было, а знати этой поганой так и надо! Воровали, развратничали, денежки народные на свои празднества безумные просаживали… А теперь мы и голода не знаем, и налоги небольшие… Хотя что это я говорю – король незаконный? На ком корона, тот и законный, - Лэйна, чуточку нервно оглянувшись, залпом опорожнила свою чашку. – Вот я одного не пойму – ведь сады Фаргори, чай, уже вторую сотню лет разменяли, яблони все вон какие старые… и всё плодоносят, и всё богато! Что же это за деревья такие, когда обычные лет через двадцать уже корчевать пора?
- Лэй, не пытайся мне сказать, будто никогда не слышала гуляющих по деревне слухов, что все сорта яблонь в наших садах альвийские…
- Да сама небось знаешь, каково слухам-то верить. Спросить никогда не лишне, - рассудительно заметила собеседница, поднимаясь из-за стола. – Ладно, Мариэль, пойду я. Дойти же от вас ещё надо, до дому от самой окраины-то…
- Что поделаешь, Фаргори издавна живут близ своих садов, - пожала плечами Мариэль. – Ну что же, тогда… до встречи?
- До встречи, - под весом Лэйны террасное крылечко жалобно скрипнуло.
Уже подойдя к калитке, женщина вдруг обернулась через плечо:
- Ты ей не сказала, да?
Лицо Мариэль почти не изменилось.
Почти.
- Нет.
- И что скажешь? – невыразительные глаза смотрели на Мариэль неожиданно цепко. – Сама понимаешь, в таком возрасте… надо как-то…
Взгляд Мариэль был бесстрастным. И бесконечно закрытым. Золотистый свет, игравший отблесками на её лице, не отражался в затенённых ресницами глазах, терялся в чёрной глуби с едва заметным вишнёвым оттенком.
- Скажу, что нам досталось всё имущество, без лишнего рта заживём ещё лучше, да к тому же… - она осеклась. То ли вспомнила что-то, то ли заметила вытянувшееся лицо соседки. – Имеешь что-нибудь против?
- Ну… это… жестоко, - бормотнула Лэйна, разглядывая свои потрёпанные башмаки.
- Зато правдиво. А жизнь, Лэй, вообще жестокая штука, - Мариэль улыбнулась дочери, уже бежавшей к крыльцу. – Ну, хорошо покаталась, малыш?
- Здорово, мам! – девочка птичкой порхнула по ступенькам – белое платьице шлейфом летит следом, ярко-серые глаза сияют серебром, лицо-сердечко в облаке светлых волос светится улыбкой. – Звёздочка уже начинает меня слушаться!
- О, я в этом даже не сомневалась. Вы непременно поладите, - Мариэль, чмокнув дочь в макушку, притушила светильник лёгким прикосновением к медной оправе. – А сейчас – мыться, пить вечерний чай и спать.
- А я хотела на ночь краеведение поучить, - Таша молитвенно сложила тонкие ладошки, - мам, ну можно я карту расстелю, можно?
- Можно, можно, - с улыбкой вздохнула Мариэль.
- Ура! Ну сегодня у меня эти гномы получат! – с воинственным воплем Таша упрыгала в дом.
Яблони что-то шептали в спину Мариэль, когда та перешагивала порог следом за дочерью. Негромкий щелчок закрывшейся двери, скрежет трижды провернувшегося в замке ключа – и сад остался наедине с лунным светом, потихоньку разливавшим серебро по тропке, беспокойной листве и звёздочкам белых цветов…

Когда Таша открыла глаза, небо было выкрашено блеклыми красками предрассвета.
Спросонья она не сразу поняла, что делает на заднем дворе. Без одежды? И почему её руки…
Вспомнила.
Боль была почти физической. Она ныла в сердце глухой безысходностью.
Таша до крови прикусила губу. Если бы она вернулась раньше…
«…и что бы ты сделала? – тоненько возразил внутренний голос. – Тебя бы забрали вместе с Лив, вот и всё».
Лив…
«Ксаш!!!»
Таша, вскочив, метнулась в дом.
«…дура, дура, ду-ра, - безжалостно комментировал голос, - как ты могла забыть о сестре? В следующий раз ещё голову проверь, на месте ли…»
Задыхаясь, ворваться в детскую, втянуть носом воздух – кровь… пот, кожа, табак и немного въевшегося хмеля. Обычный букет наёмника.
Она только восстановилась – но придётся перекидываться, делать нечего… В мейлеру? Или рискнуть по такому случаю в собаку… Нет, нет, никакого риска – она должна быть в себе, это главное.
…раз…
…два…
…три?
Что-то не так.
Недоумённо моргнуть, прислушаться к ощущениям…
«Что за?!»
Перекинуться обратно. Два удара сердца – необходимая пауза – кажутся бесконечно долгими.
…ещё…
…снова?!
И, уже оборачиваясь обратно в человека, Таша вспомнила…
…кое-что.
- Прекрасно, ксаш вас дери, ПРЕКРАСНО! Когда мне нужно догнать троих наёмников, я застряла в обличье КОШКИ?!
Она обвела комнату отчаянным взглядом – что-нибудь, хоть что-нибудь, что можно…
…а это что?
Таша, присев, вытянула из-под тумбочки золотые часы-кулон – на тонкой длинной цепочке, с закрывающей циферблат золотой крышкой… вернее, это вначале она подумала, что там циферблат. И что это часы. Когда девушка откинула крышку, в зеркальном стекле она увидела отражение собственных глаз – с узким кружком серебристой радужки вокруг расширенных зрачков.
Значит, зеркальце-кулон. В закрытом виде легко умещается на ладони, на серебристом стекле ни царапинки, золочёная поверхность снаружи и изнутри испещрена затейливой рунной филигранью, а на задней крышке…
Таша прищурилась.
Молот в короне. Клеймо изготовителя.
И где-то она его определённо…
Таша рванула в свою комнату, пробежалась взглядом по книжной полке, схватила здоровенный талмуд и пролистнула несколько страниц.
Вот оно. Клеймо Риддервейтсов – старинного дома ювелиров. Гномьего.
Таша стиснула зеркальце в пальцах. Такие на каждом шагу не валяются – в том, что зеркальце волшебное, глядя на руны, сомневаться не приходилось, а у Риддервейтсов исключительно спец-заказы… И если только узнать имя…
«…если заказчик сказал своё настоящее имя и если гномы удосужатся тебе его сообщить, что вряд ли, - услужливо подсказал внутренний голос. – А узнаешь, и что дальше? Потеряешь три-четыре дня, добираясь до гномов, и даже если там тебе милостиво скажут имя убийцы – как ты собираешься его искать?..»
Ладно. Другой вариант?
Таша бросила книгу на кровать и, кусая губы, уставилась куда-то на стену.
«Им надо было везти Лив – значит, наверняка прибыли на лошадях…»
А сейчас сухо, пыльно…
Таша опрометью кинулась из комнаты. В коридор, на террасу, в сад. Пробежать по тропинке до калитки, выглянуть на пустую сумрачную улицу – и увидеть в пыли у плетня отчётливые отпечатки копыт. У калитки земля вся истоптана, а дальше тройная цепочка следов уводит по дороге в сторону…
К вившейся среди лугов тропинке, выводившей на Четырёхграничный Тракт.
Сборы заняли не больше пары минут. В свою комнату Таша заглянула лишь для того, чтобы одеться, - в первое, что выдернулось из сундука, - и захватить холщовую сумку. Затем в гостиную, вытащить из тайника над камином перстень, кожаный кошель и последнюю «побрякушку» - громоздкий медальон, тоскливо отливавший золотом. Потом на кухню, кинуть в сумку всё, что найдётся съестного. А после этого, заперев дом – в конюшню, седлать Звёздочку.
Выведя за забор кобылку, крайне недовольную фактом столь раннего пробуждения, Таша прикрыла калитку и с ловкостью привычки вскочила в седло. Окинула взглядом море шелестящей лиственной зелени, прячущиеся в волнах сердечки незрелых яблок и тихий светлый дом – в котором выросла и который видела, возможно, в последний раз. Хорошо, что старенького пони мама давно уже отпустила на вольный выпас, и хорошо, что нет у них ни коров, ни кур, ни иной живности – вполне могут позволить себе покупать яйца-молоко у соседей, а так сейчас бы ещё о них думать пришлось…
Даже интересно, когда их хватятся. Мама не особо любила сплетничать по-соседски с деревенскими кумушками, Таша и Лив нечасто гуляли с ребятами – их исчезновение заметят далеко не сразу. Да и не до них будет. Хотя да, сенокос… таки хватятся… Да и Гаст наверняка забежит сегодня-завтра…
Таша, отвернувшись, хлопнула Звёздочку по боку, и та сонно порысила вперёд.
Поравнявшись с частоколом ближайшего дома, Таша осадила лошадь, спрыгнув, подбежала к калитке Койлтов и – мяукнула. С чувством мяукнула, с толком, с расстановкой. И если это была лишь подделка девичьего голоска под кошачий, то ксашевски хорошая.
Только бы Пушок уходил сегодня гулять… Только бы он уже вернулся…
Никого.
Таша мяукнула снова – тонко, отчаянно.
Какое-то время во дворе было пусто, затем откуда-то из-под поленницы вылез здоровенный, косматый, на меховой шар походящий котяра и воззрился на гостью фонарями ярко-оранжевых глазищ. Таша помахала заботливо припасённым куском солонины, Пушок задумчиво почесался – и наконец изволил приблизиться.
Пушок безбоязненно захаживал в лес самыми холодными и голодными зимами – редкий волк рискнул бы с ним связаться. Несколько раз Таша, перекидываясь в мейлеру (как аллигранцы прозвали белых пантер), прогуливалась с ним. Конечно, рискованно, - заметь кто мейлеру вблизи Прадмунта, шума было бы много, - но в кошачьей ипостаси находиться рядом с существом, регулярно улучшавшим потомственный генофонд всех кошек в округе, было куда рискованнее.
Впрочем, летом у кота был другой способ проведения досуга – несколько причудливый. Не особо торопясь, охотясь по дороге на пташек и мелких зверюшек, он доходил до Тракта и наблюдал там за прохожими, возвращаясь домой лишь ближе к рассвету.
Дождавшись, пока Пушок расправится с мясом и уставится на неё, - кот прекрасно знал, что альтруизмом по отношению к нему Таша не страдает, - девушка представила себе образ…
…троих всадников в тёмных плащах, на чёрных конях, мчащихся в ночи…
…у одного на руках безжизненная Лив…
По крайней мере, именно такую зловещую картинку ей подсунуло воображение.
А теперь взглянуть прямо в кошачьи глаза и передать мыслеобраз – для оборотня общаться с животными на ментальном уровне так же естественно, как для людей обмениваться словами.
Пушок лениво моргнул, а затем окрестности расплылись в красочном мареве, и Таша увидела...
…уже на самом краю луга шум – стук копыт…
…ветер доносит запах лошадей, людей…
…отойти в сторону…
…одна за другой три лошади…
…мельком заметить маленькую фигурку перед одним из всадников…
…выйти к дороге, сквозь сумеречную дымку разглядев лишь силуэты вдали…
Прежде, чем Ташиным глазам вновь предстал двор Койлтов, она уже знала, куда повернули наёмники – в сторону Равнинной Провинции.
Таша, благодарно мяукнув, кинула Пушку ещё кусок мяса, вернулась в седло и направила Звёздочку на тропинку меж лугов.
Краешек восходящего солнца потихоньку раскрашивал просторное разнотравье алым светом. Уже завтра ведь восьмой липник , начало сенокоса… Девчонки даром что только от той истории с «некромансером» оттряслись, когда из дома и носа боялись казать – уже вовсю вертятся друг перед другом в праздничных нарядах. «Сенокос» - читай «смотрины», а «луг» - «гульбище», где себя во всей красе показать можно. Знай себе работай граблями, запевай общую песню и рисуйся перед женихами. А потом и хороводы, и по ягоды, и на Кристальное всей гурьбой сходить можно, и баловство потом, когда копнить начинают…
Девчонкам всем, конечно же, по нраву Гаст. И статен, и в плечах-то широк, и лицом-то хорош, и кудри-то смоляные буйные… и папенька-то – деревенский голова, и маменька-то – пастырева сестра. Все главы Прадмунта под рукой, так сказать. Хотя на деле-то деревней, пожалуй, один пастырь и управляет…
Вот ксаш, лёгок на помине!
С тропы, ведущей к мельнице, на луг вывернула телега, запряжённая унылой серой клячей. Пузатый, с пролысиной на макушке, на робком солнце сверкающей не хуже золотого креста на груди – пастырь мрачно чернел на месте возницы, в своей мешковатой рясе весьма смахивая на крупного ворона.
Поскольку встреча с отцом Дармиори в Ташины планы никак не вписывалась, она предпочла выйти из ситуации самым бесхитростным способом: сделав вид, что никакой ситуации нет. А именно пригнуть голову и предоставить Звёздочке свободу действий – то есть легко и непринуждённо промчаться мимо.
- Куда в столь ранний час, дочь моя? – надтреснутый тенорок дэя рассёк рассветную тишину.
Звёздочка фыркнула в ответ.
- Дочь моя?..
Ничтоже сумняшеся сойдя с тропы, бойкая лошадка обогнула по траве возникшее в виде телеги препятствие – и помчалась дальше, унося к Тракту старательно хранившую молчание всадницу.
- Тариша Фаргори!!!
- А не пойти ли вам… лесом, святой отец? – бросила Таша по ветру. Впрочем, не особо надеясь, что её услышат. Скорее даже надеясь, что не услышат.
Слишком долгими выйдут объяснения. Хотя эти долгие объяснения в любом случае предстоят ей, когда она вернётся…
Если она вернётся…
Итак, истинный облик похитителей: закутаны в тёмно-серые плащи, один, - наверное, главный, - на белом коне, двое других – на серых в яблоко.
Лив они тоже приодели в тёмный плащ…
Таша стиснула поводья так, что ногти врезались в кожу.
Выследить убийц – задача почти нереальная, подумала она. Но…
Звёздочка выскочила на Тракт.
Увидав перед собой ленту дороги, вьющуюся за горизонт средь туманных лугов с редкими перелесками и пятнами мелких озёр, алевших в рассветных лучах, тёплых чувств кобылка явно не преисполнилась. Свой решительный протест она выразила торможением – до того резким, что Таша едва не вылетела из седла.
Не без труда восстановив равновесие, девушка склонилась вперёд:
- Ничего не поделаешь, Звёздочка. Надо. Во весь дух.
Лошадка скептически стригнула воздух ушами.
- Звёздочка, ну пожалуйста… Ты же у меня самая хорошая, самая быстрая, самая умная девочка…
Звёздочка, полуобернувшись, покосилась на неё. Посмотрела вперёд. Шумно вздохнула.
Звёздочка была тем большей заразой, что прекрасно всё понимала (Таша на полном серьёзе утверждала, что интеллект её лошадки превышает среднестатистический человеческий). И чтобы уговорить её что-то сделать, не нужны были никакие мыслеобразы: требовалось лишь хорошенько её поуламывать.
Напоследок встав на дыбы, - не чтоб покрасоваться, а чисто из вредности, - Звёздочка иноходью помчалась по Тракту в сторону Равнинной.
«Так вот, - Таша попыталась удобнее устроиться в седле. – Выследить убийц почти нереально, но…»
Можно долго рассуждать о пессимистах и оптимистах. Можно упомянуть и о том, что стакан наполовину полон или наполовину пуст, и о том, что один видит свет в конце туннеля, а другой не видит – но принципиальное отличие пессимиста от оптимиста в следующем.
Пессимист видит проблему в любой задаче.
Оптимист видит задачу в любой проблеме.

Полуденное солнце застало Звёздочку порядком взмыленной, а Ташу – усталой, сонной и разве что не падавшей с седла. Море разнотравных лугов по обе стороны от Тракта застыло в безветренной неподвижности. По пыльной дороге расплывалось тягучее жаркое марево, скапливаясь в выбоинах, смеясь над путниками миражами отражённого неба.
Таше часто приходилось на своём пути обгонять длинные воловьи караваны – по два вола на две сцепленные друг с другом повозки, на которых высятся под брезентом груды товара, меланхолично посвистывают возницы, ковыряют ножами в зубах нанятые стражники да дрыхнут прихваченные в трактирах путники. Путешествовать караванами было долго, но затраченное время с лихвой компенсировалось дешевизной, надёжностью и относительным удобством.
А порой ей приходилось сворачивать к обочине, пропуская покачивающуюся навстречу громоздкую карету. По внешним атрибутам легко можно было определить, кто внутри. Пара лошадок и простенький экипаж указывали на купчиху, собравшуюся в гости к какой-нибудь троюродной сестре двоюродной тётки. Четвёрки коней, плюмажи и безвкусно дорогое убранство возвещали о графах, придворных лицах или не самых низко поставленных чиновниках. Если же на обильно позолоченной дверце к тому же красовался герб, на крыше восседали грозные стражники, а позади тряслась карета-другая попроще с челядью – значит, катит никто иной, как герцог. Ну, а если всё скромное убранство однотонно-чёрной кареты заключалось в гербе, зато за ней следовали ещё три экипажа, да на крыше каждого виднелась пара людей в чёрных одеждах, чрезвычайно мирных на вид – значит, за тёмными окнами из дымчатого стекла восседал сам князь. Впрочем, последних повстречать было бы большой удачей – в конце концов, князей всего шестеро, да и за управлением Провинциями не больно-то найдётся время для разъездов… Или большой неудачей – смотря, кто встречает.
Тракт был пусть не самым коротким, но самым безопасным путём. Пролегал в стороне от больших городов, - во избежание пошлин за проезд и товар, - но безлюдными окружающие местности назвать можно было вряд ли: с обеих сторон к Тракту лепились многочисленные деревеньки. Не у самой дороги, а в версте или в двух, но всё-таки.
Хотя пара стражников и в людном городе среди бела дня вряд ли помешает…
Таша, зевая, покосилась на свои руки. Она физически чувствовала грязь – ладони были не только липкими, но и… тяжёлыми. Горячими. Неуклюжими.
О том, что после ночных событий она должна быть чумазой с ног до головы, Таше вспомнилось не так давно.
Не хотелось бы загнать Звёздочку в первый же день, стоит дать лошадке передохнуть – ну, и заодно себя привести в порядок: окружающих пугать своей окровавленностью как-то не очень…
Тракт как раз пересекала очередная речушка с переброшенным через неё дутым каменным мостом. Названия Таша не припомнила бы – такие мелкие юркие речки с крутыми травянистыми берегами испещрили всю их Озёрную Провинцию сплошной водяной сетью, соединяя друг с другом многочисленные озёра и озерца. При дороге купаться не особо хотелось, но вот в стороне от Тракта, среди изумрудных пятен тенистых рощ, сверкало на солнце серебряной монеткой небольшое озерцо. Скорее всего, старица этой самой речушки.
Насколько могла прикинуть Таша – до желанной водяной прохлады было минут пятнадцать езды.
- Тпру!
Звёздочка охотно остановилась.
- Как ты относишься к купанию? Вооон там?
Вместо ответа Звёздочка радостно вскинула морду и свернула с дороги.

Озеро сияющим зеркальцем отражало лазурное небо. Сверкало золотистыми бликами на редких волнах. Дразнило свежим, оставлявшим на губах водяной привкус ветром и манило тенью раскидистых ив на берегу.
- Притормози-ка!
Звёздочка, и не думая останавливаться, на всех парах приближалась к воде.
- А ну стой!!
Никакой реакции.
- Зараза!!!
Девушка всё-таки успела скинуть плащ и швырнуть сумку на землю – перед тем как кобылка с разбегу врезалась в воду грудью и Ташу окатила пенистая волна.
Блаженно расплескав по озёрной поверхности смоляную гриву, Звёздочка принялась жадно пить.
- Вот зараза – она и есть зараза, - проворчала Таша, стягивая туфли и спрыгивая… хотя скорее выплывая из седла. С другой стороны, платье сполоснуть тоже не мешало – наверняка всё в разводах пота.
Одежда, подвернувшаяся Таше под руку, оказалась не самой практичной – она бы предпочла путешествовать всё-таки не в светлом шёлковом платье. И не в плаще чёрного бархата. И уж тем более не в атласных туфлях, которые уже после купания будут иметь весьма плачевный вид.
Ладно, может, потом она подкупит что-нибудь более… «путевое».
А пока Таша кинула туфли на берег, - те благополучно перелетели примятые Звёздочкой камыши и шлёпнулись на травку. Расседлала лошадь – и без того тяжёлые, а сейчас ещё и намокшие потник с седлом пришлось лично буксировать к берегу. Когда же лошадиная экипировка присоединилась к туфлям – зажав нос рукой, Таша наконец окунулась с головой. Вынырнув, откинула с лица разом потемневшие волосы и шагнула вперёд по мягкому илистому дну: со дна немедля поднялись бурые струйки. Щурясь от ослепительных бликов, увидела покачивающиеся на воде поодаль кувшинки и, не торопясь, поплыла к ним.
Таша долго плескалась в воде – отмывая грязь и кровь с кожи, выполаскивая платье, вымывая пыль из волос. На берег за это время она вышла только раз: чтобы сорвать пучок травы – оттирать им Звёздочку.
- Знаешь, иногда ты даже кажешься примерной лошадкой, - задумчиво сказала Таша, глядя на довольно пофыркивающую кобылку.
Звёздочку Таша купила жеребёнком-двухлетком – в Нордвуде, столице Озёрной, шесть лет назад. Вороная кобылка-иноходец с белой звёздочкой на лбу, которой та и была обязана своим именем, приглянулась ей сразу. Как выяснилось, не зря: лошадка оказалась не только красавицей, но и на редкость умной, быстрой и выносливой.
Правда, ко всем положительным качествам прилагалась редкостная вредность.
Вскоре Таша уже сидела на берегу, обсыхая, и грызла медовые лепёшки собственной выпечки. Звёздочка щипала травку под ивой. Платье сохло чуть поодаль – всё равно поблизости не наблюдалось ни одной живой души.
Глотнув воды из фляжки и на этом покончив с импровизированным завтраком, Таша прихлопнула особо назойливого слепня, сорвала травинку и принялась гонять её из одного уголка рта в другой.
За минувшие часы дороги она хоть как-то упорядочила свои мысли. Долгие поездки вообще располагают к размышлениям по одной просто причине: кроме как думать, больше нечего делать. А в Ташином случае это было не столько способом проведения досуга, сколько острой необходимостью – эти самые мысли переплелись и свалялись с убийственной замысловатостью, как нитки в клубке. Попробуй распутать: потянешь за один конец и тут же затянешь ещё с десяток узлов.
Ташу не оставляло ощущение, что всё происходящее – нереально… будто происходит – не с ней, будто просто – сон. Красочный, страшный и ксашевски реалистичный сон. Разве может такое случиться с ней, с мамой, с Лив? Ну не может же… они же счастливая семья. У них всегда всё было хорошо. С ними не могло приключиться чего-то ужасного – просто не за что.
Но… когда-то люди, отнявшие у Таши отца, решили по-другому. Вернее, отнявшие у Таши того, кого она считала отцом.
Вот и бледный мужчина в тёмном плаще рассудил иначе.
Вопрос, зачем им, знакомым в лицо, но неведомым им понадобилось убивать маму и похищать Лив, оставался без ответа, - хотя смутные догадки у Таши были… Но в первую очередь её волновало даже не это.
А то, что ей… рассказала мама.
Человек, которого Таша всю жизнь считала своим отцом, приходился ей отчимом, а родная сестра – сводной. Её мать успела побывать вдовой до того, как по расчёту окрутить деревенского парня, противного ей до тошноты. Её мать жила с ненавистным ей человеком больше девяти лет и родила от него нелюбимую дочь. Ну, и на десерт – нарекли Ташу не в честь бабушки Тары, как это всегда объясняла Мариэль, а в честь папы Тариша.
Её мать всю жизнь лгала: как окружающим, так и родным дочерям.
На фоне всего этого единственная новость, которая могла порадовать, - что Таша самая что ни на есть законная наследная принцесса трона Аллиграна, - как-то блекла.
Таша прекрасно помнила, как зимой у них объявился «некромансер». Забредший в Прадмунт «погреться» крючконосый сальноволосый мужик не особо огорчился, когда пастырь весьма недвусмысленно попросил его убраться восвояси – как, впрочем, отец Дармиори поступал со всяким забредавшим в деревню чужаком. Колдун, однако, никуда убираться и не подумал: обосновался в заброшенной избе рядом с кладбищем, у самого леса. Дом когда-то принадлежал старухе-ведьме Шере – впрочем, помимо ведьмовства, Шера неплохо знала знахарство, так что у деревенских была в почёте. Вот только закончила нехорошо: как-то зимой оголодавшие волки прямо в избе задрали. Старуху схоронили рядом с домом, который с тех пор и стоял заброшенным – до нового владельца-колдуна. Впрочем, скорее временного владельца.
Сестёр Кайю и Лайю, Ташиных ровесниц и не самых плохих её приятельниц, «некромансер», - хотя Таша весьма сомневалась, что колдун действительно был некромантом, - уволок в своё «логово», когда те возвращались с ближайшего к Прадмунту озерца Кристального (зимой деревенские всегда расчищали его под каток). Зачем «некромансеру» сподобились девушки, неделю оставалось вопросом: все Прадмунтские мужики во главе с отцом девчонок, безумным в своей ярости, не смогли даже близко подойти к избе – проклятый колдун окружил логово не самыми паршивыми защитными заклятиями. Впрочем, торжество его было недолгим: в деревню забрёл ещё один путник. Смуглый и светловолосый, весьма и весьма симпатичный молодой человек по счастливой случайности тоже оказался колдуном. По ещё более счастливой случайности – не просто колдуном, а чародеем, выпускником Камнестольнской Школы. И по совсем уже счастливой случайности – чародеем, с пониманием и состраданием отнесшимся к ситуации и в два счёта выкурившим «некромансера» из избы. В обездвиженном виде – прямо в распростёртые объятия мужицкой толпы с топорами и дубинами наготове.
Но это не стало благополучной развязкой – и самым жутким в этой истории тоже было другое. Когда рыдающие девчонки рассказали, что с ними произошло, утешений они не услышали. С обесчещенными девушками пастырь велел поступить просто: забить их камнями. И тогда – даже родители не стали противиться воли святого отца. Смыть свой позор для них оказалось важнее.
Слава Богине, спасший девчонок из лап «некромансера» чародей спас их и во второй раз: утерев нос пастырю, требовавшему смерти «нечистых» девиц, он увёл Кайю и Лайю из деревни. Те, кто пытались его задержать, ещё долго лечили многочисленные ожоги: мужики в буквальном смысле попали под горячую руку. Чародей не особо мелочился, щедро одаривая неожиданные живые препятствия пламенем боевых кьоров.
После той ночи Мариэль долго не выпускала дочь из дому – Таша легко могла оказаться на месте несчастных. Впрочем, у Кайи и Лайи не было такого маленького секрета, как наличие скрытой, когтистой и зубастой сущности…
Значит, старшие Фаргори скрыли, что их невестку «изнасиловали»? Но неужели они сами готовы были забыть об этом только ради золота и факта родни с «госпожой» – родни, которая всё равно не могла принести им никакой выгоды?
Впрочем, насколько знала Таша, пятнадцать, - даже с лишним, - лет назад их пастырь ещё не был таким фанатиком… Точнее, не так – фанатиком отец Дармиори был всегда, но пятнадцать лет назад он ещё не заражал своим фанатизмом односельчан.
Возможно, тогда для Тары и Гелберта это и не было смертельным грехом. Возможно, Тара действительно пожалела бедную, потерявшую всё девочку… Во всяком случае, Таше хотелось в это верить. Хотя бы в это. Однако то, что Фаргори скрыли от всех «прошлое» невестки, было очевидно: иначе бы добрые люди не давали спокойно жить Мариэль, а их не менее добрые дети – Таше и Лив.
Дальше… а дальше – не лучше. Скорее хуже.
Таша подозревала, конечно, что отношение Мариэль к Альмону – чувство, весьма далёкое от любви, но… Нет, после прочтения бесчисленного множества романтических баллад, легенд и сказок ей очень хотелось верить в любовь до гроба, да только кое-какие собственные умозаключения (в результате наблюдений за всеми знакомыми ей супругами) уже давно заставили её несколько приуныть. Таша, к своему глубокому разочарованию, поняла, что за годы совместной жизни любовь чаще всего уходит – и дай Богиня, чтобы её место заступило взаимное уважение, благодарность и другие положительные чувства. Чаще на место любви приходит раздражение… ну, во всяком случае, у крестьян. Ведь героями романтических легенд редко бывали крестьяне, которые так и остаются крестьянами – а не заделываются в финале принцами, получая руку принцессы и полкоролевства в придачу.
Но… обречь себя на жизнь с заведомо отвратительным тебе человеком…
Мерзкая, холодная, когтистая лапа стискивала сердце. Боль потери комом сидела где-то в груди, ощущаясь даже физически, сжимала горло до того, что трудно было дышать…
…и к боли потери примешивалась другая.
Таша чувствовала себя обманутой.
«Почему ты не сказала мне, мама?»
Таша не знала, каким был бы её взгляд на происходящее, на маму, папу… на мир – при знании правды. Но она узнала её только теперь, и теперь мир, ставший за эти годы таким родным и привычным, рухнул, рухнул, как карточный домик, разлетелся осколками, как зеркало, оставив скалящуюся зубьями, голую, неприглядную раму.
«Почему, почему, мам? Я бы поняла…»
«…а если нет? – возразил тоненький голос. – И всё, что она делала, она делала ради тебя…»
Нет. Не всё.
Не ради Таши Ленмариэль Бьорк спасала свою жизнь. Когда она хотела умереть рядом с любимым, она и не думала о будущем ребёнке. Только клятва Тариша заставила её жить.
Забавно: если бы не отец, которого Таша не знала – её сейчас не было бы на свете…
Какая… книжная история…
…трагедия, нелепая трагедия со слезливыми сюжетными вывертами!
Таша отшвырнула травинку, встала и быстро оделась.
- Пора, - седлая явно недовольную Звёздочку, тихо сказала Таша. – Мы и так задержались.
Вскочив в седло, Таша окинула взглядом гладь озера, брызжущую солнечными искрами, накинула капюшон и направила лошадку обратно к Тракту.
Следующая остановка планировалась лишь в Равнинной Провинции.

Когда Тракт уткнулся в дубовые ворота с расползавшимся в обе стороны от них высоким частоколом – ночь уже успела накрыть небо звёздной пылью.
- Приехали, - Таша осадила Звёздочку. Спрыгнув наземь, чуть не упала, - затекшие ноги подкашивались, словно наспех слепленные из теста, - морщась, доковыляла до ворот и постучалась.
Смотровое окошко распахнулось почти мгновенно. На Ташу, щурясь, уставилось светлоглазое, востроносое и краснощёкое до пунцовости мальчишеское личико. Следом высунулась длинная рукоять правдометра.
- Кто, куда, откуда? – ломким баском вопросил привратник.
- В Равнинную, вестимо, - откликнулась Таша, послушно сжав рукоять в пальцах. – Тариша Альмон… Морли, из Прадмунта, что у границы Озёрной и Окраинной. А сейчас – переночевать бы где-нибудь.
В конце концов, она ведь не соврала – просто взяла фамилию отца. А чуточку скрытности в таком деле проявить совсем нелишне.
Правдометр утвердительно звякнул, рукоять засунулась обратно в окошко, и мальчишка без лишних слов распахнул ворота.
- Трактир прямо перед вами, - широко зевнул привратничек, забрасывая правдометр в будку.
Правдометр представлял собой нечто вроде серебряного молотка, только с двумя ручками и циферблатом, и заменял телепатов там, куда этим самым телепатам было недосуг заглядывать. Стрелка циферблата педантично покачивалась между делениями «правда», «ложь» и «что-то здесь нечисто». Прибор, через касание проверяемого к деревянной ручке определяющий, что у того на уме, вызывал у простого люда суеверный ужас, но Его Величество Шейлиреар, отдавая указ ввести правдометр в повсеместное употребление на границах и в судилищах, был неумолим. Мол, удостоверения личности и улики можно подделать, но допрос-то расставит все галочки над «и».
Теоретически правдометр могли обмануть маги, и на такой случай рядом с правдометром положено было держать чудометр, фиксирующий изменения магического поля – но чудометры не в пример часто ломались, а чинить их, чего уж греха таить, торопились не всегда…
- Всего хорошего, - плечом заряженного арбалета поправляя шляпу, успевшую за время сладкого сна съехать на глаза, пожелал привратничек, - и приятного пребывания в Пограничном… и в Равнинной… и вообще.
Таша, кивнув, свистом подозвала Звёздочку и повела кобылку к трёхэтажному светлому зданьицу, увитому плющом, выглядывавшему из-за высокого плетня. Трактир расположился прямо у дороги – весьма симпатичный, надо сказать.
Такие вот Приграничные Поселения были на каждой из четырёх границ, пересекаемой Трактом. Не могли же трактиры стоять на оживлённом пути в гордом одиночестве – вот и обросли рыночками да парой-тройкой десятков жилых домов. Когда-то в этих самых домах жили военные из Приграничного гарнизона (в былые времена на трактиры часто совершались разбойничьи набеги), теперь же их занимали сплошь предприимчивые дельцы-торгаши: соединяя пять из шести Провинций, Четырёхграничный был самым оживлённым путём Королевства, и ясное дело, что на неиссякаемом потоке путников можно было заработать неплохие деньги.
Во дворе было тихо и темно – лишь лужицы оранжевого света из окон расплывались на брусчатке. Окна второго-третьего этажей смотрели в ночь чёрными впадинами: постояльцы уже видели десятые сны. Тихо поскрипывала на ветру вывеска с намалёванным на ней ядовито-жёлтым крылатым змеем, логично гласившая «Золотой Дракон». Немного в отдалении от светлокаменного здания трактира расположилась маленькая бревенчатая таверна – из раскрытых окон доносился звон кружек, обрывки разговоров и пьяный смех, запах стряпни и хмеля.
Таша затворила ворота, тихо брякнувшие подвешенным колокольчиком. Откуда-то из темноты немедля вынырнул долговязый паренёк лет четырнадцати, в мешковатой рубахе и продранных на коленках штанах.
- Добрый вечер, - радостно, хоть и немного сонно, улыбнулся он, заправляя под рубаху выбившийся серебряный крестик на грубой бечёве. – Идите, а я вашу лошадь в конюшню отведу.
Таша, однако, повода из рук не выпустила:
- Я сама её отведу. И распрягу сама.
- Да не бойтесь, - хмыкнул мальчишка, - я конюший здешний. Не умыкнёт никто вашу красавицу.
Глаза у него были ярко-зелёными, чуть раскосыми. Кошачьими по форме и чистоте цвета.
- Я не за лошадь боюсь. Звёздочка очень не любит чужие руки.
- Бросьте, я с любой слажу, - мальчишка решительно взял у неё повод. – Красивая у вас лошадка!
- Не стану возражать.
- Вся в хозяйку, видать… У лошадей такой нежный нос, просто удивительно, - задумчиво протянул руку к Звёздочкиной морде. – Красивая девочка, хорошая девочкаАА!
- Я же говорила: она не любит чужие руки, - пожала плечами Таша, отбирая у мальчишки повод и ведя Звёздочку к конюшне.
Парень, нянча укушенный палец, пробормотал пару крайне нелестных для Звёздочки слов и поплёлся за ними.
- Остальное сам сделаешь, - сказала Таша, когда кобылка была благополучно расседлана. – Тебя как зовут?
- Шероном кличут, - помедлив, буркнул паренёк.
- Шерон… Могу я задать тебе один вопрос?
- Смотря какой.
- У вас не останавливалось сегодня трое мужчин с девочкой лет девяти? В тёмных плащах, один на белой лошади, двое на серых в яблоко.
Шерон покосился на неё. Бормотнул:
- Запрещено мне сведения о постояльцах давать…
Таша запустила руку в сумку, извлекла из кошеля серебряную монетку и задумчиво покрутила её в тонких пальцах.
Мальчишка вздохнул:
- Какое вам до них дело?
- Та девочка – моя сестра, - после секундного колебания честно ответила Таша. – Они…
- Украли её, да? – Шерон мрачно кивнул. – Я сразу понял, что с девчонкой что-то неладно. Бледная, как простыня… Как чистая простыня. Глаза неживые… Тот мужик её за руку ведёт, а она перед собой уставилась и ноги так переставляет… Словно кто-то за ниточки дёргает.
«И Лив покорно шла с ним? Ой, магией тут явной попахивает… Подчиняющие чары, может?»
- Тот мужчина – со светлыми волосами, водянистыми глазами и шрамом на щеке?
- Он самый, - парень рассеянно взъерошил волосы, цветом и жёсткостью напоминавшие солому. – Он и не прятался особо. Даже капюшон не натянул. Я, видно, как-то не так на него посмотрел, когда лошадь брал – он как зыркнет на меня… душа в пятки ушла. Нехорошие у него глаза, ой нехорошие…
«Что верно, то верно».
- Они тронулись часа четыре назад. Ишь, не боятся по темноте шастать! Дальше по Тракту поехали. И я слышал, как они друг с другом переговаривались… прикидывали, когда будут в приграничном трактире Заречной.
«Почти нагнала!»
- Спасибо, - Таша протянула ему монету, но Шерон помотал головой:
- Уберите.
- Тебе не нужны деньги?
- Нужны, но я просто помочь хочу. Ненавижу работорговцев… Вот что: у вас лошадка быстрая?
- Очень.
- Они не больно-то спешили. И поехали по Тракту, я видел. А вы можете срезать путь через Пустошь.
При одном слове по коже пробежались колкие холодные лапки мурашек.
В Долине было много пустошей. Но Пустошь – одна.
- Я нарисую, как, - продолжил Шерон. – Если не будете здесь особо задерживаться, завтра их нагоните. Есть на чём рисовать?
- Нет…
«…но, раз другой альтернативы не наблюдается, - резонно подсказал внутренний голосок, - в конце концов, ты с собой особого зла не несёшь, верно?»
- Ладно, идите, а я попрошу у Риикона, что нужно… Ну, у хозяина нашего. Вам с ним ещё предстоит знакомство, - добавил Шерон. – А как будете отправляться, я вам карту отдам.
Таша улыбнулась:
- И как прикажешь тебя благодарить, если деньги тебе не нужны?
- Человек человеку друг, - изрёк Шерон. – Лучшей наградой будет, если на обратном пути заглянете с сестрёнкой.
Уловив какой-то шелест позади, Таша обернулась. Настороженно замерла.
Через открытую дверь ей был отлично виден двор – и хромавший по нему человек в чёрном.
- Кто это?
Шерон поднял голову:
- А, это? Постоялец наш. Дэй.
…глухой звук, с каким лошади перетирают зубами сено…
…пьяный шум из окон таверны…
…далёкий шёпот листвы…
…шелест его одежд…
…но ни малейшего намёка на звук его шагов.
От напряжения Таша почти шевелила ушами.
Оборотень может услышать приближение человека, крадущегося на цыпочках, аршинов за тридцать.
- Не нравится он мне…
Незнакомец скрылся в здании трактира.
- Да бросьте, - Шерон уверенно коснулся крестика под рубашкой. – Уж дэя вы можете не бояться.
Ташу это совсем не успокоило. Скорее наоборот.
Дэев Таша не любила. Хотя единственным дэем, которого она знала, был их пастырь, но ей с детства втолковывали, что отец Дармиори является самым страшным человеком на всю кругу – как, впрочем, втолковывали все прадмунтцы своим ребятишкам. Пастыря не любили, за спиной клеймили последними словами, но боялись до такой степени, что ослушаться не осмеливались никогда. В итоге Таша выросла в твёрдом убеждении, что все дэи одинаковые, великие и ужасные воплощения власти Богини на земле – просто некоторые умело маскируются под добрых дядюшек.
- Он вчера ночью прибыл раненый, - продолжил Шерон, - на своих двоих. Сказал, напали волки на Тракте, загрызли его лошадь и чуть его самого не прикончили.
- Волки? На Тракте?? Летом???
- Ну да, согласен. Наверное, это были неправильные волки.
- А как же он спасся?
- Ну, судя по тому, что окровавленный меч он при мне чистил…
- Меч? У дэя?
- Знаете, когда путешествуешь, стоит учитывать: волкам и прочим тварям плевать, чем занимается их потенциальная еда. Священнослужители точно такие же люди из плоти и крови… ну, может, чуть постнее других.
Таша промолчала.
- Рана на ноге у него паршивая была, - Шерон чистил жевавшую сено Звёздочку, - еле дошёл. Но у него с собой кое-какие целебные мази нашлись, да и отлёживался сегодня весь день, так что сейчас вроде как нормально… Правда, всё равно хромает здорово. А денег на новую лошадь у него нет, кажется.
- Нет? И как же он дальше?
- Пешочком, как же ещё? Или к какому каравану привяжется… Ладно, вам спать пора – у вас и так времени немного, если пораньше хотите выйти.
- Да, ты прав, - Таша бросила монету на землю. – Если хочешь, оставь её валяться – но она твоя. Не знаю, что бы я без тебя делала. Спасибо, Шерон.
И вышла, не обернувшись.

- Добрый вечер, мне…
- Комнату на ночь. Я понял, - кивнул старик за стойкой «вахты». Впрочем, стариком его можно было назвать с натяжкой: пусть седовласый, но статный, глаза удивительно зоркие, лицо гладкое, безбородое, с благородными чертами аристократа, и выправка – явно бывшего военного. – Ужин?
- Да, пожалуй, - выложив на дубовую столешницу пяток серебрушек, Таша расписалась в гостевой книге внушительной толщины. – Это за ночь, но я уеду раньше.
- Как пожелаете… госпожа Морли, - заглянув в книгу, хозяин совершил законный обмен монеток на ключ.
- Спасибо, - Таша направилась было к обшитой дубовыми панелями лестнице, но обернулась, - да, и… может служанка меня разбудить через три часа?
- Может.
- Ещё раз спасибо, - Таша шагнула на первую ступеньку – и обернулась вновь, - а… у вас настойки сон-травы не найдётся?
- Найдётся, - невозмутимо ответил хозяин, - служанка занесёт.
Третье «спасибо» Таша говорить не стала – кивнула и, вертя ключ в руке, поднялась на второй этаж.
Предназначенная ей комнатка оказалась небольшой, с высоким потолком, на удивление уютной: кровать с резным деревянным изголовьем, ночник на тумбочке, пёстрые ситцевые занавески на окнах и дружный строй горшочков с фиалками на подоконнике. Кинув сумку на пол, Таша прошествовала в ванную комнату, лёгким прикосновением к абажуру зажгла светильник на стене и крутанула помеченный алым крестом вентиль. Тихий звон сработавшей магии, - будто серебряный бубенец перекатнулся, - и об эмалированное дно раковины плеснулась струя подогретой воды.
Умывшись, отфыркавшись, оперевшись руками о края раковины – Таша посмотрела в висевшее на стене зеркало. Недостатком самокритичности она вроде никогда не страдала, но и особого недовольства собственная внешность у неё не вызывала. Хотя собой-маленькой она была довольна куда больше, но маленькие – все хорошенькие…
Со временем детская белокурость обратилась в бледно-золотистую копну волнистых волос, настолько пышную, что вполне способную уравновесить всю остальную Ташу – маленькую, хрупкую и на свои-то пятнадцать лет тянущую лишь при определённом освещении. Забрать эту копну куда-либо представляло собой определённую проблему: заколки ломались, не выдерживая напора, ленты неумолимо развязывались, а косы упорно расползались. Мама не уставала повторять, что для оборотня это нормально, но нужда постоянно находить консенсус с собственной шевелюрой, пусть даже вызывающей завистливые вздохи окружающих, не особо радовала. Лицо окружалось этими волосами, как ореолом, но вот лицо это не то чтобы не удалось – просто не являло собой идеала. Вот глаза, без всяких, хороши, - большие до истинной кукольности, сияющие серебром и в обрамлении ресниц столь длинных, что бросают тень на щёки, - а так… Вряд ли древние скульпторы вдохновенно ваяли из мрамора личики сердечком с губками бантиком, некоторой курносостью, широковато расставленными глазами и россыпью золотистых веснушек. Вот только всё это сочеталось столь гармонично, связываясь общей живостью, что никто не задавался вопросом, красиво ли это лицо. Главное, что на него хотелось смотреть и смотреть.
Веснушки Таша не выводила и даже не собиралась: они и летом-то не больно заметны, а зимой вовсе исчезали. И вообще о внешности своей пеклась не особо. Потому что оборотням об этом печься не стоило.
Оборотни, вампиры, альвы… нелюди – для людей они всегда были прекрасны. Даже если при взгляде на статичный портрет любой только сплюнет, встретив того же нелюдя в жизни – не сможет оторвать глаз. Это был их дар, привлекать людей. Ещё один. Притягивать, как пламя мотыльков. И они для этого ровным счётом ничего не делали. Они просто… были. Нечто внутреннее озаряло их лица, будто неким таинственным светом. А люди – такие любопытные существа: отказываются видеть то, что им не нравится, слышать то, что им неудобно, забывают то, что не хотят помнить, но при этом сознание их зачастую само выделывает до того забавные штуки…
Закрутив вентиль и промокнув лицо обмякшим полотенцем, Таша притушила светильник.
На столе уже дожидался поднос, вздымавший к потолку горячий ужинный дымок. Ужин включал в себя куриный бульон, гренки, кружку горячего травяного чая и овсяное печенье, и Таша с ним расправилась наскоро. Не раздеваясь, рухнула на кровать. Уставилась в потолок.
Таша не любила ночь. И пусть мама утверждала, что только ночью мыслям присуща особая артистическая лёгкость – потому что ночью сознание свободно от дневных сомнений и страхов. И пусть Лив говорила, что ночь ей нравится куда больше дня – лунный свет, в отличие от солнечного, не может ослепить или обжечь…
Нет, Таша ценила красоту ночи. Искры звёзд на чёрном бархате неба. Серебристые блики в зеркале тёмной воды. Сюрреалистичные, волшебные очертания, которые обретали в лунном свете самые знакомые и обыденные вещи.
Ночь – время зверей.
Но когда ты человек…
…днём, в бесконечных хлопотах и заботах, гораздо легче забывать то, что хотелось забыть. Просто… откинуть ненужные воспоминания… отмахнуться от них… с мыслью, что всегда успеешь подумать об этом потом.
А ночью, когда ты остаёшься одна, и нет ничего, кроме четырёх стен, тишины и темноты – всё, от чего ты так долго отмахивалась, разом возвращается…
…и наступает потом.
В дверь коротко стукнули.
- Ваша настойка, - хорошенькая темноволосая девушка-служанка поставила на тумбочку глиняную кружку. – Там три капли, на три часа, как просили.
Маленькими глотками опорожнив содержимое стакана, - настойка отдавала мятой и мелиссой, - Таша потянулась за кошельком. Девушка между тем собирала тарелки.
- Ужин был вкусный, - заметила Таша.
Служанка вздохнула:
- Вы бы это повару нашему сказали. Может, хоть это его настроение улучшит, а то день-деньской орёт благим – и не очень – матом…
- Комплексы?
- Похоже на то, - девушка хихикнула. Склонила голову, - доброй ночи, госпожа.
- И вам того же, - серебрушка скользнула из пальцев Таши в карман фартука. Служанка, расплывшись в улыбке, потянулась к свече на тумбочке.
- Нет, не надо!
- Оставить свет?
- Да!
- Как скажете, - она склонила голову и вышла.
Таша откинула голову на подушку, вглядываясь в огонёк свечки.
Время всех потом…
«…ты собираешься отобрать свою сестру у троих наёмников, - безжалостно зашептал тоненький голос, - наивная…»
«Хватит!»
«…кошкой…»
Таша закрыла слипающиеся глаза.
«…ты всего-навсего маленькая перепуганная девочка…
…а они…»
И наступила тьма.

Он шевельнул пальцами, будто перебирая невидимую паутину, и картинка полутёмной комнаты растворилась в светлом мареве. Когда в зеркальце осталось лишь отражение его лица – отложил серебристый круг в золотой оправе на стол и, положив подбородок на скрещённые пальцы, взглянул на огонь в камине. Умирающие угли подергивались тленной серостью.
Фигуры расставлены по местам. Игроки на позициях. Остался всего один ход.
И тут-то всё и начнётся.
Всё шло к этому. Всё до было лишь подготовкой. И она прошла безукоризненно, но дальше… дальше потребуется уже настоящая виртуозность.
Он знает, как всё будет. Он просчитал каждый ход. Он предугадал каждый поступок, каждое решение. И даже если что-то пойдёт не так, - ведь нельзя не допускать такой возможности, даже мастера имеют право на ошибку, - у него есть возможность это исправить. Нет, он вмешается совсем чуть-чуть, он не откажется от своего намерения руководить издалека… наблюдать. Просто наблюдать – до поры до времени. Но подкорректировать кое-что… самую капельку…
Это ведь не нарушит правил.
Тихо скрежетнула бронзовая дверная ручка.
- Входи, Альдрем, - не оборачиваясь, бросил он.
Старик осторожно вступил в комнату.
Вошедший являл собой идеальное воплощение доброжелательного дворецкого, всю жизнь проведшего в распахивании дверей, громогласном провозглашении имён и подношении овсянки. Во всяком случае, он был худым, как жердь, седым, как лунь, и морщинистым, как печёное яблоко – всё в лучших дворецких традициях. Из-под потрёпанного тёмного сюртука сверкали белизной кружевные манжеты и вычурный воротник рубашки. Единственное, что чуть выбивало его из образа, так это тёмные, слишком пронзительные глаза да чёрные перчатки без пальцев.
- Вы в порядке, хозяин? – в меру почтительно осведомился слуга. В меру, потому что в тоне его определённо читалась хорошо замаскированная фамильярность очень старого знакомого. – Вас целый день не было.
- Я же предупреждал, что придётся отлучиться. Больше я себе такого не позволю, не беспокойся. Для моего… досуга мне вполне хватит ночей. Как вёл себя мой морок?
- В точности подражая вам. И это без какого-либо ментального контроля с вашей стороны. Превосходная работа, как и следовало ожидать. Никто ничего не заподозрил.
- Ну, я облегчил ему работу. Всё-таки для окружающих у меня разыгралась мигрень, так что… особого общения ни с кем не требовалось.
Слуга приблизился. Его шагам, звонко отдававшимся от паркета, вторило эхо – просторная комната почти пустовала, а кое-какая имеющаяся обстановка была скромной почти до аскетизма.
- И как всё прошло? – спросил Альдрем.
Его господин улыбнулся:
- Как и ожидалось.
Он всегда всё рассказывал Альдрему. В конце концов, когда у тебя нет благодарного слушателя, которому можно всё рассказать – не получаешь должного удовольствия от того, что делаешь.
- Радостное известие, - невозмутимо откликнулся слуга. – Значит, следующий этап?
- Он почти начался. Осталось только одно маленькое событие.
- Я помню. И вы уверены?..
- Я знаю.
Альдрем склонил голову:
- Вам стоит отдохнуть.
- Да, ты прав. Скоро пойду.
- Что-нибудь нужно?
- Подкинь поленье-другое. И… бренди.
Слуга согнулся в поклоне. Медленно выпрямился и последовал к двери.
Он неподвижно смотрел в огонь. В то, что от него осталось.
Не подведи меня, девочка, думал он. Впрочем, всё должно быть в порядке. И вот тогда…
Всё пойдёт по плану.

Вопрос: Мнения

1. Хорошо, зацепило		5	(62.5%)
2. Прилично, хотя...		0	(0%)
3. Перспективно, но...		0	(0%)
4. Спорно		1	(12.5%)
5. Без комментариев		2	(25%)
Всего:		8

@темы: Рианнон, Та, что гуляет сама по себе

---

Та, что гуляет сама по себе

[Rhiannon]

Глава первая
Осколки

Вызревающая пшеница танцевала на ветру. По лугам катились изумрудные волны. Осколки звёздного света мерцали на бархате вечернего неба – чернота, переливаясь через пронзительную синеву, обращалась в пастельно-розовую кромку у горизонта.
Ланден летела так высоко, что, казалось, до звёзд крылом подать – небольшая и быстрая птичка, вроде ястреба, но прямоклювая и белоснежная. Лишь кончики маховых перьев золотистые, будто в солнечный свет обмакнуты.
Ветер в крыльях…
…парить в прозрачной прохладе воздушного потока, где земля кажется такой далёкой и неважной – и хочется верить, что нет её, что есть только эта спокойная, безграничная высь…
«Таша Фаргори, ты увлекаешься. Пора домой».
Ланден, сложив крылья, устремилась вниз – к игрушечным кубикам домов, разбросанных неровным овалом, теснящихся вокруг центральной площади. В сумраке небольшая деревенька Прадмунт сияла разноцветьем светящихся окон. С юга к ней прижался лиственный лес, с запада – посевные поля, с севера – высокотравные луга, а с востока замыкали кольцо яблоневые сады.
Почти кружится голова, не поймёшь, пике или падение…
…расправить крылья, поймать ветер почти у земли – и над белым шпилем водонапорной башни, сквозь дымок из труб, над крышами, над волнами яблоневых крон…
Вот и родное окно. Оно всегда открыто с той минуты, как Таша выйдет из дома…
Должно быть.
Удивлённо облететь дом – почему всё заперто?..
…пара взмахов крыльями – в печную трубу, из которой не идёт дым, приземлиться на стол, порхнуть на пол…
…три удара сердца…
Ещё мгновение худенькая светловолосая девчонка сидела, опустив голову, нахохлившись, как большая птица.
Но когда Таша поднялась с пола, - легко, бесшумно, - двигалась она с грацией большой кошки.
- Мама? – крик прозвучал тонко, неуверенно, совсем по-детски. – Лив?
Зрачки Таши расширились – они вбирали малейшие проблески света в тёмной кухне.
Слух был напряжён до предела – в доме царила абсолютная тишина.
«Почему никого нет?..»
Ноздри Таши дрогнули.
Запах…
…крови.
Из детской.
Выскочив в прихожую, в три прыжка оказавшись подле двери – Таша рванула её на себя.
- Нет, НЕТ!
Таша отпрянула, зажмурилась, ударилась спиной об стену. Отзвук её крика не сразу стих в темноте.
«Этого не может быть, не может, нет…»
Но даже если не видеть тела у пустой кровати сестры – запах крови оставался более чем реален.
«Проснись, Таша, проснись! Это просто кошмар, просто дурной сон…»
Боль от удара тоже была вполне ощутимой.
Медленно Таша открыла глаза. Медленно шагнула вперёд, нагнулась, протянула руку…
Жёсткая шерсть под кончиками пальцев, пылающие блеклым багрянцем щёлки приоткрывшихся глаз – и мир плывёт, расползается, отступает перед омутом чужих воспоминаний…
Маминых.

...Согласна ли ты, Ленмариэль Ралендон Бьорк, взять в мужья Тариша Пакринта Морли, любить его, хранить верность ему, жить в согласии и идти рука об руку с ним, пока смерть не разлучит вас?
- Согласна, - её голос летит под купол.
- Тогда – объявляю вас мужем и женой! – кажется, ещё немного – и старенький архидэй таки спляшет от радости. Он венчал ещё её бабушку и дедушку, потом – мать и отца. Он приходился желанным гостем во дворце Бьорков и нянчил малышку-Мариэль на руках, за что та нарекла его «дедушкой». Он крестил и причащал маленькую принцессу…
И вот теперь – обвенчал.
- Можете поцеловать невесту!
Тариш – нет, муж, теперь он её законный муж, Богиня, неужели вправду? – осторожно поднимает фату, Мариэль подаётся навстречу…
Толпа кричит «ура» - только что чепчики в воздух не бросает.
- Продолжим дома, - отстранившись, Таш лукаво улыбается. Они идут к выходу из церкви, и по обе стороны широкого прохода ликует их народ. У папы до глупого счастливое лицо, мама украдкой утирает слезу. Его мать рыдает, не скрываясь, а отец горд так, что грудку дует – того и гляди, взлетит…
Ей пятнадцать лет, и она самая счастливая девушка на свете. Она замужем за любимым, нет, обожаемым человеком, и не просто человеком, а Таришем из рода Морли, княжичем провинции Озёрной. Ну, она ведь и сама ведь принцесса – из древнейшей династии Бьорков. Правящей династии Вольного Волшебного Королевства Аллиграна. Таким образом, в будущем они с Ташем будут править Долиной, и теперь уже их дети будут принцами и принцессами…
Однако не все их подданные ликуют. Один человек провожает пару внимательным, чересчур внимательным взглядом.
Хотя – это и не совсем человек.
Бьорки почти уже тысячу лет правят Королевством. Вот только в последнее время до ушей её отца стал доходить слух, будто Шейлиреар Дарфул, - представитель одного из древнейших родов провинции Окраинной, - недоволен своим королём. И даже смеет утверждать, что в далёком-далёком прошлом страной правил его предок, Дарфул, а Бьорки вероломно расправились с королём и захватили престол… И потом – где это видано, чтобы престол наследовала многоликая нечисть?
Ну да, Мариэль не повезло родиться в Ночь Середины Зимы. В ночь с двадцать первого на двадцать второй день снежника , самую длинную в году, в то время, пока часы бьют полночь – в то время, когда каждый новорожденный обречён стать оборотнем. Но… ведь с этим смирились все. Раз уж её мать не могла подарить королю другого наследника – лучше принцесса-оборотень, чем отсутствие принцессы вообще. Правда, в случае с Хартом Бьорком король-оборотень нехорошо закончил, но это когда было, и потом… она в любой ипостаси прекрасно владеет собой. Родители действительно в ней души не чают. И Таришу всё равно, кто она, он любит Мариэль такой, какая она есть – лишь смеётся «чур, на меня коготки выпускаешь только фигурально». И не такое уж это проклятие, оборотничество, даже старик-архидэй так сказал, вот уж кто должен против всякой нечисти быть. И помолчал бы этот Шейлиреар, уж весь двор знает, что он тёмной волшбой балуется, и живёт больше века, наверное, - никто даже не помнит, - а всё мужчина в полном расцвете сил, чтоб его… Как и все маги, впрочем.
Ну да это всё неважно. Отец что-нибудь придумает.
А их сейчас ждёт бал, а потом – наступит ночь…

…Ты должна бежать, Мариэль!
- Я без тебя не уйду!
Проклятый Шейлиреар всё же подтолкнул народ к восстанию, и толпа мятежных рыцарей, волшебников-предателей и разъярённых горожан ворвалась в замок, убивая всех на своём пути. И её любовь, её жизнь, её Таш собирается бежать на выручку тем, кто сражается внизу, - без доспехов, без кольчуги, с одним лишь мечом!
- Они уже на лестнице! Сейчас единственный путь из этой башни – через окно, и ты можешь обратиться птицей и улететь, а я – нет!
- Я останусь здесь!!
- Они убьют нас обоих, вот и всё!
- И пусть!!! Я… без тебя… - голос срывается в рыдания.
Ну почему, почему, почему им было отмерено три месяца? Всего три месяца светлой и счастливой жизни?
Таш берёт её руки в свои. Тихо смотрит в глаза:
- Мариэль, ты должна жить. Ради нашего ребёнка.
Из-за двери, с винтовой лестницы доносятся крики…
Она всхлипывает:
- Я…
- Да, Мариэль. Ты моё сердце, ты – моя жизнь. И он – тоже. Пока вы будете жить, я всегда буду с вами… Я всегда буду с тобой.
Мариэль плачет. Он лихорадочно целует её щёки, губы, шею. Отстраняется резко, будто боясь, что ещё миг – и не сможет.
- Если ты допустишь, чтобы вас убили, я никогда тебя не прощу, - он шепчет, но в шёпоте звучит сталь, - даже на том свете, где мы когда-то встретимся.
Миг, ещё миг она смотрит в его серебристо-серые глаза – а потом, рыдая, в последний раз обвивает его шею руками, касается губами губ и бежит к окну.
- Лети, - кричит он вслед, - лети так, чтобы обогнать свет!
Но она уже распахивает ставни и прыгает, оборачиваясь в полёте, и в обличье сокола летит быстрее стрелы, быстрее ветра – так быстро, чтобы не увидеть, как дверь распахнётся и в комнату ворвутся мятежники…

…Просыпается, просыпается!
Мариэль открывает глаза:
- Где я?
- Мы уж думали, ты не выкарабкаешься, - голос звучит нежно и ласково. Осторожная рука промокает ей лоб чем-то мягким и влажным.
Будто Мариэль снова семь лет, она болеет, а мама сидит подле её кровати, не доверяя фрейлинам, собственноручно меняет ей компрессы и рассказывает сказки…
Она откидывает одеяло, - безумно жарко, - оглядывается. Подле кровати, на трёхногом табурете сидит светловолосая женщина и комкает мокрое полотенце. Поодаль, у стенки, мнётся бородатый мужик. Сколько лет, не сказать – оба явно относятся к тому типу людей, которые вырастают в юношей и девушек, а потом, минуя промежуточную стадию, в каком-то возрасте вдруг обращаются в стариков и старух. И таковыми остаются очень, очень долго.
Лица обветренные, простоватые, одеты чисто, но просто, руки огрубелые, мозолистые…
Ясно. Крестьяне.
- Кто вы и где я? – голосом Мариэль можно бриться – с такими же нотками она обычно отдавала приказы.
- Ты в Прадмунте, милая. Деревне почти у границы Озёрной с Окраинной. Меня зовут Тара Фаргори, а это мой муж Гелберт.
Фаргори… Случаем не те сидроделы, которые сидр к самому королевскому двору поставляют?
- И… как я здесь оказалась?
- А ты совсем ничего не помнишь?
Мариэль хмурится. Смутно, как сон…
…полёт, бесконечный полёт, как можно дальше, как можно дольше, пока не выбьется из сил – а потом не то лететь, не то падать вниз, вниз, в бесконечность…
…холодная белизна кругом…
…вязкое чернильное небо…
…мягкими, почти сияющими в темноте хлопьями – снег…
…мрак.
- Мой сын охотился и наткнулся на тебя. Ты лежала у лесной тропинки, почти вся под снегом… он думал, что ты мертва… потом понял, что ошибся. Но когда принёс тебя сюда, смерть в твой затылок дышала – столько пролежать в снегу, да ещё… без одежды…
Мариэль опускает глаза: сейчас на ней длинная рубаха.
И зачарованные цепочки на шее.
- Ты семидневку металась в лихорадке. Бредила, кричала что-то про восстание…
- Восстание?
- Короля же свергли, - Тара коротко, судорожно вздыхает. – Кровеснежной ночью прозвали… странно, как на деле кровавый снег не выпал… Короля, всю семью и придворных, что к восставшим не примкнули, вырезали. Теперь на троне Шейлиреар Дарфул Первый, князья позавчера ему на верность присягали…
Судорожно стиснутые пальцы вонзаются ногтями в ладони. До боли – несравнимой с той, что внутри.
- …что я говорила-то? Ах, да – ты неделю бредила. Мы уж думали, не выживешь, но ты сильная оказалась… Потом быстро на поправку пошла. А ты… совсем ничего не помнишь? Какая с тобой напасть приключилась? Почему ты там очутилась… в таком виде?
Мариэль смотрит ей в глаза – светлые, блекло-голубые. Ласковые, добрые…
…наивные.
Глуповатые.
- Я не помню.
- Как… не помнишь?
- Не помню, не могу вспомнить! Я помню, что меня зовут Мариэль, и… и всё. Не помню, как оказалась в лесу, куда и зачем я шла, есть ли у меня дом, родители…
- Тише, тише, - кажется, слёзы в её голосе звучат убедительно – Тара успокаивающе касается её волос, - ничего, ты, наверное, просто устала… плоховато соображается после такого жара… Я принесу тебе поесть. И молока с мёдом. Хорошо?
- Да… спасибо.
- Вот умница. Гелберт – за мной.
Тот послушно выходит. Вперевалочку, по-медвежьи следует за женой – на кухню, вестимо.
- Бедная девочка, бедная, ох… - Тара усиленно звякает тарелками и говорит шёпотом, но Мариэль лишь чуть напрягает слух, чтобы всё расслышать. – Богиня, за что ей это?
- Думаешь, ей память отшибло? – ну да, голосом Гелберта одарили под стать походочке – явно позаимствованным у кого-то косолапого.
- А что, разве не видно? Бедная девочка. Конечно, такое пережить…
- А…
- Но я вконец уверилась, что она из господ. Говорит так… как приказывает, а это – первый признак знатной дамы. Я ж тебе говорила, она явно из знати – все эти перстни родовые, медальоны…
- И что знатная девушка делала одна в лесу, да ещё голая?
Скрип двери. Олово снежного ветра, на миг ворвавшегося в дом, глухой перестук шагов…
Кто-то пришёл.
- Она из свиты королевы или принцессы. Бежала из Окраинной, но её нагнали… Обесчестили бедняжку и бросили в лесу умирать. Спросишь, почему украшения не сняли? Мы их тоже снять не смогли, раз – побрякушки зачарованы явно, и два, если скажешь, что можно было их вместе с головой отрезать – наверное, их целью был не грабёж. Они хотели просто… поразвлечься.
- Но…
- Мам, пап! – а вот и её спаситель явился, похоже. Звучным басом он явно удался в папеньку. – Как девушка?
- Только очнулась, - шёпот Тары истекает нежностью, как патокой. Да, материнской ласки и заботы в этой женщине зашкаливающе много…
- Вы ей рассказали?..
- Конечно!
- Тогда пойду к ней. Она наверняка захочет… поблагодарить меня, - шаги.
- Альмон!
Скрип половиц затихает на миг:
- Что?
- Она ничего не помнит, кроме своего имени… но я знаю, что она из господ.
- Даже так?
- Не забывай о манерах!
- Я само воплощение манерности, - стон отворившейся двери.
Её спаситель входит в комнату: рослый широкоплечий детина, закутанный в тёмный плащ. Сальные чёрные патлы, крошечные глазки, нос даже не горбатый, а холмистый, усы щётками…
При одной мысли о том, что он видел её без одежды, Мариэль передёргивает.
- Здрасьте, госпожа, - красавец расплывается в желтозубой улыбке, - рад видеть вас в добром здравии… Вроде выглядите вы гораздо лучше…
Взгляд, которым этот… медведь ощупывает её ножки, не прикрытые короткой рубахой, Мариэль почти чувствует.
- Как прикажете вас… э… величать?
Мариэль окидывает взглядом комнату. Она редко бывала в крестьянских домах, но сейчас ей хватает взгляда, чтобы определить: хозяева этого дома – крестьяне очень даже зажиточные.
Мариэль косится на тёмное окно, за которым скулит ветер.
Мариэль ищет решение.
Раз за неделю её не нашли – её и не искали: этой чародейской мрази Шейлиреару на поиски хватило бы и дня. Принцесса Ленмариэль Бьорк мертва – даже для мятежников.
Она осталась одна.
Когда она поправится, Фаргори выставят её за дверь – какой бы доброй ни была Тара, лишний рот крестьянам не нужен. Особенно если вскорости этих ртов окажется целых два. Ей и её ребёнку никто не поможет…
Конечно, она может остаться у них в качестве служанки. Вряд ли им нужна служанка в том смысле, в каком привыкла понимать эту должность Мариэль, но лишняя пара рук всегда пригодится. Она может работать на них за хлеб и кров. Делать всю чёрную работу своими нежными ручками, никогда не державшими ничего тяжелее малахитового гребня…
Если они захотят помощницу, обременённую младенцем…
А есть ещё один вариант.
Тара явно добрая женщина. Таре явно нравится Мариэль. Тара явно преклоняется перед «господами».
А ещё Тара явно женщина порядочная.
Конечно, версия обесчещения, которую Мариэль не может опровергнуть, значительно портит картину… но Тара наверняка сможет об этом забыть. Хотя бы ради «побрякушек».
Не каждому захочется укрывать неугодную новоявленному королю девицу… но если бы им не хотелось – не стали бы её выхаживать.
Ребёнку уже месяца два… но ведь она может родить его «недоношенным».
А о том, что от одной мысли о подобной перспективе её начинает мутить – Мариэль постарается забыть. Она должна выжить.
Она обещала…
Мариэль встаёт. Грациозно поводит плечами. Делает шаг вперёд.
Один шаг обречённости.
- Мариэль, - её голосок звучит нежно, как переборы струн арфы, - но не надо на «вы», это я должна выказывать уважение… Вы спасли меня, и я навсегда в неоплатном долгу перед вами.
Да, конечно, она рисковала.
Но что-то подсказывало ей – Тара не позволит своему сыну «просто поразвлечься»…

…Нам досталось всё имущество, без лишнего рта заживём ещё лучше, да к тому же теперь мы хотя бы в собственном доме сможем спокойно перекидываться.
Маленькая Таша поднимает на неё безмерно удивлённые серебристые глаза. Серебристые… Интересно, дар судьбы или её насмешка – каждый день видеть перед собой его маленькую копию?
Порой хочется, чтобы Таша была менее похожей на своего отца…
- Мам, как ты… почему?! – она рыдает шёпотом. Не хочет разбудить сестру – трёхлетняя Лив сопит рядом в колыбельке. – Это же… это же папа, мой папа!
…своего настоящего отца. А не того, кого считала отцом Таша.
- Я просто пыталась объяснить тебе, что жизнь продолжается, - она рукавом промокает слёзы на щеках дочери, - и мне не нравится, когда моя девочка плачет. Будешь всё время плакать – у тебя будут красные глаза, а никто не любит девочек с красными глазами.
- Меня и так не больно-то любят, - бурчит Таша, - ты же редко разрешаешь мне гулять с ребятами.
- Малыш, мы уже это…
- Мам, просто они считают, что, раз я редко выхожу с ними, то я задаюсь! К тому я одеваюсь, как… как «госпожа», а им только дай подразнить, какая я гордячка! Один Гаст внимания не обращает… вроде.
- Таша, тебя не должны интересовать их пересуды. Ты ведь действительно «госпожа», и они тебе не ровня. Ты – наследница родов… рода…
- Морли. Я уже слышала, мам, много раз.
- Ну вот. А они – простые крестьяне.
- Мам, они ХОРОШИЕ! Ты-то тоже была «единственной наследницей», но не только общалась с «простыми крестьянами», но и вышла замуж за одного из них! Восстание, да, я знаю, короля убили, всю твою семью, потому что приближённые Его Величества были, тоже – но ты ведь никогда не вышла бы замуж за папу только потому, что тебе некуда было больше деваться!
Мариэль, чуть сощурив глаза, смотрит на дочь.
- Спокойной ночи, малыш, - она сама едва слышит свой голос.
Одно из достоинств Таши – она всегда понимает, когда можно спорить с мамой, а когда нет. Поэтому сейчас просто откидывается на подушку и отворачивается к стене. Молча. А Мариэль, прикрыв дверь детской, идёт в гостиную, подходит к окну, утыкается лбом в прохладное стекло, глядя на спящие в сумраке яблони – и щёки жгут обидные бессильные слёзы.
Почему, почему она вынуждена всё время лгать, почему не может рассказать всё без утайки хотя бы собственной дочери?!
Помнится, семилетней Таше Мариэль пыталась объяснить, почему они должны скрывать от людей своё «истинное лицо»… О, да. Пыталась.
- Малыш, люди не любят тех, кто отличается от них, - сказала она тогда.
- Почему? – последовал вопрос.
Мариэль даже растерялась:
- Ну… просто не любят, и всё.
Таша наморщила лобик – а потом взглянула на мать, и её серые глаза походили на блюдца:
- Что, ВСЕ люди?
- Большинство. Встречаются, конечно, некоторые…
- Но мы же не виноваты в том, что мы другие?
- Мы ни в чём не виноваты, малыш.
- Но раз люди не любят нас, хотя мы ни в чём не виноваты – это плохо!
- Ну… да. Не очень хорошо.
- И… и… И что же тогда, получается, что ВСЕ люди – плохие? – её лицо выражало истинный ужас. – И… и папа, и соседи, и… все-все?!
- Нет, конечно, - Мариэль безнадёжно погладила дочь по светлой макушке, - я… пошутила. Просто… делай то, что мама говорит, ладно? Не то мама расстроится.
Вот это Таша поняла. И послушалась. Она всегда слушалась.
Не хотела бы Мариэль ещё раз увидеть такое выражение в лице своей дочери… а в тот момент, когда Таша узнает правду – оно вряд ли будет другим.
Может, Таше правда и понравилась бы. Злой король, изгнанная королевна, потерянная принцесса, понятия не имеющая о своём королевском происхождении… Всё в лучшем духе её любимых сказок. Да только неожиданно оказаться на месте той самой принцессы – на деле нерадостная перспектива. Повести народ за собой не так просто, как кажется. Люди ко всему приспосабливаются. Люди из всего могут сотворить привычку. По сути, так ведь гораздо проще – когда случается что-то, чего ты не ждёшь, убеди себя и окружающих, что так оно и должно было случиться. И всё сразу встанет на свои места.
Если не получается пойти против короля-чародея, подчинись и сделай вид, что так всё и было задумано.
О Кровеснежной Ночи правду в книгах по истории не писали. Если уж на то пошло, там вообще о ней не упоминали – Шейлиреар Первый, оказывается, пришёл к власти «в результате внезапной и неожиданной кончины монарха и наследницы престола, из-за чего род Бьорков был прерван». И лишь в народе из уст в уста слухи передавались. И с годами они искажались, извращались, и новое становилось всё привычнее, а старое, безвозвратно ушедшее, виделось в другом свете, а чтобы не приходилось об этом ушедшем жалеть, так просто немножко это ушедшее очернить…
Сейчас, как выяснялось, Бьоркам и всей «поганой знати» «досталось по заслугам».
И что ты можешь сделать? Что можешь изменить? И хочешь ли?
Сколько проживут они с дочерьми, стоит Мариэль объявить о себе?..
Она подходит к каминной полке, берётся за край, напрягает пальцы – и та крышкой поднимается вверх.
В тайнике осталось три цепочки, не считая перстня Бьорков. Хорошо ещё, что Её Высочество Ленмариэль всегда таскала на шее по шесть-семь фамильных драгоценностей. Стоили побрякушки дорого: помимо благороднейших металлов и драгоценнейших камней, украшения ещё и зачаровывали на обереги лучшие маги Провинции. А по спецзаказу к тому же вплетали чары приспособления, чтобы цепочки подстраивались под шею владелицы: иначе не удержались бы после перекидок.
Как Мариэль и рассчитывала, приданое послужило основной причиной того, что Тара, Гелберт и сам Альмон прикрыли глаза на все белые пятна и смущающие места в биографии будущей жены и невестки. Впрочем, главного смущающего места Мариэль им всё равно не сказала: никакое золото не заставило бы суеверных крестьян смириться с тем, что их невестка – оборотень. Хотя золото в конечном счёте сыграло немаловажную роль в том, что они с Ташей живы-здоровы… Конечно, она потребовала у всей «семейки» клятвы не присутствовать при родах, конечно, умолила притушить свечи – но одна из цепочек, перейдя в морщинистые ручки повивальной бабки, благополучно закрыла той рот. Который мог проговориться, что как-то больно странно кровь у новоявленной матери на свету отливает…
Впрочем, золото – не самый надёжный замок для болтливого рта. Особенно для такого болтливого рта. Могила куда надёжнее – а Мариэль позаботилась о том, чтобы этот замок нашёл старуху как можно скорее. Вообще-то она хотела скорее пригрозить Гринке, чтоб язык не распускала – чуть-чуть ведь соседке не проговорилась о подозрениях своих… И ведь почти ничего и не делала, просто сидела подле кровати. Ну, порычала чуть-чуть. И то, что ночью, спросонья зрелище оскалившейся чёрной волчицы довело Гринку до сердечного приступа с летальным исходом – проблема исключительно самой Гринки.
Украшения продавали потихоньку – вырученных денег хватало надолго. Конечно, им троим на припевучую жизнь и выручки с сидра было бы достаточно, но Мариэль не смогла бы скупать Таше книги стопками и одевать свою принцессу в шелка и бархат. Да, пусть её дочь выросла среди простолюдинов, но Таша ведь принцесса, и Мариэль хотела видеть её образованной и выглядящей соответственно. Хотя бы дома – на люди в «королевском» виде показываться не особо-то умно.
В ближайшую поездку в город, наверное, стоит отнести в лавку очередной медальон…
Мариэль задумчиво вертит в пальцах кулон с александритом. Она без сожаления продаст все свои драгоценности, кроме трёх: кулона, - маминого подарка на свадьбу, - перстня Бьорков и перстня Морли, который Мариэль носит на пальце. Наверное, кулон она отдаст Таше в день рождения, в дополнение к новой книжке и атласным туфлям. Надо же – двадцать третьего её девочке исполнится уже десять лет…
Наклонив ладонь, она позволяет кулону соскользнуть обратно в тайник. Возвращает крышку тайника на место.
За последний год Таша явно стала… умнее. Хотя скорее – не такой наивной. Та же ситуация с деревенской ребятнёй наконец заставила её понять: люди действительно не любят тех, кто отличается от них.
Да и… смерть Альмона, пожалуй, пойдёт Таше на пользу.
Мариэль растила дочь в тепличных условиях, ограждая от всего, оберегая от малейших волнений – но при этом, естественно, не уставала рассказывать Таше о том, как опасен окружающий мир. Только эти рассказы Таша явно приравнивала к сказкам на ночь. Она упрямо считала мир прекрасным. Она упрямо верила в то, что все окружающие хорошие и добрые. И упрямо, с каким-то детским эгоизмом верила в то, что это кому угодно может быть плохо – а вот у неё всё обязательно будет хорошо.
Слава Богине, хоть наглядные примеры действовали на неё убедительно.
Таша стала осторожней лишь после того, как на очередной прогулке в лесу ей пришлось уносить ноги от голодных волков – и после той истории с колодцем, естественно.
Таша поверила, что люди умирают, только когда сгорел в лихорадке младший сынишка Койлтов.
После того, как ограбили и убили старика Шелмана, Таша поняла, что представители так называемых разумных рас – хотя звери вообще-то тоже обладают разумом – могут причинять зло себе подобным.
Когда скончались Тара и Гелберт, Таша была слишком мала, чтобы что-то понять. А потому до сегодняшнего дня она упорно считала, что умереть, быть ограбленными или убитыми могут только другие – далёкие, малознакомые или вообще незнакомые люди. А Таше и её близким бояться нечего.
Теперь, может, она наконец поймёт: даже у неё не всегда всё будет хорошо.
Что ж, наверное, когда-нибудь Таша вырастет. И тогда Мариэль сможет рассказать ей всё без утайки…

…лежать и чувствовать, как из неё с каждым мигом, с каждой каплей крови, с каждым ударом замирающего сердца уходит жизнь…
…и не хватает сил даже на то, чтобы перекинуться…
- Может, всё-таки надо её…
- Нет. Ей не выкарабкаться.
Их трое. Двое брезгливо обтирают «нечестивые» клинки, а третий просто наблюдает. Главный. Не опустился до того, чтобы руки марать. Рубленые черты мертвенно-бледного лица, шрам на щеке – три рваные полоски – и жуткие, немигающие водянистые глаза…
- Мне искренне жаль, что так вышло, Ваше Высочество. Но иного пути не было.
Он смотрит на неё сверху вниз. Её девочка у него на руках – головка безжизненно мотается на тонкой шейке, губа разбита: Лив кинулась на одного из них с кулаками, а тот наотмашь, небрежно ударил её по лицу…
- Идёмте. Здесь нам больше делать нечего.
Она знала, что ничего не сможет сделать. Знала, стоило ему окликнуть её из-за двери. Словно вернулся призрак прошлого, чтобы забрать то единственное, что у неё осталось…
Она не могла любить Лив, но это был её ребёнок. И если кто-то думал, что она позволит отнять у неё дочь – он ошибался.
Только бы Таша не вернулась сейчас, Богиня, только бы… Кроме этого – она ничего не боится.
Ведь она уже умерла.
Почти шестнадцать лет назад…

Таша долго смотрела во впадины мёртвых глаз.
А затем тишину трещиной разбил её тихий смех.
- Да, забавный сон получается…
Она закрыла лицо руками.
«Нужно проснуться, нужно срочно проснуться…»
Оловянный запах никуда не уходил.
«Ну же…
Проснись, пожалуйста…»
Но она здесь, она всё ещё была здесь…
Она отняла ладони от лица. Посмотрела вниз. Протянув руку, закрыла чёрной волчице глаза, опустившись на колени, попыталась приподнять тело.
Тяжёлое…
Глядя прямо перед собой неживым, остекленевшим взглядом, - Таша взяла волчицу за передние лапы и поволокла вперёд.
Могилу копала на заднем дворе, там, где они недавно разрыхляли землю – Лив приспичило вырастить «свой собственный» горох. Тёплый ветер веял липовым мёдом: соцветия только вчера зажглись на деревьях жёлтыми звёздочками.
Таша остановилась, когда куча земли стала выше её роста. Выбралась из ямы. Столкнула тело вниз.
Механическими движениями заводной куклы стала засыпать могилу.
Когда всё было готово, она откинула лопату и отошла чуть поодаль, к яблоням. Сорвала две тонкие веточки, перевязала их травинкой и, вернувшись к могиле, положила на мягкую землю только что сделанный крест.
После она долго стояла, глядя куда-то вперёд – её тоненькая прямая фигурка, казалось, касалась диска поднимавшейся над яблонями луны.
А потом Таша перегнулась пополам, упала на колени, скрючилась на земле и заплакала – до судорожной боли в горле, кусая руки. Без слёз.

Вопрос: Мнения

1. Хорошо, зацепило		7	(77.78%)
2. Прилично, хотя...		0	(0%)
3. Перспективно, но...		0	(0%)
4. Спорно		0	(0%)
5. Без комментариев		2	(22.22%)
Всего:		9

@темы: Рианнон, Та, что гуляет сама по себе

---

Та, что гуляет сама по себе

[Rhiannon]

Собственно, да. Это началось здесь, значит, и закончиться должно здесь же. Простите, кто уже переел сего эпоса, но...
Итак, окончательная редакция. Или максимально близкая к окончательной.

Паладины огня... Это то, что мы знали всегда:
Кто подарит нам ветер, когда божества не хранят?
Кто коснется плеча, когда нет ни меча, ни коня,
И найдет, и удержит, всегда возвращая назад.

Паладины мечты... в ураганах - звездой-маяком
Неизменно светя - чтобы мы успевали на свет
Ты не видишь лица, да и голос тебе незнаком,
Только это - тот голос, в котором ты слышишь ответ

Паладины любви... вот и всё, разве нужны слова?
Или просто улыбка, и просто костер и рука
Подойди. Посмотри. В его взгляде - туман и трава,
И дороги, и солнце. И радуга. И облака.

Паладины огня... и пути, и полетов во сне
Это те, кого ждешь, это те, кто спускается вниз
и живет среди нас, предпочтя свое небо земле,
Чтоб вершины и ветер - всем тем, кто тоскует о них.

М. Шейдон
Вместо эпиграфа

Та, что гуляет сама по себе
Часть I. Кошка

Пролог

Он пришёл на закате, когда умирающий свет патокой переливался через горы.
Он осадил коня у плетня, и, когда он спешился, подошвы сапог коснулись пыли без единого звука.
Он оглянулся, любуясь безлюдьем. Деревенские улочки вымерли. Даже если бы стрелки часов не указывали на время вечернего чая – здесь, на окраине, всегда было безлюдно.
Он положил руку на калитку, подтолкнул совсем легонько. Скользнув в приоткрывшуюся щель, ступил на мощёную камнем дорожку и бросил через плечо:
- Я позову. Скоро.
Двое наёмников уже спрыгнули наземь. Держа руки на эфесах клинков, косились за плетень, на добротный деревенский дом с белёными стенами – светлый островок в море яблоневых крон вокруг.
Он поднялся по трём ступеням террасного крыльца, и ветер донёс ему в спину обрывки шёпота:
- …те самые Фаргори…
- …так самоуверен…
- …знает, что никто не увидит?
- …а если увидит – сильно пожалеет…
Он коротко стукнул в дверь.
Её шагов он не услышал. Не мог услышать.
- Кто там? – голос за дверью звенел нежными переливами – не хуже альвийских флейт.
Он улыбнулся:
- Боюсь, мой ответ вам не понравится… Ваше Высочество.
Тишина за дверью обратилась в полную противоположность звука.
- Ваше Высочество?
Он прижался щекой к некрашеной двери. Дерево было нагретым и сухим – оно грело, как печка.
- Ваше Высочество, обойдёмся без шума. Мне нужна ваша дочь. Отдайте её, и вас никто не тронет.
- Я вас не понимаю, - её голосом можно было колоть лёд. – Меня зовут Мариэль, и я из семьи Фаргори, что испокон веков живут в Прадмунте и делают сидр, и я простая крестьянка. Если всё это шутка, то чрезвычайно глупая. А теперь – уходите.
- Неплохо, Ваше Высочество. Снимаю шляпу и восхищаюсь вашей выдержкой. Но, боюсь, в этой игре вам выпали плохие карты, и если вы не откроете мне дверь, я открою её сам, только и всего.
- Вы угрожать явились? – она казалась спокойной. – Я умею громко кричать, поверьте. И стоит мне крикнуть, как сбегутся…
- Далековато докрикиваться. А даже если сбегутся – значит, придётся убрать на пару человек больше. Или на десяток человек, - он отступил на шаг. – Я не шутить пришёл, Ваше Высочество. И с пустыми руками уходить не намерен. Чем скорее вы это поймёте, тем лучше.
Когда она заговорила вновь, её голос звучал глухо:
- Я пойду с тобой, но Таша… Оставь её. Она здесь ни при чём, она ничего не знает, клянусь.
- Таша? О, нет. Мне нужна не она. Речь идёт о младшей. Лив.
- Лив? Но… - она запнулась.
- Неожиданно, правда? – его улыбка стала шире. – Отдайте нелюбимую дочь – останетесь жить. Вы бы сами этого хотели. Знаете ведь.
- Кто ты? – она почти шипела. – Откуда знаешь обо мне… столько?
- Я знаю больше, чем вы можете себе представить, Ваше Высочество. Но, боюсь, ответить на ваши вопросы… выше моих сил, - он взмахнул рукой с изящностью дирижёра. Двое за плетнем только того и ждали: миг спустя сапоги уже чеканили шаг по дорожке. – Так откроете?
Две серые тени поднялись на террасу, встав за его спиной.
Яблони шелестом взволновались на ветру.
- Нет.
Улыбаясь, он склонил голову набок:
- Благодарю, Ваше Высочество. Вы меня не разочаровали.
Он не шепнул таинственные слова. Рука его не взметнулась в замысловатом пассе. Казалось, он ровным счётом ничего не сделал – но дверные цепочки и засовы с той стороны тихо звякнули.
Когда под порывом неощутимого ветра дверь распахнулась, за ней никого не было.
Он шагнул в пустую прихожую. Наперёд зная, куда смотреть, взглянул вниз – и мыском сапога поворошил серый ком сброшенного платья.
- Поняла, что уйти не удастся… правильно, из дома никто не выйдет, пока я того не захочу. Значит, в прятки играем? – кивок на дальнюю дверь. – Там. В детской. Осторожно.
Клинки выскользнули из ножен беззвучно. Серебряное покрытие с тонкой рунной вязью блеснуло закатным багрянцем.
Две тени скользнули вперёд, подчиняясь мановению его руки. Дверная ручка, тихо щёлкнув, провернулась невидимой ладонью.
Всё случилось быстро. Она не стала рычать – все разговоры, все предупреждения остались позади. Она просто атаковала.
А они просто защитились.
Он почти видел, как кровь алыми ртутными шариками скатывается с заговорённых лезвий.
Визжать или скулить она тоже не стала. Хотя раны «нечестивыми» клинками – он знал – для неё были очень болезненны…
- Мама, МАМА!!!
Вот теперь, кажется, пришло время его действий.
Смелая девочка. Глупая девочка. Наверняка же сказано было спрятаться и сидеть тихо.
Ой, не зря…
…а где-то далеко, за много вёрст от светлого дома и яблоневых садов, по облитой закатной глазурью дороге мирно рысила каурая кобылка. Всадник, сгорбившись в седле, казался дремлющим – до того самого момента, как придорожная трава тихо всколыхнулась. Очень странно всколыхнулась: двумя полосами, на миг пролегшими и тут же сгладившимися в травяном море.
Кобылка, поведя мордой по ветру, встревоженно стригнула воздух ушами – но всадник не встрепенулся. Даже не выпрямился.
Лишь чуть повернул голову.
Какое-то время он всматривался в заросли лебеды, вымахавшей в человеческий рост. Потом медленно, медленно протянул руку за спину.
Лебеда глухо, бесконечно злобно зарычала в ответ.
Лошадь понесла в тот самый миг, когда стена высокой травы выплюнула две мохнатые тени. Лошадь понесла тогда, когда звери уже взвились в прыжке.
Лошадь понесла безнадёжно поздно…
…но всё это действительно было далеко.
А здесь и сейчас – в доме смолк детский крик.
Вскоре трое всадников уже пускали коней галопом: по ниточке просёлочной дороги к ленте тракта, ползущей к горизонту среди лугов – прочь от яблонь, встревоженно шепчущихся вокруг мёртвого дома.
Он не оглядывался, но смотрел в небо.
Он не мог разглядеть в вышине даже маленькой белой точки, но знал, что она там.
А потом – она вернётся…
- Ну что ж, - он улыбнулся своим мыслям, - до встречи, девочка.
Отличный день. Отличное настроение. Наконец что-то стоящее. Наконец…
…игра началась.

Вопрос: Мнения

1. Хорошо, зацепило		4	(80%)
2. Прилично, хотя...		0	(0%)
3. Перспективно, но...		0	(0%)
4. Спорно		0	(0%)
5. Без комментариев		1	(20%)
Всего:		5

@темы: Рианнон, Та, что гуляет сама по себе

---

Сталкер

[Maya-Bell]

Продолжение моего творчества. На этот раз диалог, поэтому выношу в отдельный пост. Надеюсь, осилите))
Я немного изменила форму голосования, так как ответ "не зацепило" кажется мне слишком размытым, поэтому голос того человека, который отметил этот пункт, я перенесла в "слабо все". Надеюсь, не осудите.

Обратно шли значительно быстрее, следы искать больше было не надо, к тому же мои напарники были страшно рады, что им не придется таскаться всю ночь по периметру, а можно будет выспаться в теплой постели. Мне же предстоял долгий и неприятный разговор с комендантом. Я пошел к нему в кабинет, лишь слегка стряхнув грязь с ботинок и наскоро выхлебав чашку обжигающего чая. Березин сидел за своим столом, склонившись над какими-то бумагами.
- Ну что, Малинин, - поднял он на меня глаза, - яблочко от яблони недалеко падает.
Значит, уже доложили. И тон беседы он выбрал официальный – дело плохо. Я вытянулся по струнке.
- Никак нет, товарищ (?) комендант.
- Нет, значит? – повторил Березин, пытливо глядя на меня. – Ладно, садись. Почему нет?
- Потому что я не пошел бы в Зону на ночь глядя, не зная о ней последнюю информацию, с сопровождающим, который о ней тоже нифига не знает.
- Ну-ну… Сталкером ты же как-то стал.
- Ну, тут совсем другое. Я же был в составе экспедиции. Просто меня настолько затянуло, что я остался. Так что подготовка у меня была, причем очень неплохая. О многих явлениях Зоны я знаю побольше вашего.
- Что племянничка твоего туда затянуло, ты случайно не знаешь?
- Никак нет. И мне бы очень хотелось у него это узнать… при встрече, - я затаил дыхание.
Березин устало потер глаза.
- Только встреча это, боюсь, будет не радостная… Если будет. Обратно им возвращаться смысла нет. И ты знаешь почему.
Я молчал.
- Мне необходимо составить рапорт о произошедшем, чем я, собственно, сейчас и занимаюсь. А тебе необходимо будет его доставить.
Я облизнул губы.
- Послушай, Андрей, может тебе с этим не спешить? Ведь ты знаешь, чем им это грозит. Дай мне три дня, я их обоих тебе за шкирман приволоку.
Березин покачал головой.
- Не могу. Меня за это снимут.
- Не снимут. Ты же знаешь. Тебя ценят, никто до тебя этой частью так хорошо не управлял. Да и кого на твое место сюда поставить можно?
- Нет, Саша. Я тебя понимаю, но это дезертирство, а дезертирство должно наказываться сурово.
- Сурово наказываться?! Ты вспомни, где мы находимся! Да им в Зоне этого наказания до конца дней хватит! Скажу тебе честно, на Петьку мне наплевать. В 27 пора уже головой думать, но Сашку мне жалко.
Комендант молчал. Я его хорошо знал, он хоть и выглядел мягким, но внутри у него скрывался стальной стержень, и согнуть его было невозможно. Но и мне отступать было невозможно.
- Андрей, ну не три дня, два! Два дня! Я больше ничего не прошу! Я сам пойду, никто из твоих не пострадает. Если что, свалишь все на меня.
- Да ты совсем спятил! За то время, что ты по воле гулял, в Зоне все изменилось! Ты сам там как новичок будешь!
- Опыт не пропьешь.
- Саня. Это два взрослых мужика, они свой выбор сделали. Пусть теперь отвечают.
- Да чего с Сашки взять? Тебе самому было 18. У него мозг еще на место не встал. Дай мне два дня! Я его верну, а там делай с ним, что хочешь.
- Да за два дня ты его еще и не найдешь.
- Найду, - я пошел на абордаж, - Андрей, за тобой должок есть…
Березин нахмурился.
- Свой «должок» я тебе отдал, когда из Зоны вытащил. Так что губу-то закатай.
- Ну тогда по дружбе.
Но комендант смотрел на меня холодно.
- По дружбе иди с братками братайся. А здесь у нас служба.
Я откинулся на спинку стула и в сердцах ударил ладонью по столу.
- Знаешь, товарищ (?) комендант, я скажу начистоту. Мне плевать, дашь ты мне пропуск или нет. Я все равно за парнем пойду. Вот и вся песенка.
- И плюнешь на то, что сам еле вылез из Зоны? Снова станешь вне закона?
- Да какой тут закон, Андрей? Ты вспомни, где мы. Тут закона отродясь не было. А если я приеду домой без малого, как я сестре в глаза смотреть буду? Я же у нее живу. Она, муж ее, Оленька и Сашка – вот моя семья. И кроме них мне терять нечего. Так что, нет, не боюсь. И да, если придется, плюну на все.
Мы тупо смотрели друг другу в глаза несколько секунд.
- Ты - дурак, - сказал Березин.
- Никак нет, - ответил я, - Андрей, дай мне снаряжение, оружие и отпусти, с пропуском, потому что иначе я уйду так, а я не хочу.
- А если я тебя запру?
- Нет у тебя таких полномочий. Я не твой подчиненный.
- Причину всегда можно найти.
- Можно, но только зачем? Дай ребятам шанс спастись, потому что чем дольше мы тут болтаем, тем он меньше.
Березин еще помолчал. Я трогал языком обожженное чаем нёбо, мне было все равно.
- С тобой пойдет Виктор, - сказал он, наконец, - и теперь ты будешь у меня в долгу.
Я ушам своим не поверил и быстро ответил:
- Как скажешь, начальник.
Комендант тяжело поднялся, подошел к сейфу, стоявшему за столом, быстро набрал код и извлек оттуда карту.
- Вот, - сказал он, расстелив ее передо мной, - это карта, где помечены все аномалии в этом районе после последнего выброса. Может, конечно, и не все, на завод мы не совались, там их как всегда слишком много.
У меня если только рот не открылся. Е-мое! Как же я люблю Березина!
- Спасибо, Андрей, - пробормотал я, протягивая к карте руку, по которой тут же и получил.
- Но-но, даже пальцем ее не тронь. Это секретный документ! Смотри и запоминай, понял? Даю тебе десять минут, а я пока схожу, скажу Федору, что у него грузовик сломался.

Вопрос: Мнение

1. Понравилось		1	(16.67%)
2. Слог нормальный - сюжет истасканный		3	(50%)
3. Сюжет нормальный - слог слаб		1	(16.67%)
4. Слабо все		1	(16.67%)
Всего:		6 Всего проголосовало: 6

@темы: сталкеринское, Проза

---

Герой нашего времени

[Rhiannon]

До чёткости тонок, хрустально звонок,
А нынче – мучительно худ и хрипишь.
К дрожащим губам – сигарету спросонок.
И взгляд в потолок. И без смысла – молчишь.
Глаза до прозрачности синей небесны,
А нынче – за дымкой годов и забот.
Мечты растворились, и счастье – исчезло.
И в жизнь убегаешь – дел невпроворот.
Пусть руки, как крылья, стремятся к вершинам –
Ты их опускаешь. Ты ловишь такси.
И больше – не в небо: к проезжим машинам –
Твой взгляд безразличный с оттенком тоски.
Ты нынче – не лишний. Ты не наблюдатель.
Не главный герой городской суеты…
Нет главных героев. Есть лишь обыватель –
Который своей не преступит черты.

@темы: Рианнон, Стихи

---

[Rhiannon]

I.

Прозрачное небо. Прозрачные травы.
И воздух прозрачен...
Наверно, мы живы. Наверно, неправы -
А как же иначе?

Мы бродим у берега света и тени,
У самого края...
Случайно заметим свои отраженья -
И их не узнаем.

Мне нравится быть неумелой, нелепо
Смывая весёлость.
Прозрачные травы. Прозрачное небо.
Прозрачен твой голос...

II.

Пусть ветер шумит, пригибая траву –
Я звонче бамбуковой флейты живу.
Ко мне прикасаются нежно и грубо
Сухие ладони, усталые губы.

Катится солнце на дно после дня,
И жёлтые звуки скользят сквозь меня.
А в небе кричат беспокойные стаи…
Я звонче бамбуковой флейты – пустая.

III.

Холодно было и так светло -
Я не могла себя разглядеть.
Солнце стучало в моё стекло,
Редких прохожих ловило в сеть.

Солнце пыталось найти меня,
А я в окно, от ветра дрожа,
Бросала слова, и они, звеня,
Летели с пятого этажа...

А небо пустело синей, сильней,
И где-то внизу были я и ты.
И даже потерянности моей
Хватило света до черноты.

@темы: Рианнон, Стихи

---

***

[Rhiannon]

Выдох - вдох.
Воздух сух.
В небесах -
Белый пух.

В вышине -
Хрупкий луч.
Свет пушист
И летуч.

Тополь тих,
Полдень глух.
До дождя
Кружит пух.

Только миг
Впереди -
Закружись,
Упади...

И надежда,
И страх -
Взлёт и крах,
Пух и прах.

@темы: Рианнон, Стихи

---

Сталкер, Зона и прочие радости...

[Maya-Bell]

Привет. Я не претендую на звание гения и даже на звание писателя тоже пока не претендую. Мне реально важны ваши мнения, если есть замечания, было бы просто отлично, если бы вы их расписали. Конструктивной критики я не боюсь, а прислушиваюсь к ней.


Я стоял на обочине и курил. Рядом примостились еще трое мужиков, перемазанных грязью с головы до ног. Вокруг на много километров не было ничего, кроме истерзанной грузовиками дороги и полей. И вот именно в этом месте наш грузовик угораздило спустить колесо. Даже Федор, - наш водитель, механик и просто отличный парень, - задумчиво чесал в затылке, - шины-то были новые. Я же относил случившееся к своего рода мелким аномалиям, предупреждавшим глупых людей, что дальше лучше бы не соваться. Конечно, ведь мы приближались к Зоне.
- Ну что, мужики, перекур окончен, - произнес Петя, наш главный, или «Босс», как мы его иногда называли. Привычным движением он втоптал окурок в грязь и направился к грузовику. Предугадав его намерения, я крикнул:
- Эй, Петрович! Не наглей! Моя очередь ехать в кабине!
- Ну тогда не щелкай клювом, блин, – раздосадовано бросил Босс.
Все засмеялись.
Федор постучал ногой по колесу.
- Побежит как новенький. Может, и до темноты успеем.
- Хотелось бы, - проворчал Петя, - а то нас в таком виде еще за монстров ихних примут…
- Не примут, - отозвался Саня, молодой парень, по совместительству мой племянник и тезка, отряженный нам в помощь, - мы им барахло везем. Они нас как мать родную встречать будут.
Я почавкал к кабине, сапоги скользили и утопали в мутной жиже.
- Ты только плащ сними и обувку, - сказал Федор, усаживаясь за руль, - а то всю кабину мне загадишь, а я ее только мыл недавно.
Я отряхнул сапоги, как мог, а плащ свернул и положил под сиденье. В кабине было хорошо, тепло и уютно, не то, что на жестких ящиках в трясучем кузове. Казалось бы, зачем небольшому грузовику с едой, обмундированием и всякой мелочевкой для военных эскорт из четырех человек, двое из которых были солдатами. Но Зона не только выплевывала из себя аномалии и всяких тварей, она еще и притягивала шваль со всего света:бандитов, мошенников и просто психов хватало уже на подступах к ней. Вот из-за таких-то личностей пару раз грузовики не доходили до места назначения.
Мимо проплывали бурые поля, небо было затянуто серым, но воздух был свежим и легким. Я устало вытянул ноги. Все-таки, правду говорят, что, единожды сунувшись в Зону, назад дороги нет. Я уже полтора года за периметр не хожу вообще, но уехать так и не смог. Что-то держит, заставляет возвращаться снова и снова, стоять около воинской части и смотреть, ловить звуки и запахи, дышать. Зона не отпускает. Именно поэтому я устроился работать на военный склад, теперь раз в месяц мне были обеспечены поездки на базу. И каждый раз я считал до них дни.

В тепле, на мягком кресле я задремал, а когда проснулся, было уже практически совсем темно. Грузовик вкатился на территорию базы. Я вытащил из бардачка список барахла, которое мы привезли, и вылез из машины. Вокруг уже суетился народ.
- Лапы прочь от казенного имущества, - скомандовал я, подходя к кузову, - сейчас все выдам согласно списку.
Рядом со мной из темноты вынырнул комендант части - Березин Андрей Михайлович.
- Здорово, Сашка. Чего так поздно? Я уж думал, вы в Зону заехали сослепу.
- Со мной не заедут, даже если забора не будет, - отмахнулся я, - У нас колесо спустило, час мучились, пока поменяли, и дорогу развезло так, что тащились как черепахи. Чего не позвонили, если волновались?
- Да у нас опять фонит, - вздохнул комендант, облокотившись на борт грузовика. – Со вчерашнего вечера ничего поймать не можем. И давление скачет, мама не горюй. Сегодня, прикинь, Легостаев в обморок грохнулся, и кровь у него носом пошла.
- Кто такой Легостаев? – спросил я без особого интереса, откидывая брезентовый полог с кузова.
- Лейтенант наш новый. Хотя теперь уже не наш. Мы его с вами в город отправим, тут нам такие не нужны.
- Ясен пень, - механически ответил я, разглядывая черный зев кузова. Чего-то там не хватало, а вот чего, понять не мог. Мозг спросонья не работал. А. Петьки с Сашкой не хватало. Ну, этих в кузове только привязав удержать можно. Я осмотрелся. Рядом их тоже не было. Куда они уже удрать успели?
- Эй, солдат, - обратился я к парню, присланному разгружать грузовик, - ты тут двоих не видел? Из кузова только что вылезли.
- Никак нет! – четко отрапортовал тот, сразу видно – новичок.
- Что случилось? – спросил Березин.
- Да Сашка с Петькой куда-то запропастились. В кузове ехали.
- Курят может?
- Да какой курят! Им по уставу от грузовика отходить не положено, пока мы его не разгрузим. Мы их что, потеряли что ли?
Комендант задумчиво потер лоб, подошедший Федор растеряно смотрел на меня.
- Я их тоже не видел. Ну не могли же они по дороге потеряться…
- Почему не могли, - возразил я, - может они в кузов запрыгнуть не успели, а мы укатили.
- Нет, не может быть, я в зеркало смотрел, когда отъезжали, дорога пустая была.
- Ну, козлы! – я в сердцах бросил список на ящики, - Если они сейчас из какого-нибудь сортира вылезут, я их обратно драить его отправлю!
Полномочий у меня таких, ясен пень, не было, но сила слова и моя разъяренная физиономия тоже тот еще метод воздействия.

Из сортира парни не вылезли, и вообще, через 10 минут всем стало ясно, что на базе их нет. В общем-то, это было ясно намного раньше, но надежда умирает последней.Я стоял, прислонившись спиной к грузовику, и курил. Сердце гулко стучало. Где ж мы их посеять могли? Более дурацкой ситуации не придумаешь. Может один выпал, а другой помогать кинулся, а мы с Федором и не заметили? Ну я-то спал. А Федор рулил, тут такая дорога, что за ней глаз да глаз нужен. А не позвонили они, потому что тут фонит со вчерашнего вечера. Тут меня прошиб холодный пот. Дорога последние 3 километра шла параллельно периметру. Вдруг из Зоны кто выскочил и наших парней сцапал. На моей памяти не было такого никогда. Только один раз слух прошел, что какой-то зомбак забрел за границу, но его тут же сцапали ученые. Но было это давно, да и слух этот – седьмая вода на киселе. С другой стороны Зона – вот она, чем черт не шутит
- Эй, Федька! -крикнул я, - Где там твой «прожектор»? Давай его сюда.
Через минуту я уже ползал по кузову с мощным большим фонарем. Так. Одежды нет. Я придирчиво осмотрел ящики, на которых предположительно сидели ребята, крови тоже нет. Есть только грязь - с сапог нападала, - значит, без них мы не уехали. Значит, потерялись где-то после этого. Вылетели на очередном ухабе. Придется ехать, искать. Ну и денек
Идти пришлось пешком. Во-первых, в темноте мы могли парней проскочить или чего доброго задавить. Во-вторых, мы бы затерли все следы, которые в такой грязюке были видны просто отлично.
Отряд дозорных из шести человек ради такого случая разделили: двоих отправили со мной по дороге, а остальные пошли своим обычным путем вдоль периметра.
Мы месили грязь молча, освещая себе дорогу мощными фонарями, двое по обочинам, чтоб осматривать их, один посередине. Справа от дороги был овраг с маленькой речушкой, а слева, метрах в пятистах, раскинулась Зона. Временами я украдкой бросал в ту сторону взгляды. Зона тянула, манила, наблюдала тысячью глаз. Ужасная, отвратительно красивая.
Я часто думал, почему, когда я был в Зоне, то мечтал выбраться оттуда, а когда выбрался – стал грезить о ней.Объяснение было очень простым: да, там мне приходилось спать в грязи на холоде, сидеть на сухом пайке, таскать тяжеленное обмундирование, постоянно бояться, но это давало мне ощущение жизни, а за Зоной я просто существовал.
За час мы прошли километра два. Грязь облепила сапоги и сделала их в два раза тяжелее. По дороге тянулись только две глубокие колеи, временами скрывавшиеся в лужах. После нашего грузовика здесь никто не проезжал. Тут высокий широкоплечий парень Виктор, шедший посередине, остановился и присел
- Ага… - протянул он. – Вот, кажется, и пришли… Тут кто-то спрыгнул.
Мы осторожно, чтоб не стереть следы, подошли сзади.
С краю большой лужи была видна широкая полоса и наполовину затертый ею отпечаток ладони, как будто кто-то поскользнулся и оперся рукой, чтобы не упасть.
-Так, - сказал я, - А где второй?
Мы начали рыскать фонарями по обочинам, выхватывая из темноты куски кустов, чахлые деревца и траву.
- Может крикнуть? – нерешительно осведомился второй парень, шедший с нами.
- Не стоит, - ответил Виктор.
- Давайте все-таки крикнем разок, - поддержал парня я, - мало ли… Мы не в Зоне.
Мы крикнули, ответа не было.
- Если они не совсем идиоты, то не стали бы от дороги отходить, а пошли бы на базу, - прокомментировал наши вопли Виктор, - надо дальше следы искать.
Следы нашлись быстро. На обочине дороги были четко видны отпечатки армейских ботинок. Метров через десять мы нашли то место, где спрыгнул первый из них. Дальше дело пошло быстро, шли парни не скрываясь, причем шли от базы. Куда они шли, я уже догадывался. Метров через 50 от дороги ответвлялась заросшая двухколейка, раньше ведшая к колхозу, который теперь находился за периметром. Посовещавшись, мы решили все-таки дойти до Зоны, где и наткнулись на вторую половину патруля, исследовавшую следы возле бетонного забора.
- Ну что, тут все ясно, - прокомментировал ситуацию один из патрульных, лица его в темноте я не разглядел, - парней на романтику потянуло, в ВОВ переиграли, теперь решили в сталкера сыграть.
- Вот дебилы, - поддержал второй, - сунуться в Зону без спецподготовки, да еще и на ночь глядя.
- Да еще и со службы смотаться… Теперь они не просто дебилы, они – дебилы-дезертиры.
- Как они пролезли?
- Думаю, тут все ясно, - ответил Виктор, принюхиваясь, - скорее всего они достали Прыгун. Озоном пахнет, как после прыжка.
- Че это такое?
- Телепортирующий артефакт. Интересная штука, но дурацкая, выглядит как обычный камень, телепортирует метра на 3-4 не больше… и не всегда удачно…и один раз.Патрульные, совершенно забыв о парнях, увлеклись расспросами про камень, где и за сколько его можно достать, а в Зоне где добыть?
Я молчал. Я устал, был зол как собака и одновременно боялся. На Петьку мне было наплевать, он взрослый мужик, и если он неадекватен, то это его проблемы. А вот нафига он Сашку мелкого с собой потащил? Мне казалось, что это была именно Петькина безумная идея, не могло моему племянничку такое в голову придти. Очень хотелось броситься за ними в погоню немедленно, поймать и оттаскать за уши, прежде чем это сделает какой-нибудь псевдогигант.
- Что будем делать? – спросил меня Виктор.
- Что, что… Идти на базу. Без обмундирования в Зону соваться нечего. Сдается мне не просто так его Березин зажал, чуял, чем все это кончится.

Вопрос: Мнение

1. Зацепило		1	(20%)
2. Не зацепило		0	(0%)
3. Слог нормальный - сюжт неинтересен		2	(40%)
4. Сюжет нормальный - слог ужасен		1	(20%)
5. Слабо все		1	(20%)
Всего:		5 Всего проголосовало: 5

@темы: сталкеринское, Проза

---

[Кринн]

Многие это уже читали, но всегда найдется тот, для кого этот отрывок - что-то новое. А уж полезное и интересное тут для себя найдет почти любой пишущий/читающий человек.
Итак, Борис Натанович Стругацкий, "КОММЕНТАРИИ К ПРОЙДЕННОМУ" (заключение):

«...Некие окончательные суждения о самой процедуре литературной работы, некие практикой доказанные теоремы, имеющие чисто прикладной характер. Если угодно - основные принципы и заповеди литературного труда, к которым АБС постепенно пришли и которым следовали по возможности неукоснительно. Кое-кто сочтет их, может быть, самоочевидными или даже тривиальными, но, тем не менее, мне захотелось здесь и сейчас их заново и для всех сформулировать - по возможности кратко и ясно.

Первое. НАДО БЫТЬ ЩЕДРЫМ. Надо помнить, что щедрость - писательская щедрость, щедрость воображения - всегда окупается. Не надо бояться отставить идею, которая кажется дьявольски соблазнительной, но по какой-то причине сопротивляется своей реализации. Надо уметь отбросить ее без колебаний, пусть полежит в архиве в ожидании своего часа. Каждая такая идея уже сделала свое дело - самим фактом своего появления на свет. Она уже осветила для вас какой-то уголок бытия, и в этом уголке теперь всегда будет светло. Дурацкую идею отбросить не жалко, она никому, кроме вас, не нужна. А идея достойная обязательно к вам вернется со временем и в самый нужный момент. Как вернулась к АБС идея «нашего человека на Тагоре», через два года после своего возникновения, или идея «человека играющего» - спустя без малого двадцать лет.

Второе. НИКОГДА НЕ ОТЧАИВАТЬСЯ! Следует привыкнуть к мысли, что кризис, так мучительно переживаемый и кажущийся мертвенным тупиком, - это, на самом деле, прекрасно! Надлежит помнить: если не получается, не идет, заколодило - значит начались настоящие роды! Ведь роды, - и это скажет вам любая мать - это всегда мучительно, трудно и больно. Конечно, приятно и радостно писать, когда текст словно бы сам собою выливается из-под пера. И далеко не всегда - это известно из опыта - легко и весело рожденная повесть легковесна или плоха. Это верно. Но всякая повесть, родившаяся в муках и в отчаянии - она всегда какая-то особенная. Она всегда не такая, как всё то, что было до нее, и не такая, как то, что будет после. Она - любимая, и навсегда.

И наконец, «тройное правило», о котором все знают и которое всегда - в бесплодных поисках Mensura Zoili - забывают.

НАДО БЫТЬ ОПТИМИСТОМ. Как бы ПЛОХО ни написали вы свою повесть, у нее обязательно найдутся читатели - многие тысячи читателей, которые сочтут эту повесть без малого шедевром.

В то же время НАДО БЫТЬ СКЕПТИКОМ. Как бы ХОРОШО вы ни написали свою повесть, обязательно найдутся читатели, многие тысячи читателей, которые будут искренне полагать, что у вас получилось сущее барахло.

И, наконец, НАДО БЫТЬ ПРОСТО РЕАЛИСТОМ. Как бы ХОРОШО, как бы ПЛОХО ни написали вы вашу повесть, всегда обнаружатся м и л л и о н ы людей, которые останутся к ней совершенно равнодушны, им будет попросту безразлично - написали вы ее или даже не начинали вовсе.

Dixi et animam levavi.»

Читать "КОММЕНТАРИИ К ПРОЙДЕННОМУ": lib.rus.ec/b/139794/read

@темы: Статьи

---

Молитва

[Rhiannon]

Счастье травы, пригибаемой ветром,
Выше, прекрасней, полнее и слаще
Жизни в теплице с искусственным светом
Или покоя тропической чащи.

Счастье цветка, что в причёску вплетает
Девочка, робко, наивно, нелепо,
Лучше бессмысленного увяданья
После горячего сонного лета.

Дай же мне, Господи, силы смириться
С тем, что не жажду борьбы и страданий.
Клетки уют дай – прирученной птицы,
Почву и воду – домашней герани.

Дай мне обжиться, освоиться в грунте,
Корни свои закрепить без понятий…
Боже, хоть малое счастье даруй мне.
Если так надо – то мне его хватит.

@темы: Рианнон, Стихи

---

[Tam Lien]

Я уходил на рассвете и сыпались
Звезды из сердца, насквозь пробитого,
Мчались к земле ярко-белыми искрами
И прогорали чьей-то молитвою.
Кто-то над телом рыдал, мной оставленным,
Кто-то вино моей кровью разбавил.
Всем по кусочку от плоти достанется –
Плата за то, что я жил против правил.
Я забывал про закон невмешательства:
Больно, когда ничего не исправить.
Верил в одно: люди лучше, чем кажутся.
Видел другое: гордыню и зависть.
Я приходил возлюбить их всех искренно,
Сердцу на это хватит ли прочности?
Я на рассвете убит был не выстрелом:
Мне ни любить, ни жить здесь не хочется.

***
Кровь на серых плитах. Мертвым глазам
Вечно в небо смотреть!
Что же, пророк, неужели не знал
Как свою примешь смерть?
Что же молчишь ты теперь? Говори
О доброте богов!..
Темная кровь льется с каменных плит.
Нет доброты иной.
Я восхищался тобой, как и все,
Я же – тебя убил.
Тот, в кого верил, не мог умереть.
Ты им не был. Прости.

@темы: Стихи

---

Я остаюсь

[Rhiannon]

I.

Нарисуй на сверкающей глади стекла
И мерцающей глади металла
Хоть одно подтвержденье, что радость была, -
Может, лучик, как символ простого тепла? -
Не рисуй только, чем она стала.
Раскидай лунный свет по тернистой тропе,
Перепой соловьёв черноглазых -
А ромашку оставь, словно память, себе:
Ты ведь знаешь и так, что не верю судьбе,
Как не верю неискренним фразам...

II.

Вот бы, правда, - стоять на хрусталинках звёзд...
Многозвездье и небо вокруг...
Помнить лучшее лишь из всего, что принёс
этот год, что сказал тебе друг...

Вот бы горло ссадить, распевая в ночи,
по брусчатке бежать босиком...
Вот бы мелом цветным расписать кирпичи
и играть против ветра - песком...

Вот бы снова бежать по холодной Москве,
забывая, что надо забыть,
и до хрипа - в метро, до упада - в листве...
До бессмыслицы - всюду побыть.

III.

А знаешь, я люблю. Люблю который год –
Без смысла, без надежд, словами не играя,
Взлетая выше звёзд, оставив небосвод,
Туда, где нет конца, там, где не видно края.

Я больше не могу шагами мерить вдох,
Я всё равно пройду куда-то сквозь пробелы.
А тот, кто был хорош, уже не станет плох –
Пока жива душа, сумеет жить и тело.

@темы: Рианнон, Стихи

---

...

[Rhiannon]

Вы лишь герой романа моего,
Вы – образ лишь в игре моей словами.
Ни пылкость строк, ни слёзы – ничего
Уж пустоту не греет между нами.

Средь этой равнодушной тишины
Ваш холод жаром сердца не согрею,
И, став для Вас виновной без вины,
Я не молюсь, не каюсь и не верю.

Вы – лишь герой романа моего.
Вы – строк моих наивное виденье,
Вы – сердца песнь, Вы – страсть стихотворенья
И вечный странник мира своего…

@темы: Рианнон, Стихи

---

[RhiSh]

Найджел Воттс – выдержки из книги «Как написать повесть»

Саспенс и тайна

Существуют два типа повествовательных знаков вопроса: напряжение (саспенс) и тайна.

Саспенс – вопрос, ответ на который находится в будущем.

Тайна – вопрос, ответ на который находится в прошлом.

Саспенс, - это вопрос «что будет дальше?» Тайна, - это вопрос «как нас угораздило в это вляпаться?» Из них двоих, думается, тайна есть более изощренной, потому что представляет собой приглашение для читателя самому развязать сложную загадку. Саспенс более очевиден, потому что отражает принцип нашей повседневной жизни – происходит нечто неожиданное, и мы вынуждены на это реагировать.

…Эти два вида концентрируются на характерных для себя видах вопросов, но вопросы эти – что и есть собственно саспенс и тайна – можно найти в любой прозе. Случается, что они бывают использованы в виде дешевых трюков, но так же хорошо могут послужить основой для великой литературы. Шекспир, Диккенс, Достоевский, Конрад, Томас Харди – все эти писатели мастерски овладели искусством задавать интригующие вопросы.

«Разрешение загадки является для читателя последним утешением – подтверждает триумф разума над инстинктом или порядка над анархией».

© Дэвид Лодж


Так что же такое фабула?

Классическая фабула – это повествование, учитывающее причинно-следственные связи, благодаря чему раскрывается некий замкнутый процесс, стремящийся к какому-то значительному изменению, что, в свою очередь, позволяет читателю испытать эмоциональное удовлетворение.

Это определение стоит разложить на простые составляющие, и исследовать его конструктивные элементы.

Во-первых, мы говорим о к л а с с и ч е с к о й фабуле. Дело не в том, что герои обязаны говорить по-гречески, но в том, что структура такой фабулы основана на некоей распространенной традиции повествования, а не является результатом поиска новой, собственной формы. С этой точки зрения, классическими являются большинство рассказываемых историй.

Процесс – это событие, которое длится во времени, и по этой причине обладает тремя аспектами: началом, серединой и концом. Отсутствие одного их них – обычно середины – это одна из наиболее часто встречаемых причин фиаско той или иной повести.

…версия примера, описанного Форстером, показывает, как можно исправить эту ошибку: «Королева умерла. Никто не знал, - почему, - пока, наконец, не открыли, что причиной этого была тоска, которую она чувствовала по смерти короля». Здесь у нас есть начало (королева умерла), середина (поиск причины), и конец (ее открытие). Таким образом, у нас получилась основа фабулы криминальной повести с неожиданным романтическим поворотом в конце. Может, не слишком блестящей, но без сомнения лучшей, чем «Король умер, а потом умерла королева». Этот процесс должен быть замкнут.


…Фабула – это замкнутый процесс ИЗМЕНЕНИЯ, а всякое серьезное изменение в мире писательского воображения происходит исключительно благодаря конфликту.


Конфликт не обязательно должен быть глобальным, таким, как, например, война, смерть или разрушение. Трудные решения не всегда являются делом жизни или смерти. Конфликт может быть внутренним, тихим, как в повестях Аниты Брукнер, но без него обойтись невозможно.

…Надо «выстрелить» каждый «патрон», использовать каждую возможность.

… Как заметил Роберт МакКи, отсутствие глубины в повести часто получается из-за того, что конфликт ограничивается одной плоскостью: например, в повести-монологе ничего не происходит, в театральной пьесе люди только ругаются друг с другом, а в фильме все время одна машина гонится за другой, и в этом заключается вся драматургия. Мне кажется, что надолго запоминаются те работы, в которых конфликт развивается на всех трех плоскостях; такими, например, являются «Госпожа Бовари», «Доктор Живаго», «Параграф 22» и т.д.


ВОСЬМИПУНКТОВАЯ ДУГА


Каждая классическая фабула должна пройти через восемь фаз, и я называю это восьмипунктовой дугой:

1. Стазис – т.е. начальное состояние: Однажды, давным-давно

2. Первый импульс – происходит что-то необычное

3. Цель – что заставляет героя стремиться к чему-то

4. Неожиданность – но ситуация усложняется

5. Решающий выбор – и это заставляет протагониста принять трудное решение

6. Кульминационный пункт – влекущее за собой серьезные последствия

7. Поворот – из-за которого наступает абсолютное изменение ситуации

8. Развязка – и все живут долго и счастливо ( а может быть и нет).


Кульминационный пункт


… Сюрпризы в повести играют важную роль тогда, когда они соединяются с теми трудными решениями, что вынужден принимать герой. Поэтому приятные неожиданности не влияют на усиление динамики фабулы. Следует помнить, что главной темой повести всегда остается состояние человека: события как таковые интересны лишь тогда, когда в них участвует протагонист. Интрига и напряжение – это результат умелого построения препятствий на пути героев, так, чтобы им пришлось с ними бороться.

…Неожиданность, решающий выбор и кульминационный пункт можно описывать на многих страницах, а можно так же легко уместить в одном абзаце. Важно, чтобы конфликт захватил читателя. И хотя акцент в повести может быть сделан на создании климата тревоги или проблеме выбора, кульминационный пункт является тем необходимым элементом, без которого все остальное невозможно. Вершина повествования – так же, как и первый импульс или неожиданность, - имеет характер события, чего-то, что имеет место в конкретном описанном мире. Этот пункт не обязательно должен быть очень зрелищным, но, без сомнения, должен быть заметным.

…и все это не в погоне за сенсацией, а из-за требований большинства сегодняшних читателей. Отказ от кульминационного пункта, или замена его формой рассказа, …сегодня может быть принята, как попытка не выполнить данное в начале повести обещание ответить на все вопросы, поставленные твоей историей, причем обещание ответы эти показать.


Дуги главные, большие и меньшие


Восьмипунктовая дуга – это классическая драматургическая единица. В литературном произведении можно выделить отдельные составные части, начиная с главных (сама история, как целое), через большие ( в театральных пьесах они называются «акты» и делят историю на три, четыре либо пять частей), до самых маленьких, т.е. сцен. Каждая из этих частей так же должна, согласно классической формулы, содержать в себе последовательно все восемь фаз. Переход от фазы к фазе может быть быстрым или медленным, сохранять ровный ритм или рваный, - это все не имеет значения. Однако если ты неожиданно заметишь, что твоя повесть разваливается на куски, не исключено, что ты как раз пропустил одну из этих фаз. Некоторые ошибки бросаются в глаза – например, отсутствие развязки, другие не так видны на первый взгляд, например, отсутствие четкого поворота в развитии событий. Из всех элементов фабулы чаще всего пропускают выбор.

Итак, элементы, составляющие восьмипунктовую дугу, можно разделить на главные, большие и меньшие. Саму фабулу можно представить в виде запутанной, много раз перекрученной нити.

Правило уменьшающихся петель требует, чтобы значение выборов, кульминационных пунктов и поворотов возрастало по мере развития событий. Если конечный выбор будет менее важен, чем тот, что был перед ним, читатель почувствует разочарование. То же касается кульминационного пункта – в результате получаем антиклимакс, т.е. замедление акции. Важен темп, соединение аллегро с анданте, т.е. акции с ее отсутствием.


Анализируй повесть в процессе ее создания на основе восьмипунктовой дуги.

Задавай себе следующие вопросы:

Что является первым импульсом?

Какой мотивацией руководствуется протагонист?

Как ее можно переложить на цель?

Нарастают ли неожиданности, выборы и кульминационные пункты по мере развития событий?


ДИАЛОГ.


Диалог напоминает куст розы - лучше всего выглядит, когда подстрижен. Я бы посоветовал переписывать его так долго, пока не удастся сократить максимально. Естественно, после такой операции он не будет иметь ничего общего с аутентичной разговорной речью, но это и к лучшему. Читатель абсолютно не нуждается в аутентичных разговорах, он жаждет обмена фразами, которые будут раскручивать фабулу.


ТРИ ФУНКЦИИ РАЗГОВОРНОЙ РЕЧИ


Речь в повести должна исполнять, по крайней мере, одну их трех функций.

1. Продвижение акции вперед.

Иногда самые быстрые и важные действия «выходят из уст» героя. Каждый ответ, от обычной фразы до важнейших признаний, годится для выполнения главной задачи писателя, какой является рассказывание историй.

2. Предоставление информации.

Предоставление информации есть необходимая обязанность. Писатель должен сделать реальным свой воображаемый мир: сказать, каким образом конкретные персонажи оказались в такой, а не в другой ситуации, как они могут из нее выкрутиться, каковы последствия их действий и т.п. Проблема в том, что это[b] временами становится скучным и [b]может замедлить темп повести. Значит, информацию надо передавать с чувством. Иногда нет другого выхода, и надо посвятить изрядный кусок текста на такое объяснение. Однако часто бывает возможно поместить информацию в самой акции, так, чтобы читатель, так же, как в случае характеристики персонажа, усвоил ее как бы автоматически.

Использование диалога для предоставления информации совершенно оправдано, но не следует такой метод использовать слишком часто. Персонаж, который слишком нахально играет роль авторского голоса, может оказаться обвинен в том, что «говорит под указку». Такие фрагменты звучат, как команды режиссера, или голос за кадром. Читатель вдруг начинает замечать искусственность вместо искусства, вспоминает, что имеет дело с литературной фикцией, и магия перестает действовать. Диалог, написанный таким образом, звучит топорно:


- Каррузерс, когда мы встретились в первый раз?

- Двадцать лет назад, старик - в Лето Любви.

- Ты ехал розовым автобусиком, а я добирался автостопом к своей девушке Энни, которая теперь есть моей женой.

- Да, припоминаю. Ты был тогда еще студентом.

- Я учил английский. А ты начинал карьеру, как молодой журналист в «Милуоки Кроникл»


Лучше удалить то, что не нужно, и вместо того, чтобы притворяться, будто что-то происходит, использовать описание:


»Он познакомился с Карруотерсом двадцать лет назад, во время хипповского Лета Любви. Он учился на английской филологии, и отправился автостопом к своей девушке Энни - его нынешней жене. Карруотерс, тогда еще начинающий журналист из «Милуоки Кроникл», подобрал его своим розовым автобусиком».


Сценаристы между собой используют термин «зарядить экспозицию». Если можешь подсластить пилюлю в рамках драматической сцены, читатель вообще не догадается, что мы о чем-то ему рассказываем. Например, два этих персонажа могли бы поскандалить, а в их взаимные препирательства автор вставил бы нужную информацию.


- Двадцать лет ты повторяешь одно и то же! Боже, зачем я тогда сел в твой идиотский розовый автобус... (и т.д.)


3. Дополнение характеристики.

Эту функцию диалог обязан выполнять всегда, потому что каждое слово, выходящее из уст литературного героя, помогает показать, какого типа человеком он является.


… драматизм достигается с помощью акции. Хорошая фабула основывается на показывании идеи через конкретность. Хорошая история - это такая, которую можно показать пантомимой, не утратив при этом тезу.


Если, почувствовав в середине книги, что действие замирает, ты подбрасываешь для возбуждения внимания читателя какую-нибудь эмоциональную сцену, он может потеряться, и начнет думать над тем, какой смысл имеет эта сцена.

Если она не служит тезе, читатель будет ломать себе голову, зачем она вообще оказалась в этой повести.


…важнейшим элементом, который формирует фабулу, есть ТЕЗА. (Прим. : «теза» - «идея»). Сущностью повести является то, что автор хочет сказать о представленном предмете.

Зная тезу, ты сможешь придать своей повести тематическую форму, но не обязательно одновременно эстетическую, а удачная повесть должна иметь их обе. Мы ведь не говорим о повести, которая будет иметь какой-то смысл, а о повести, монолитной с точки зрения эстетики.


…если говорить о формировании фабулы, …трудно не согласиться с Аристотелем в том, что она должна обязательно иметь начало, середину и конец.


Начало = стазис, первый импульс и стремление к цели

Середина = неожиданность, решающий выбор и кульминационный пункт

Конец = поворот и развязка


Дэнни Саймон, автор комедийных произведений, определяет это еще проще: началом есть «жажда чего-то», серединой - «конфликт», а концом - «развязка»


Убедившись, что твоя повесть содержит все три части, подумай над эстетической структурой целой повести. Я представляю ее, как трамплин, с которого прыгают лыжники, только движение идет в обратную сторону - длинный пологий подъем, и резкий спуск в конце.


Напряжение должно нарастать по мере развития повести, чтобы перед самым концом достичь соответствующего кульминационного пункта (климакс – прим.: «климакс» - «ступенька»). Сразу после него наступает момент успокоения, расслабления, достаточно приятный сам по себе, только смотри, чтобы его не продлить чересчур, иначе он может переродиться в антиклимакс (прим.: т.е., отбросит напряженность повести на шаг назад).

@темы: Статьи

---

[Edariel]

Это вообще не литературное произведение, не рассказ или глава книги, и даже не статья. Это просто... «нечто книжное». И вообще это ответ на письмо. Надеюсь, что это будет интересно не только автору письма, который меня, надеюсь, за такую форму ответа не убьет, но и еще кому-то, кто любит читать и думать о прочитанном.

    Курсивом идут цитаты того самого письма. А обычным шрифтом - мои длинные рассуждения.
    
    «Динамика и темп.
    
    Итак, если вспомнить, темп – это строго выверенный хронометраж событий, поддерживающий чувство времени и скорости; а динамика – компоновка событий таким образом, которая помогает поддерживать и усиливать психологическое напряжение.
    Если с первым в книге всё более-менее в порядке, то со вторым следует разобраться.
    Для наглядности возьму пример из «Властелина колец»: путешествие Фродо и Сэма к Ородруину.
    Долгий, мучительный путь, сопряженный с сотней опасностей… Страхи, препятствия, - иногда почти непреодолимые, предательство Горлума, пленение Фродо, его освобождение Сэмом… Всё идет по возрастающей. Вплоть до того момента, когда наши герои подходят к Роковой горе.
    Мысленно мы стремимся вместе с ними завершить этот путь, наша мысль летит туда, вперед, мы ждем, мы нацелены, мы готовы к ГЛАВНОМУ!!! И вот оно происходит: момент на краю пылающей трещины, минутное колебание Фродо, нападение Горлума и его гибель – вместе с кольцом. Великолепный финал! Высокая драматическая точка, нет, - даже восклицательный знак! Великолепная по динамике сцена!!!
    А теперь «отмотаем» события немного назад и попробуем построить сцену по-другому. И посмотрим, что получилось бы, если бы мы, читатели, «дошедшие» вместе с героями до Ородруина и уже готовые к развязке, вдруг узнали, что… героям предстоит топать еще тысячу километров??? )))) Ожидания читателей были бы обмануты, и эмоциональной реакцией на это сцену было бы разочарование. Потому что тут произошло грубое нарушение динамики.
    В «Тигре…» ведь происходит то же самое.
    ___
    
    Здесь мне хотелось бы кое-что сказать… Но давайте по порядку: я получил это письмо несколько дней назад, и поскольку вообще-то я по натуре существо внушаемое и склонное с критикой соглашаться (тем более, с такой логичной и обоснованной), то все эти дни размышлял над развитием событий в первом томе своей книги, пытаясь отыскать там пресловутую динамику, то есть - найти среди событий такое, которое может послужить пусть не кульминацией (ведь это только первая часть длинной истории), но хотя бы «локальной кульминацией» - подъемом, выбросом напряжения, эмоциональным «взрывом».
    
    Ну ладно, мааленьким взрывчиком.
    
    Но потом… потом я вспомнил все прочитанные мною книги. А их в самом деле много. Думаю, за тысячу уж точно перевалило. И появилась у меня смутная мысль, что тут имеет место переворачивание с ног на голову.
    
    Что такое - кульминация? Эмоциональный всплеск. Но что рождает в нашей жизни эмоциональные всплески? Откуда они берутся?
    
    И что более важно в данном контексте: пишем мы книги для «кульминаций» - или они естественным образом «выныривают» из событий книги?
    
    А еще точнее - когда вы читаете книгу, то как вы понимаете, что здесь - именно кульминация?
    
    Давайте разбираться. И пример с Фродо тут очень хороший - в том смысле, что он очень… неподходящий. Нет, с динамикой там и вправду всё отлично, без вопросов. Но что такое «Властелин колец»? Что это за книга?
    
    Это - ярко выраженный «роман-приключение». Да плюс к тому - еще и приключение-фэнтези, но главное сейчас - не фэнтезийный момент, а именно «приключенческий».
    
    Зайду я, по своей любимой привычке, издалека. Если бы все наши эмоции можно было как-то измерить, а потом нанести всё это на график - то что получится? Большую часть нашей жизни наверняка будет представлять почти прямая линия. Некий средний «спокойный» уровень. Чуть лучше, чуть хуже, здесь улыбнулся солнышку, здесь раздраженно выругался, но - очень близко к «средне-спокойному».
    И реже - встречаются на этом графике «холмы» и «впадины». Сильная радость, сильное огорчение, восторг, испуг. И совсем уж редко (напоминаю, я о среднем человеке в нашей нормальной реальности) - встречаются пики и провалы. Те самые эмоциональные выбросы, в плюс, а чаще - в минус. Шок. Взрыв. Кульминация.
    
    Теперь вернемся к литературе. Если взять роман-приключение - и в эту же категорию попадает всё направление фэнтези, - чем характерен этот жанр?
    
    Он описывает сравнительно короткий, но крайне насыщенный период жизни героев. Период кризисный. Из ряда вон выходящий и вообще-то (на фоне жизни среднего человека) практически нереальный. Когда я думаю «приключение» - сразу вспоминается роман Жюля Верна о людях, которые совершили побег на воздушном шаре и попали на остров… помните?
    
    Но суть в том, что роман-приключение рисует нам героев в экстремальной ситуации. Или кто-то убит, или кто-то похищен, или требуется срочно доставить вакцину из пункта А в пункт Б, а дорога опасная… а если брать фэнтези - то там угроза часто касается крушения всего мира… В общем - супер-мега-кризис.
    
    Обратите внимание на два пункта. Два ключевых слова Первое - короткий. И второе - экстремальный.
    
    1. Если вы вспомните все романы-приключения (как фэнтези, так и нет), то наверняка обнаружите: они не просто очерчивают очень короткий период жизни - они еще и очень коротко, лишь беглыми взмахами кисти, рисуют нам портрет героя.
    
    Что я имею в виду? Роман-приключение показывает нам, как герой реагирует на события, но не объясняет, почему он реагирует именно так. Мы видим его в такие секунды, когда ему надо выбирать - поступить храбро или струсить, сохранить верность или предать, умный он или глуповат, добрый или жестокий… в фэнтези ко всему этому добавляется выбор - Тьма или Свет (причем зачастую мы не очень-то понимаем, в чем разница).
    
    И мы следим, что он выберет. Но почему он выбрал так, а не иначе, - мы чаще всего не знаем. Да, нам яркими красками обрисовали кризисную ситуацию - до нас дошло, что и вправду, ужас что творится. Да, мы видим смятение героя, его бурю чувств, сложность его выбора.
    
    Но что позволило ему выбрать все-таки пресловутый загадочный «свет»? Почему он сумел проявить храбрость, верность, милосердие? А вон тот - не сумел. А читатель понятия не имеет, сумел бы он или нет, но ему и не до того - он захвачен приключением!
    
    Конечно, я утрирую. Если роман хороший - то там непременно будет хоть вкратце, но сказано, что было с героем «до». Взять Фродо - ведь кое-что о его детстве и юности нам всё-таки сказали. Мы примерно представили и «книжного червячка» Фродо, романтичного мечтателя, и простого парня Сэма, который счастлив быть садовником и не хочет иного, и двоих приятелей-сорвиголов Пиппина и Мерри… Но все-таки знаем мы о них очень мало. Очень. Вот например - мы видим, как трогательно Сэм любит своего «господина Фродо» - совсем не как слуга, скорее, как любящий сын и заботливый брат в одном лице (кстати, все помнят, что Сэм по возрасту годился Фродо в сыновья?..)
    Но ведь мы понятия не имеем, как сложились между ними такие отношения. Что вызвало у молодого садовника Сэма такую любовь к человеку другого сословия? Сэм не сирота, у него есть пожилой отец, с которым они прекрасно ладят. Что же сблизило этих двоих настолько, что эту близость не сломал ни Мордор, ни острые разногласия насчет Голлума, ни Кольцо?
    
    Не знаю, ясна ли моя мысль, но я пытаюсь сказать, что роман-приключение показывает нам некий итог. Но мы понятия не имеем, как герои достигли именно этого итога.
    
    И тем более - мы уж точно совершенно не знаем, что было с ними «после». Как сказалось «послекризисное» время на отношениях друзей? Не погасла ли страсть влюбленных? Какими стали все эти люди через пять лет?
    
    Нет, ну конечно, большинство романов в любом жанре (и не приключенческом) тоже не тащат нас по всем рытвинам и ухабам жизненного пути героев вплоть до смертного одра (хотя есть и такие романы, и часто они очень интересны). Но много и тех, которые закончились разрешением некоей проблемы или же неким радостным и желанным событием - и всё.
    
    Но если взять именно роман-приключение - это вопрос особый. Здесь будущее героев более чем актуально потому, что имеет место экстремальность.
    
    Ну и переползаем ко второму пункту, основному признаку романа-приключения. Необычное, уникальное стечение обстоятельств. Кризис. Экстрим. Принято говорить, что только в такие моменты экстрима человек узнаёт сам себя, понимает, на что он годен, из чего сделан, и тэ де.
    
    Но на самом деле это вопрос спорный. Приведу пример из вполне реальной и недавней истории: война с фашистами и британская авиация. Всё это прекрасно описано в литературе, причем писатели видели всё своими глазами и знали, о чем пишут… и что происходило?
    
    Британская авиация была крута, это исторический факт. Там «родилось» множество героев. Эти парни проявляли чудеса доблести, шли на безумный риск, и выживших увешивали медалями - и заслуженно. А потом война закончилась, и они вернулись домой. И вот тут произошел довольно печальный эффект… эти молодые люди больше не могли найти себе места в мирной стране. Эти герои по складу характера идеально подходили именно войне - стремительные виражи, смертельный риск, пулеметные очереди, пике и выход из него в долю секунды… Постоянный выброс адреналина. Вообще-то есть такое явление, как «адреналиновый наркоман», - это именно человек, которому пришлось привыкнуть к жизни «на пределе»… и конечно, не всякий так может. Те летчики, кто так не мог, были не менее храбры, но живыми наверняка не вернулись. А те, кто вернулся, - кто прошел, а точнее, в вихре безумной отваги пронесся на стальных крыльях по «мордору», именуемому войной, - те вернулись… в совершенно иной мир. Этому миру больше не нужны были рисковые парни, живущие на пределе. Ему нужны были пахари, рабочие, чиновники, врачи, учителя, портные, повара, таксисты… писатели и ученые, художники и скрипачи. Но - не герои.
    
    Нет, неправильно… не Герои. Видите разницу? Есть разные виды героизма. Отважные люди всегда нужны. Но есть отвага, чтобы отстоять свое мнение в споре с деспотичным начальником, который вас за это выкинет с работы, а у вас трое детишек, - есть отвага, которая заставляет тихих и робких людей кидаться в горящий дом, чтоб спасти чужого человека или даже кошку, - и есть отвага Героя. Того самого «адреналинового наркомана» - Индианы Джонса, которому без «жизни на волоске» настолько тошно, что он упорно лезет в джунгли, к аборигенам с копьями, ядовитым змеям и всяческим ловушкам в гробницах.
    
    Но Индиана Джонс везунчик - он себя нашел. А вот реальные сотни бывших летчиков-асов, которые вернулись с войны, - себя не нашли. И не в том дело, что их «недооценили» - нет, это они сами больше не могли без постоянного риска и «на волоске». Они спивались, и что хуже - они становились преступниками. Те их качества, которые в войну сделали их героями, - в мирное время превращали их в «криминал».
    
    Сорри за длинное «лирическое отступление», но мне кажется - это отличная иллюстрация типичного - реалистического! - геройского «после». Если вспомните Фродо - он ведь тоже себя потом не нашел. Вот он Героем не был, и что с ним сделало испытание? А представьте, что он был бы женат. Имел бы детей. Как вы думаете, во что бы превратилась счастливая жизнь этой семьи, когда он вернулся?
    
    Фродо повезло в том плане, что это он оказался самым пострадавшим. Остальные трое всячески его лелеяли и оберегали, а Сэм, как я понимаю, вообще посвятил себя уходу за «господином Фродо» - кстати, а сколько внимания потеряла из-за этого его семья? У Сэма была жена и детишки. А всякая ли молодая жена вынесет необходимость делить мужа с «потерявшим себя господином»? Если быть реалистами - нет, не всякая. Это крайне сложная ситуация, когда и виноватых нет, и много кто страдает. Если вылезти из «романа-приключения» в мир реальный.
    
    И если в него вылезти - то, допустим, Сэм бы остался калекой, а Пиппин и Мерри, тоже, как и Фродо, превратились в тени самих себя. И именно Фродо бы был «самым уцелевшим». Сумел бы он стать для своих боевых товарищей опорой? Или бы подвел их невольно? А если бы Мерри стал алкоголиком?
    
    Это всё - не преувеличения. Именно это и происходит с людьми, пережившими ужасы войны. Что там о британских летчиках - а наши афганцы? А парни, вернувшиеся из Чечни? Кем они становятся? Секьюрити, если повезет, или бандитами. Или спиваются вусмерть.
    
    К чему я это развел… А к тому, что обо всем этом нам «роман-приключение» не говорит. Не тот жанр. Не та психологическая и сюжетная подоплека. «Задача» романа-приключения - это ярко, сочно, убедительно нарисовать нам краткий период экстрима и показать, что в такой период может произойти с тем или иным человеком.
    
    Именно в такой период. И не «что вообще» может произойти - а как именно человек может в столь сложный момент не потерять совесть и честь; образно говоря - душу.
    
    Роман-приключение предполагает именно такую динамику событий, как было сказано в самом начале. Там всё нацелено на кульминацию - на «час Ноль», миг между Тьмой и Светом, гибелью и спасением (и зачастую - гибелью аж целого мира). Там весь смысл - именно в этом «миге до взрыва».
    
    И соответственно - из смысла вытекает и построение романа.
    
    Обратите внимание: построение вытекает ИЗ смысла. Действие определяется целью.
    
    Но никак не наоборот!
    
    Что у нас первично - жанр или книга? Что было вначале: кто-то изобрел жанры, расписал подробно свойства каждого, а потом всё это сунули авторам - «пишите, ребята, вот образец»?
    
    Нет. Всё-таки вначале люди воображали себе какие-то события, каких-то действующих лиц, плохих и хороших; в головах появлялись какие-то иллюзорные «обитатели», а потом всё это записывалось на бумагу.
    
    И представьте - получались удивительно разные истории. Длинные и короткие, реалистичные и не очень, «глотаемые залпом» - и такие, которые надо читать не на бегу, а вдумчиво и серьезно, но при этом они не менее интересны.
    
    И поскольку истории эти так сильно различались - но какие-то из них были явно похожи, - то их стало возможно поделить на жанры.
    
    Именно потом - после написания тысяч историй - произошло это разделение.
    
    И к чему я так долго веду?
    
    Да к тому, что роман - это вовсе не обязательно роман-приключение.
    
    Прошу прощения у всех, кому я надоел Диккенсом, но уж так сложилось, что именно на его романах я вырос. И очень давно заметил, что именно у него неосознанно учился «писательству». И не только у него - есть еще прекрасный писатель Голсуорси, который тоже произвел на меня огромное впечатление. Есть и другие английские романисты, которые сейчас считаются классиками мировой литературы.
    
    Они не писали фэнтези. Они не писали романов-приключений. Они писали так называемые «бытовые романы» - их герои жили «по соседству», в то же самое время, что и автор, зачастую в том же городе. Они не спасали миров и не раскапывали гробниц. Если подумать, это были самые обычные люди. Мужчины и женщины, с которыми - представьте - тоже что-то происходило, и хотя это «что-то» никоим образом не влияло на участь мира, но для личного мира этих людей - их проблемы были более чем существенны. Они страдали, радовались, боялись… у них был свой «мордор», но не было волшебных эльфийских светильников.
    
    И представьте - «обычные» жизни этих обычных людей были интересными! Их характеры, их беды, их способы преодоления «обычных» трудностей - всё это увлекало, вызывало сопереживание… даже у совсем маленького читателя из совсем другого времени и совсем другой страны.
    
    Вообще-то, если подумать, то по отношению к миру Диккенса я - инопланетянин. Ну, может, с соседней планеты. Но вот рассудите здраво: за два века мир изменился неузнаваемо. Как внешне, так и социально, психологически, морально. А плюс к тому - другая страна, которая от нашей страны всегда разительно отличалась. Конечно, общего тоже немало; но при том - сотни различий!
    
    Скажите, а откуда мы знаем тот «иной» мир? Как мы понимаем, случилось ли с героем нечто серьезное - или так, пустячок?
    
    Пример: вот представьте, что Диккенс вдруг оказался в нашем времени, вот сейчас. И он читает, что один герой потерял кредитную карту, а другой - паспорт. Как вы думаете - поймет ли Диккенс, где просто досадная неурядица, а где - серьезная проблема? В его времена хуже всего было - потерять кошелек, особенно если там лежало всё ваше состояние. А такой штуки, как паспорт, там и вовсе не было - и уж точно эта штука не имела такого значения, как сейчас.
    
    Но откуда же Диккенс мог бы понять, где мелочь, а где - трагедия? А если он прочел бы ужасную фразу «грохнулась система, а я не спас файлы на флэшку»?
    
    Скажите - если вы пишете роман о своем городе, а все до единого герои - ваши современники, то вы потратите пару глав на то, чтобы объяснить, что такое компьютер, флэшка, интернет? Ваши герои станут в диалогах «разъяснять» друг другу, как едят в «макдональдсе», ездят в метро и платят в банкомате?
    
    Если ваш герой, допустим, русский парень Андрей, который полетел в отпуск в Швецию, а там потерял все документы, а языка он толком не знает, и знакомых там нет, а мобила ваш город не ловит, - разве вам надо будет специально объяснять на два листа, почему это - огромная проблемища?
    
    Не надо вам это объяснять. И так всё понятно. Ведь так?
    
    Но представьте, что этот ваш роман - ура - стал бестселлером. А дальше - тройное ура - он стал классикой. И вот его читают… через два века в Англии. И нет уже никаких паспортов, а то, что их заменяет, спереть у вас невозможно, - какой-нибудь аналог отпечатка пальца, который в электронном виде хранится в сети, и потерять сей «паспорт» вы ну никак не сумеете.
    
    Ну и как же тогда те английские читатели двадцать пятого века поймут, что у вашего героя - беда, кризис, кульминация?
    
    Как они поймут, что именно сейчас от него требуется проявить смекалку, выдержку, характер?
    
    Не знаю, доходчивы ли мои примеры. Но я упорно пытаюсь сказать вот что. Только один жанр (исходя из моего опыта читателя) требует Опасности, нарастания эмоций, накала страстей - и потом взрыва, Точки Ноль, жить миру или погибнуть. Это - роман-приключение.
    
    Но если взять роман бытовой - там страсти совершенно иного порядка. Там нет колец, назгулов, Ородруина. Там нет лязга мечей и моря крови. Там героя в случае неудачи не убьют. Даже не покалечат. И с миром ничего не случится.
    
    И если это роман не о нашем времени и не о нашей стране - то там, согласитесь, у героев иные страхи, иные проблемы, иные трагедии. И если взять того же Диккенса - то многие нюансы его мира сейчас ушли бесследно, изменились взгляды людей, некоторые «хорошо и плохо»… Ну как мы, читатели, понимаем, что с героем случилась настоящая беда, если никто никого не убивает?
    
    Вероятно, мы понимаем это… пока читаем. Мы открываем книгу - и погружаемся в тот мир. Мы видим его глазами героев; мы вместе с ними ходим по улицам, посещаем клубы, слушаем беседы в гостиных, ездим в каретах. Пьем, едим, смотрим глазами героев на город, дорогу, дома, людей… И таким образом - мы узнаём этот чужой, чуждый, «инопланетно-фантастический» мир. Почему «фантастический», если это реальное наше прошлое? Но ведь оно уже прошло. Мы его никогда не видели и не увидим. Его нет.
    
    И поскольку мы всё это видим не «как было по правде», а через призму личности автора - то видим-то мы не вполне то, что было. А то, что «было исключительно с личной точки зрения данного автора».
    
    Ну чем не фантастика?
    
    Но… к чему же я говорю-то всё это - коли роман я пишу вовсе не о своем времени, своем городе и своих современниках?
    
    Но дело в том, что хотя и время очень-очень будущее, и галактика другая, и герои не вполне люди, - но я пишу не роман-приключение. И стопроцентно - не фэнтези. НЕТ. При всем моем уважении к Толкиену - мы попадаем в разные жанры. Я пишу просто другой мир - но это не «приключение», а бытовой роман. Ну ладно - это некая сборная солянка из бытового романа, детектива и… все-таки приключения, как без него.
    
    Но я бы это назвал все-таки не «роман-приключение» - а, как и в случае Диккенса, «роман-интрига». Что такое - типичный его роман? Возьмем мою любимую «Крошку Доррит». Там есть и масса просто обыденных, бытовых сцен и деталей. Есть и завязка «явная» - герой встречает девушку, которая родилась и живет… в долговой тюрьме (кстати, знаете, что это такое? Ага, у нас такого нет и никогда не было). Но есть там и вторая завязка - уходящая в прошлое Тайна, о наличии которой мы узнаём далеко не сразу… как и о том, какое отношение к сюжету имеют все эти эпизодические персонажи.
    
    Нам просто рисуют жизни нескольких обычных людей. Им не угрожает никакой саурон. Их не защищают никакие боги. Они не «движутся к кульминации», скача от взрыва к взрыву, от одной экспрессии к другой. Нам просто зачем-то показывают, как живут эти люди… и главное - нам показывают, какие они. Мы знаем не только то, что они сделали, - мы знаем и то, что они думали, чего хотели, и почему эти люди могли думать так и хотеть этого.
    
    Там много «ненужных» героев и «ненужных» разговоров. Но за счет всей этой «ненужности» мы погружаемся в абсолютно реальный - реалистичный - мир. Ведь в нашей повседневной жизни мы не «вещаем», не «изрекаем», не «провозглашаем», не «клянемся». Мы болтаем, каждый о своем, иногда нас заносит в совсем «неактуальные» разговоры - о детстве, о собачке, о том, какой в семь лет попробовал торт, а больше таких не пекут… о снах и мечтах. Иногда некое важное событие - важное только для нас! - вызывает цепь ассоциаций, и мы находим ответ на вопрос… и пусть только для меня, но он важен! Ведь именно этот момент воспоминаний, догадок, фантазий может стать ключевым в романе обо мне… если, конечно, сделать меня героем романа )
    
    Но я пишу роман не о себе. Однако - и не о новом мордоре, где процветает новый саурон, которого надо победить. Не это моя цель. Не этот жанр - мой. Я пишу о том, как живут и взрослеют несколько людей в другом мире, с иными законами (как людскими, так и физическими), иной моралью, иными ценностями.
    
    С чего меня потянуло писать этот мир? Не знаю. Но важно то, что я - как и Диккенс - пишу его «изнутри». Конечно, я там не живу - но там, в романе, и нет Автора как героя. Нет того Автора, что смотрит туда извне в подзорную трубу, а потом пересказывает окружающим. Я пишу этот мир так, как (надеюсь) писал бы местный житель, тамошний Диккенс. И хочу я не показать некий ряд событий - а показать неких людей, которые живут в именно той стране.
    
    Я хочу не напугать читателя, не шарахнуть ему по нервам файерболлом в мегатонну. Да, интрига важна - и смею надеяться, она у меня небанальна и интересна. Но не меньше разрешения интриги мне важны первопричины и последствия. Мне не просто хочется показать, как герои совершили выбор и что стряслось, - мне хочется показать, почему они выбрали так, а не иначе, и что сделало их такими, и как на них повлиял этот выбор… и второй, и еще один.
    
    Мне интересно не столько то, как герой А спасет своего друга, героя Б, - а почему эти двое стали друзьями, и почему пережитые испытания не помешали одному спасать второго, и что вообще такое - дружба.
    
    И конечно, я понимаю, что это интересно далеко не всем. Я понимаю, что многим интересно не то, какой была на самом деле мама Гарри Поттера, и каким человеком вырос сам Гарри, - а то, как именно он прикончил Вол-де-Морта. Я понимаю, что пишу - увы - не бестселлер. Хотя, кто знает )
    
    Но вот чего я не понимаю. Неужели в наше время писать можно только роман-приключение, причем только фэнтези, причем только по определенному строгому шаблону? А как же все писатели, которые привносили в литературу нечто новое? Как же Джеймс Джойс со знаменитым «Улиссом», где на протяжении толстенной книги без единого абзаца описывается один день одного крайне обычного человека?
    
    Да ладно «Улисс»… как же все книги, прочитанные мною с большим удовольствием, где не было ни приключений в современном понимании, ни - в современном же понимании - кульминаций? Как же «Сага о Форсайтах» Джона Голсуорси, где описывается жизнь одной английской семьи банкиров - и никого из них не убили, и мир никто не спасал? Даже в тюрьме никто не сидел, вот ведь бывает же такое.
    
    Вообще это всё - мысли, рожденные как ответ на очень хорошие, очень умные и очень, очень нужные вопросы. И я надеюсь, что автор вопросов поймет: я ему (ей) невероятно благодарен, потому что эти вопросы позволили понять (кажется) нечто крайне важное и внести необходимое дополнение в сюжет.
    
    И поскольку я в самом деле искренне благодарен за эти вопросы и главное, искренне наслаждаюсь дискуссией о книгах вообще и о моей книге в частности, то рискну здесь и ответить на нечто конкретное.
    
    «Пробуждение» Вила как чар-вэй, «Книга Семи Дорог», полученная им в подарок от Энтиса, обнаружение Альвин с накинутой на нее неизвестным магом «сетью» забвения…
    Всё подошло к такому пределу, к «точке кипения», когда это непременно должно вылиться во что-то. Все события стремятся, ждут, тянутся к развязке. Что-то ДОЛЖНО случиться; причем закономерно и логично к этому событию все подведено: и сама ситуация, и мысли героев, и ритм произведения.
    И вдруг, когда мы ждем этой самой развязки, этого «эмоционального выброса», «взрыва», его НЕ происходит!..
    И заново начинается странствие по трактирам.
    И этот великолепный ход, вся эта немалая и кропотливая подготовка к чему-то важному и драматичному идут насмарку… Происходит «холостой выстрел». И главная сюжетная ветвь произведения начинает восприниматься тупиковой.
    И это уже, к сожалению, НЕ ИМХО, это объективное нарушение того самого закона восприятия, который делает произведение цельным и динамичным.
    ПОДГОТОВЛЕННОЕ СОБЫТИЕ ДОЛЖНО ЧЕМ-ТО ЗАВЕРШИТЬСЯ».
    
    Согласен. Но вопрос - что из перечисленного было действительно важным и драматичным для героев? То есть - что было «потерянным паспортом», а что - всего лишь «кредитной картой»?
    
    Мне кажется, это - взгляд читателя «со стороны». То есть, конечно, все мы смотрим в книгу «со стороны»… Но почему же мы ждем от чужого мира - наших «взрывов»?
    
    Если опять дергать несчастного Диккенса - то там, например, для юноши становится ужасающей трагедией, что его продвижение по сословной лестнице обеспечено деньгами каторжника. Заметьте - НЕ награбленными деньгами. Человек был сослан в другую страну, а там заработал деньги честным трудом. Но для юноши того времени вопрос происхождения крайне важен. А для девушки - тем более. И когда мы читаем романы Диккенса, то далеко не все «взрывы» нам понятны - будь это здесь и сейчас, мы бы пожали плечами: а что такого?
    
    А я пишу не Англию 18 века, а Тефриан 23-го. Причем их 23-го, а не земного. И там кульминацией, «взрывом» является не Пробуждение (то, что чуть не каждую неделю происходит с ребятишками по всей огромной стране), а решение Рыцаря встать на путь менестреля.
    
    Если бы я писал роман о современных старшеклассниках, то решение главной положительной героини стать «девушкой по вызову» было бы важным и драматичным? И если бы на этом решении я завершил первый том - вы бы расценили это как «локальную кульминацию»?
    
    Как и любой (наверняка) автор, я защищаю свое творение - какой же родитель не защищает своих «детишек»? ) И как любой (хотя не факт) автор, я понимаю, что могу оказаться не прав, и все вопросы вызваны попросту моей авторской недоработкой - недостаточно умелым акцентированием тех моментов, которые важны, недостаточной драматичностью в нужных местах. Да, может быть, что идея пока не идеально донесена до читателя, и автору следует еще поработать… Но мне было бы очень интересно узнать, что думают мои друзья, знакомые и просто разные хорошие люди о всем вышесказанном.
    
    Неужели в наше время разрешается писать только приключение-фэнтези?
    
        

@темы: RhiSh, Статьи

---

[RhiSh]

(с)тащено с ЖЖ

12 СПОСОБОВ ВЫЗВАТЬ У ЧИТАТЕЛЯ СИМПАТИЮ К «ТЁМНОМУ» ГЕРОЮ

1) ПЕРУМОВСКИЙ ХОББИТ или «СВОЛОЧЬ, ЗАТО КАКОЙ КРУТОЙ!»

Самый примитивный способ. Внимание читателя фокусируется на силе / мудрости / храбрости героя. На всём остальном не концентрируемся.

Данный способ особенно эффективен в книгах, где «светлых» и «тёмных» различаешь только по цвету их чешуйчатых / кольчужных кирас и фасону арбалетов.

2) АЛЕРИ АХЕ или «НЭ ТАК ВСЁ БЫЛО»

Читателю доступно объясняют, что на самом деле «тёмные» - белые и пушистые, а «светлые» - чёрные и лысые.

Чтобы при этом «тёмные» оставались тёмными, а «светлые» светлыми, нужно использовать этот способ либо в книге на общеизвестную историческую тему, либо в апокрифе на книгу уже написанную, либо в книге, где в качестве СС (светлой сволочи) выступают существа внешне симпатичные, а в качестве бедных тёмных – драконы, страхолюдные мутанты и всякого рода марсиане со щупальцами.

3) ЧКА, ВТОРОЕ ИЗДАНИЕ или «ЕСЛИ ЧТО-НИБУДЬ СЛУЧИЛОСЬ И НИКТО НЕ ВИНОВАТ…»

Читателю доступно объясняют, что на самом деле «тёмные» - белые и пушистые, хотя «светлые» - тоже белые и пушистые.

В затянувшемся конфликте, с применением тяжёлых ядерных артефактов, виновато либо досадное недоразумение, либо интриган-одиночка…

4) ДАРТ ВЕЙДЕР или «ВСПОМНИМ ПРЕЖНИЕ ЗАСЛУГИ»

Тёмный герой – в прошлом светлый. Как стал тёмным – лучше не описывать, читатель всё равно не поверит.

Необходимы: описания ностальгических воспоминаний героя о светлом прошлом, некий персонаж, помнящий его ещё «оттуда», два-три момента мучительных колебаний, прежде чем зверски запытать очередного джедая.

5) ГАЙ ГААЛ или «БЕДНОЕ ДИТЯ КАПИТАЛИЗМА»

Герой «тёмный» только по месту рождения или воспитания. «Светлых» если и видел, то только в телескопический прицел.

В конце книги, как правило, уходит к «светлым» или героически гибнет, не доползя до них.

6) ЛОЙСО ПОНДОХВА или «ВСЁ РАВНО ЕГО НЕ БРОШУ, ПОТОМУ ЧТО ОН ХОРОШИЙ.

В некотором роде – вариант способа №1, но куда изящнее. На совести у героя могут быть тысячи человеческих жизней и сотни раскуроченных миров. Он может быть зоо-некро-педофилом. Он может есть младенцев на завтрак, а невинных девушек на ужин. И при этом оставаться замечательным человеком.

Правда, тут от автора требуется куда больше таланта, чем при варианте №1. Ибо нарисовать героя по-настоящему обаятельным куда труднее, чем нарисовать его рубящим драконов в капусту.

Непременное условие – вся злодейская деятельность героя должна происходить «за кадром». Читателю можно показать либо в меру зловещие приготовления к ним, либо всякие милые последствия, вроде воронок от взрывов и коллекции скелетов в шкафу.

7) БЕДНЫЙ ГОРЛУМ или «КАКАЯ ЖАЛОСТЬ, ЧТО У МЕНЯ КОНЧИЛИСЬ ПАТРОНЫ»

Такому герою простят всё. Посмертно.

Автор может сколько угодно смаковать открученные головы, снятые скальпы и иглы под ногти. Главное – не забывать присыпать это жареное блюдо гарниром из картин тяжёлого детства, непонятой гениальности и несчастной любви. Если добавить такому герою пару симпатичных черт внешности или характера, то дамы будут рыдать.
И всё-таки все вздохнут с облегчением, когда он наконец упадёт в свой вулкан.
«Отмучался…»

8) ИЗМЕНЧИВЫЕ И ДЕВЯТИКРАТНЫЕ или «БЫВАЮТ ТЁМНЫЕ, А БЫВАЮТ ОЧЕНЬ ТЁМНЫЕ»

Простенький ход, позволяющий автору мгновенно прекратить разборки между героями и отправить их всех бить морду кому-то действительно нехорошему. Например, тому, кто попытался объяснить им тезис «ребята, давайте жить дружно»

8) ВАМПИР КОСТЯ или «ПОСКОЛЬЗНУЛСЯ, УПАЛ, ОЧНУЛСЯ – КЛЫКИ»

Герой вообще-то хороший парень. Вот только жизнь заставила… покусали в тёмном переулке – теперь без кровушки не может. Или без наркотиков. Или без ещё чего.

Вариантов здесь много. От «очень хочется», через «без этого помру», и до «проснулся утром, на губах кровь, а сам ничего не помню»

9) НИНЗЯ-ШАХИД-ИНКВИЗИТОР или «КАЖДОМУ ПО ВЕРЕ ЕГО»

А этот, пожалуй, пострашнее предыдущих… особенно, если автор ему действительно симпатизирует.

В художественной литературе, как правило, попадается в виде обобщённого фанатика с горящими глазами. Такому герою автор старается не лезть в душу – либо потому, что не хватает фантазии представить, что там внутри, либо потому, что боится.

Куда проще применить к герою варианты 1, 5, или 7.

10) ВЕДЬМАК или «НА БЕЗРЫБЬЕ – И РАК РЫБА»

Такому герою можно позволить всё!
Он может быть вором - все вокруг вообще гангстеры
Он может быть бабником - все вокруг вообще насильники с дипломом.
Он может быть наёмником - все вокруг вообще киллеры.
Он может быть психом - все вокруг вообще маньяки на последней стадии.

А читателю остается выбирать – восхищаться героизмом человека, который хотя бы частично сохранил в этих условиях человеческий облик, или смаковать перестрелки и постельные сцены.

11) ПРОТЕКЦИЯ или «О БЕДНОМ НАЗГУЛЕ ЗАМОЛВИТЕ СЛОВО»

Слово замолвят. Главная «светлая» героиня, влюбившаяся в него (любовь, как известно, логики не приемлет), главный «светлый» герой, которому он ненароком спас жизнь… главное, чтобы небритая рожа того, за кого это слово замолвили, поменьше мелькала в кадре.

12) КЕЙ ДАЧ или «ВСЕМИРНОЕ СЧАСТЬЕ И СЛЕЗА РЕБЁНКА»

Кто в этой истории «светлый», а кто «тёмный» - полностью зависит от автора. Вне зависимости от того, что сам читатель думает на эту тему, в момент прочтения книги он будет сопереживать тем, кого автор прописал более сочно.

А автор мухлюет как хочет… ибо ему эту тему нужно растянуть так, чтобы хватило ещё на три тома «философского боевика».

(с) Эльфияу

@темы: RhiSh, Статьи

---

[La chanson de la slogan]

Критику принимаю, благодарна ей в любом виде. (:

Привыкайте ко мне, я тут со своим графоманством надолго .) Стихи, проза, а так же дневник почти весь мой - подборка микропрозы, если интересно - милости прошу)

Крыши домов в терракотовый споро,
И светом слепит в глаза.
Лиловыми кронами в нежно-зелёном
Блестит, наливаясь, роса.

Утренним взором манит, кротостью
Ажурность густых облаков.
Перина пуховая в знак невесомости
Течёт в предрассветный смог.

Кораблики в море подстать бумажным
Кромсают водную гладь.
Плещутся в мареве плотно-вальяжном,
Стараясь не расплескать.

Солнца лучи разливаются в волнах,
Танцуя небесный балет.
Люди отчаянно жмурятся в окнах -
Так город встречает рассвет.
18.03.10г.

Вопрос: Собственно, мнение.

1. Мне не нравится всё в нём.		1	(8.33%)
2. Стилистические ошибки, ритм очень портят впечатление.		5	(41.67%)
3. Мне нравится всё, но нужно доработать.		6	(50%)
4. Свой вариант, прошу разъяснить лично)		0	(0%)
Всего:		12 Всего проголосовало: 12

@темы: Стихи