[RhiSh]

Вы знаете, мои дорогие, я не очень в курсе, что дальше делать.

Если вам эта затея не нужна - давайте закрывать сообщество.

Мне не хотелось устраивать здесь ни предмет для склок, ни армию в миниатюре. Мне хотелось, чтобы пишущие люди серьезно и спокойно, с взаимным уважением и искренностью, могли обсудить свои литературные достижения.

Если вы к этому не готовы и вам нормального обсуждения не надо - так и скажите.

запись создана: 30.01.2010 в 21:12

@темы: Админское

---

Вылазка. Эпизод 5

[Shokona]

Эпизод 5. Полная чепуха
***
Первое ощущение: мягко.
И еще: пахнет лесом и деревом.
Интересно, куда это меня занесло?..
Одно ясно, что это не моя квартира, и даже не квартира Виктора.

Я открыл глаза.
Надо мной нависал бревенчатый потолок, увешанный пучками сухих трав и связками каких-то сморщенных кореньев. А сам я лежал на огромной деревянной кровати, укрытый мягким и почти невесомым одеялом из разноцветных лоскутков, собранных в сложный и удивительно красивый узор.
Так… Значит, все взаправду.
Не знаю почему, но после обморока сомнений в подлинности и реальности окружающего мира у меня больше не возникало. Слишком детальное все было, слишком ВЕЩНОЕ, что ли…
Я привстал и огляделся. Голова слегка кружилась, но зато зрение пришло в полный порядок.
Справа от меня слегка колыхались от легкого ветерка пестрые веселые занавески; с места, где я находился, из-за них виднелась только зелень листвы: видимо, дом был окружен садом или парком.
Между окном и моей кроватью стояла приземистая деревянная тумбочка, покрытая кружевной салфеткой, на которой соседствовали слегка помятая с одного бока железная кружка с водой, и большая коричневая глиняная миска, тоже доверху полная воды. Слева, напротив распахнутого окна, на стене висела пара чьих-то портретов в деревянных рамках и какая-то стеклянная штука, больше всего напоминавшая морской фонарь.
Рядом с тумбочкой на грубо сколоченном, но тщательно обструганном деревянном табурете лежало простое полотняное полотенце и кусок сероватого мыла. Запах от него тем не менее шел очень нежный и приятный.
«Ну вот, как в лучших домах Парижа», - усмехнулся я.
Обнаружив, что лежу под одеялом совершенно голый, я опустил ноги с кровати, чтобы встать и поискать свою одежду.
Каково же было мое удивление, когда нижние конечности отказались повиноваться и повели себя совершенно подлейшим образом! Они переплелись таким кандибобером, что я не удержал равновесие и со всей дури рухнул на пол, увлекая за собой одеяло и табуретку. А в довершение всего умудрился толкнуть тумбочку, и меня с ног до головы окатило водой из плошки.
Пока я барахтался в объятиях мокрого одеяла, изрыгая все известные и неизвестные человечеству проклятия, в комнате кто-то появился. Я почти не удивился: издаваемыми мной звуками наверняка можно было бы поднять и отряд гусар, спящих после бравой дружеской попойки.
Почувствовав на себе чей-то взгляд, я перестал чертыхаться, и, успокоившись, хладнокровно расправился с одеялом, - то бишь, откинул его в сторону.
Округлившимися от изумления синими глазами на меня пялилась прехорошенькая девчушка лет пятнадцати, веснушчатая и светловолосая, в простой холщовой одежде. Я попытался улыбнуться. Встретившись со мной глазами, девчонка прыснула, покраснела, и, зажав рот руками, выбежала из комнаты, шлепая по чисто выскобленному деревянному полу босыми ногами.
Ах да, я же голый… Где там одеяло?
Кстати, насчет попойки. Не знаю, когда это я успел так набраться, но голова раскалывалась, проявляя все признаки чудовищного похмелья.
Где-то на улице послышался звонкий оклик, потом чей-то невнятный ответ, а вслед за этим раздались торопливые шаги.
Встать не получилось; проклятые ноги вели себя как чужие. Мне удалось лишь принять сидячее положение: уцепившись за край постели, я кое-как устроился возле нее на полу.
Шаги приближались, и я, дабы не смущать хозяев своей наготой, натянул одеяло под самое горло.
Циновка, перегораживавшая проем двери, отлетела в сторону, и в комнату, пригнувшись, вошел высокий, крепкий мужчина с шикарными усами. При виде меня он приветливо кивнул:
- Очухался?.. Вот и ладно!
Я тотчас же вспомнил этот спокойный и уверенный голос: передо мной стоял человек, вырвавший меня из бездумного веселья. Тот, кто хотел оставить меня без комбинезона, называл его Лесником. У вошедшего мужчины и вправду было грубоватое, но вместе с тем добродушное лицо егеря или лесоруба.
Ему было, наверное, около тридцати пяти, но из-за резких морщин на лице и седины, уже тронувшей густые каштановые волосы, выглядел он старше.
За его спиной маячила физиономия веснушчатой девчушки, явно с интересом высматривавшей, что будет дальше. Ее неуловимое внешнее сходство с мужчиной наводило на мысль об их близком родстве. Если прикинуть по возрасту, скорее всего – отец и дочь.
Заметив, что девушка крутится у двери, хозяин нахмурился:
- ПЕтра, вот что, принеси тряпку и подотри! А потом чтобы духу твоего здесь не было! Солнце вон уже где, а ты баклуши бьешь!.. Пойдешь, поможешь Иваку и ТОсику.
Петра, выслушав приказание, хмыкнула и, гордо подняв нос, убежала за тряпкой, всем своим видом показывая, что не очень-то верит во все эти отцовские строгости.
- Как тебя зовут-то, чудик? - обернулся ко мне Лесник.
- Андрей, - ответил я и протянул хозяину ладонь.
- Рэй?.. – будто не расслышав, переспросил мужчина.
Ну что ж, пусть будет Рэй. В свое время у меня в сети были разные НИКИ, поэтому я не имел ничего против Рэя.
- Можно и так.
Мужчина удовлетворенно кивнул, правой рукой ухватил меня за протянутую руку, левую подсунул под спину, и рывком затащил на кровать. Особых усилий ему для этого не потребовалось.
- А я – ЗОран.
«Поляк, наверное, - подумалось мне. – Надо же, и в виртуалке поляки есть!»
Имена дочери и сыновей Зорана наводили на ту же мысль.
Тут прибежала Петра и стала ожесточенно возить по полу тряпкой, собирая воду. Поняв, что девчонка просто тянет время (лужа, в общем-то, была небольшая), Зоран рявкнул на дочь, и та пулей выскочила из комнаты, впрочем, не забыв еще раз хмыкнуть.
Мы остались с Зораном один на один.
По законам жанра пришло время задать традиционный и глупейший изо всех мелодраматических вопросов, и, надо сказать, ваш покорный слуга не подкачал.
- Где я? - спросил я, по возможности попытавшись скрасить банальность своей лучшей улыбкой. - Впрочем, неважно… Кажется, я все-таки ЗДЕСЬ.
- Да уж, не ТАМ, это точно, - поднял палец к потолку Зоран, и мы вместе посмеялись над шуткой. Правда, понимал ее каждый из нас по-своему.
Я мысленно порадовался, что мой обморок никак не повлиял на новоприобретенное чувство юмора: оно все еще было при мне. И это было хорошо. Потому что в остальном мне было очень паршиво.
Зоран поднял табурет и присел на него, пододвинув к кровати.
Мы помолчали, решая, как дальше вести разговор. Наконец Зоран решил взять быка за рога, и рубанул с плеча:
- Откуда ты, Рэй?..
Разглагольствовать с Зораном о своем иномирном происхождении мне не хотелось, - я не знал, как он может отнестись к моему рассказу. Во всяком случае, У НАС такие «признания» чаше всего приводили к смирительной рубашке… Поэтому я решил отвечать на вопросы, не вдаваясь в подробности, - так, чтобы не пришлось врать.
- Из города, - уклончиво ответил я.
- Ясно, что не из Поселка, иначе не попал бы в такой переплет, - усмехнулся Зоран и пригладил усы.
Я промолчал.
- А что ты делал в лесу, Рэй? - Зоран посмотрел на меня приветливым взглядом канибалла.
- Гулял. Воздухом дышал, цветочки нюхал…
Лицо Зорана стало медленно багроветь.
- А что? Это запрещено? - нагло добавил я, не понимая, чем мог разозлить Лесника.
- Ну, и кто тебя надоумил в лес пойти? - еле сдерживаясь, спросил Зоран.
- Виктор, - пожал я плечами, подумав, что упоминание имени моего друга ему никак не повредит. Это я - ЗДЕСЬ, а он-то - ТАМ…
- Итор?.. - Лесник снова переделал имя на свой лад. - А он тебе какие-нибудь инструкции давал?
- Нет, только комбинезон, - удивился я. - Он сказал, что этого достаточно.
- Достаточно? А у тебя самого голова? Или кочан капусты? - взорвался Зоран.
Мне уже порядком начал надоедать этот нелепый разговор, слишком смахивавший на допрос.
- Виктор сказал, что все будет в порядке.
- Понятно… - протянул Зоран с презрением. – Значит, про лес он тебе не рассказывал? … А этот твой Итор, - он, часом, тоже не городской? - вдруг подозрительно посмотрел он на меня.
Отрицать очевидное было бы глупо. Если кто-то и являлся бОльшим урбанистом, чем я, то это Витек. Он выходил из дома еще реже меня, предпочитая вентилятор открытому окну, а всем явлениям окружающей среды - видеозаставки на экране и шумы «Ауры»…
Смешно. Если бы не было так грустно: техника нам, городским, давно уже заменила природу.
Операторы «Матрицы» не нуждаются во внешнем мире. Им достаточно своих программ. И своих миров.
Не ошибусь, если предположу, что без Сети Виктор не протянул бы и пары часов. Смешно? Пожалуй. Я сам удивлялся, как он уступил мне единственный комбинезон, не опробовав его первым…
- Что??. - Глаза Зорана полезли на лоб. Краска схлынула с его загорелого лица, и он посмотрел на меня так, словно я только что на его глазах утопил парочку ни в чем не повинных котят. Злость из его глаз ушла, и сейчас там были жалость и сочувствие. - Он отдал тебе единственный комбинезон?..
До меня тупо дошло, что кое-что из моих рассуждений я выболтал вслух. Оставалось надеяться, - только последнюю фразу! Я угадал. Но реакция Лесника оказалась более чем странной.
- Прости, парень. Я не знал… - хрипло сказал он, вытирая выступившую на лбу испарину. - Если бы раньше… лес бы прочесали… А теперь все, кранты…
Я поднял брови и уставился на Зорана.
- Короче, - откашлялся тот, - не заметил я твоего друга, прости… Правда, есть надежда, что Патруль его нашел. У них собаки и все такое… Так что ты пока не отчаивайся. Я потом поспрашиваю, не слыхал ли кто чего?..
У меня ум за разум заходил от его слов. Зоран упомянул о Викторе таким тоном, как будто тот уже был покойником. Чуть ли не героем, выручившим товарища и павшим смертью храбрых.
Ха!..
Но не мог же я начать убеждать Зорана в обратном? Не мог же сказать, что сотня «зеленых», которую Витек содрал с меня за возможность вылазки в этот мир, вряд ли превращает его поступок в героический?
- Да что случилось-то? – с неохотой выдавил я, но Зоран не обратил на мои слова никакого внимания, и, похоже, снова стал заводиться.
- Чему только вас, городских, в школах учат, если вы даже Сезонов не знаете?.. - презрительно пробормотал он и снова вперился в меня долгим колючим взглядом.
- Да так… учат… всему понемножку… - замялся я, подумав, что у классика это звучало как-то убедительнее.
- «Учат»… - сердито передразнил меня Зоран. Судя по тому, что он даже не улыбнулся, про Пушкина тут и слыхом не слыхивали. - С такой «учебой» за Городом загнуться можно!.. Сколько я вас, видел, городских, - сплошные никчёмы… Ни на что не годны.
- Ну, почему же… - обиженно попытался я возразить, но Зоран только досадливо махнул рукой:
- А! – Разве что пуговицы собирать… Да и то под наблюдением.
Я тупо смотрел на Зорана и не мог сообразить, отчего он так разошелся. Неужели все из-за моей прогулки по лесу? Про пуговицы я вообще ничего не понял, - наверное, это было какое-нибудь местное идиоматическое выражение, типа пословицы или поговорки.
- Я, может, чего-то не догоняю? – осторожно спросил я. - Тогда объясни, в чем дело. Что случилось-то?..
- Что случилось? А то, что ты по своей глупости чуть не окочурился, ясно?!! Какого черта тебя вообще в лес потянуло?
Похоже, разговор пошел по второму кругу. И еще, кажется, Зоран ни на йоту не поверил ни одному моему слову.
- А, может, ты и вправду из этих, из айсиков? Может, надо было оставить тебя там к чертовой матери, кайф ловить? - Зоран бушевал уже не на шутку.
У меня от его крика разболелась голова, и я машинально потер лоб.
- Слушай, друг, - сказал я спокойно, но неожиданно сам сорвался на крик, - можешь считать меня полным идиотом или даже этим, как его? … - айсиком - твое право! Но прекрати на меня орать! Орать я и сам умею!!
Тут запал у меня, к сожалению, кончился, и я, сбавив голос до шепота, примирительно добавил:
- И без тебя башка раскалывается. И вообще, я не хочу никому доставлять неприятностей. Спасибо за помощь и гостеприимство, но, наверное, будет лучше, если я уйду. Где моя одежда?.. А если я вчера сказал там что-нибудь не то, - прошу прощения.
С этими словами я попытался встать, но ноги были словно ватные, и не желали шевелиться. Зоран легким толчком пихнул меня обратно на кровать.
- Вчера? - задумчиво переспросил он и странно ухмыльнулся. – А ты хоть что-нибудь помнишь? Хоть один Грохот?..
Я задумался. Кое-что я, конечно, помнил. Лес, запах цветов, перебранку «ботов», затрещину…
А потом сразу - темнота и тишина. Да и в доме Зорана было тихо до невозможности. Так тихо только за городом бывает. На даче, к примеру. Где никакой техники и никакого грохота. При чем тут грохот? Или он имеет в виду их ненормальное солнце?
- Что, начинаешь «въезжать»? – заметив мой недоумевающий взгляд, сказал Лесник, и, окончательно добив меня, добавил: Парень, да ты провалялся в отрубе семь Грохотов, - как один, - понятно?
Это что же получается: НЕДЕЛЮ??
- Чепуха какая-то… - пробормотал я, и снова потер голову, которая уже просто раскалывалась от боли, а в горле словно застрял какой-то тухлый комок.
- Вот именно, - многозначительно произнес Зоран, так, будто до меня, наконец-таки, что-то дошло. – Из-за этой «чепухи» ты бы мог в ящик сыграть, понял?.. Как друг твой, Итор… - он хмуро помолчал. - Но тебе, считай, повезло, Рэй.
…Скотина Итор где-то в другом мире сидел у монитора и потягивал пивко. Так что ему и вправду повезло. Попадись он мне сейчас под руку - пришиб бы пыльным мешком! Что касается моей везучести, тут я очень сомневался. Застрять у черта на куличках, в виртуальном, или, в лучшем случае, параллельном, мире – разумеется, в этом мало радости. Но стать там еще и беспомощным как младенец, потеряв способность передвигаться на своих двоих…
- Что у меня с ногами? – испуганно спросил я, ощупывая свои вялые, как ботва редиса, конечности.
Ног я совсем не чувствовал.
- Ноги? Это ничего, - махнул рукой Зоран, - чепуховый паралич, пройдет. Не сразу, конечно… Но, в общем, ты парень крепкий, думаю, через недельку-другую будешь бегать, как огурчик, - утешил он меня.
Я отметил это странное выражение, но спрашивать ничего не стал. Все вопросы потом. В тот момент мне было не до огурчиков. Скорее, я ощущал себя вареным шпинатом. Видели вы когда-нибудь вареный шпинат?.. Вот-вот… Безвольная зеленая размазня.
Поверьте, я выглядел не лучше.
- Лежи пока, тебе отдыхать надо, - Зоран встал и шагнул к двери. - Есть хочешь? - Я сейчас ПЕтру кликну, она принесет что-нибудь.
Я слабо помотал головой:
- Спасибо, не надо…
На меня напала какая-то сонная апатия. А о еде даже думать было противно.
- Тошнит? - со знанием дела поинтересовался Зоран.
Я молча кивнул.
- Это правильно, что тошнит. Значит, из тебя отрава выходит, которой ты нанюхаться успел. Ничего, потерпи, сейчас я тебе тазик принесу… Сблюешь.
***

@темы: Проза, Shokona

---

Внимание! На правах творческого сотрудничества(согласовано с администрацией)

[Лоторо]

В период с 22.01.2010г. по 05.02.2010г. приглашаем всех желающих принять участие во Втором Поэтическом конкурсе.

Для участия в конкурсе вам нужно до 5 февраля выложить в эту тему свои стихотворения. Каждый участник может выложить до двух стихотворений (объем и содержание не регламентируются).

Работы на иностранных языках НЕ принимаются.
Участники, выложившие чужие стихотворения, получают предупреждение и отстраняются от участия в конкурсе.
За отсутствием плагиата следят оценщики.

whiterav.9bb.ru/viewtopic.php?id=503#p19932

Велкам!)

@темы: Админское

---

Вдоль струн

[Ласточкина]

Глава четвертая

    Пригород бил резким запахом бензина, гари и тяжелых облаков, придавливая, сбивая с ног и растаскивая мысли по углам. Руки чуть подрагивали, закопченные волосы падали на лицо, оставляя темные полосы в потеках слез на щеках, а ноги двигались сами собой.

    - Эй, парень, с тобой всё в порядке?

    - А? Да, да, не волнуйтесь.

    Старый усатый ремонтник оперся на огромный молот, которым крошил кусок выщербленного из дорожного покрытия асфальта, покачал головой, провожая паренька взглядом, и вздохнул – его в молодости тоже жизнь потрепала, он тоже никому ничего не хотел рассказывать.

    А паренек всё шел и шел, ведомый каким-то внутренним чутьем, и даже начинал видеть впереди широкую волну из слабо светящихся листьев, что уводила его из промышленной зоны всё ближе к старому району, ютившемуся за заводами и фабриками. Когда дышать стало почти невозможно, он вышел к шоссе. Никогда не любил дорог, а теперь вынужден был как-то пересечь эту реку, гудящую, визжащую, разрывающую воздух резкими звуками – как? Постояв еще немного, мальчишка бросился бегом наперерез несущимся машинам…

    Его лес был совсем юным, ему не было и пяти сотен лет. Его лес был светлым. В его лесу не было ни одной тропинки, зато небо, увитое сплетением березовых ветвей, было прекрасно и всегда чисто. В его лесу было тепло, и всегда стояла ранняя весна. Миликов лес. Сгорел так быстро, словно никогда и не существовал, и Милику оставалось только собирать пепел в ладони и плакать – но он не сказал ни слова о Древе. Ни одного слова.

***

    - О, как потрепало мальчонку… Ева, да где ж тебя носит, Ева!

    Девушка почти влетела в комнату с тазиком, полным горячей воды, который был тут же перехвачен Василисой. Три женщины кропотливо ухаживали за парнишкой, ввалившимся в квартиру и у порога упавшим без сил. Сейчас Милик лежал на потрепанном временем узком и жестком диванчике, тихо постанывал, а баба Зина протирала ему лоб ароматно пахнущим зельем: разведенном в горячей воде сухоцветом, сдобренным десятком мягких заклинаний, снимающих боль, страх и тревогу. Прошло несколько часов, прежде чем он пришел в себя и слабо застонал. Притихшая в уголке комнаты Ева кликнула бабу Зину, а затем тенью вышла из комнаты – ей не следует вмешиваться, Василиса ревниво следила за поведением рыжего секретаря, а Ева не менее ревниво ждала, когда Василиса оставит их квартирку. Только баба Зина цвела, несмотря ни на что, нежно улыбалась «цветочкам луговым», как именовала девушек, и всем своим видом показывала, что полностью довольна жизнью.

    - Ну что, мальчик мой, очнулся? – она присела на край дивана и материнским жестом приложила ладонь ко лбу парнишки.

    - Кажется… - Милик открыл глаза, закрыл и снова распахнул, зарделся и попытался сесть, поправить изодранную одежонку и придать лицу самое мужественное выражение. – Ой…

    - Ну что «ой», дружок, что «ой», аль не ко мне добирался?

    - К… к… к вам…

    - Знала бы, так от заикания чего приготовила… Успокойся, сердечный, чего испугался, тут никто тебя не тронет, никто не накажет…

    - Так ведь я…

    - Знаю, знаю, зачем пришел. Сжег Он твой лес, Василису не пощадил и тебя не пощадил, никого он не пощадит, пока своего не добьется… Но есть еще Арифлай, Мирняк и Адилла…

    - Вот поэтому я и…

    - Подожди, не гони коней, траву потопчешь. Дай-ка мне подумать…

    - Чего ж тут думать, мам… - Василиса стояла у двери, сложив руки на груди и с вызовом глядя на старушку. – Пора поторапливаться и товарищей твоих струнных посвящать.

    Милик забыл о том, кто он, где и почему, просто смотрел на Василису, не имея сил отвести взгляд. Она не была красивицей в привычном понимании изящно-тонкой женской красоты, но была наполнена таким светом, что щипало в глазах от одного взгляда на нее. Мягкие изгибы фигуры, тяжелые темные волосы, рассыпанные по плечам, и словно бы густой взгляд карих глаз, который даже мать выдерживала с трудом. Василиса характер имела крутой, вспыльчивый, но каждый, кто видел её, хоть минуту говорил с ней, проникался к ней безусловным уважением, попадая под влияние почти гипнотического, размеренного и глубокого её голоса.

    - Нет, Василисушка, нельзя их торопить, вообще не нужно торопиться, съешь лучше яблочко, а мы пока с Миликом поговорим. Расскажи, мальчик, что случилось и как?

    И Милик рассказывал, сбивчиво и путаясь, оступаясь в деталях, явно волнуясь, с болью в голосе, но рассказывал. Был один из тех дней, когда березы стали особенно тихими. Милик настороженно бродил среди них с самого своего пробуждения и пытался понять, куда ушел ветер-шутник, что так любил путать ветви деревьев. Березы молчали в ответ на безмолвные вопросы хозяина леса и чуть вздрагивали, когда он переходил от одного ствола к другому. Через несколько часов волнение леса словно бы успокоилось, но переместилось в грудь Милика, разрастаясь тревожной и горячей волной – и тут парнишка увидел Его. Милик не знал кто это, но от неизвестного исходил страх. Вьющиеся черные волосы лежали на плечах, а одежды несли в себе все оттенки серого. Взгляд его был мягок и чист, губы трогала улыбка, только вокруг него, казалось, вились воронкой ветры всего мира.

    - Что тебе нужно, незнакомец, и как ты попал в мой лес? – спросил Милик. Березовый прут, что он всегда носил при себе, зазмеился долгой плетью у ног юноши.

    - Я ищу Древо. И ты, наверное, захочешь мне его показать. – Незнакомец улыбался, не поведя и бровью на тонкий хлыст.

    - Я не знаю, о чем ты говоришь, чужак, но требую сказать, кто ты. – Милик замахнулся плетью, но она безвольно опала к ногам, ошпарившись о стену ветра пустыни.

    - Кто я? Неужели Милик последним узнает новости? Или твои березы слишком простодушны, что просто играются с ветрами, но не слушают известий, принесенных ими? Или же Милик настолько наивен, что полагал, будто я не приду в его лес, скрывающий от меня Древо?

    - Здесь нет того, что ты ищешь! – Милик снова взмахнул хлыстом. Тонкая жгучая ветвь не послушала хозяина впервые, обвившись, стоило поднять руку, вокруг его же ног, сваливая Милика в траву.

    - А я думаю, что ты лжешь, Милик – хозяин лесов надежды. У кого еще Мать могла спрятать Древо, как не у тебя?

    - Здесь нет того, что ты ищешь, а если и есть, то ты не получишь Его! – парнишка тщетно пытался высвободиться из тугой хватки собственного оружия, после каждого рывка плеть всё плотнее сжималась вокруг тела.

    - Ты смел, Милик, только это не поможет тебе… Я сожгу твой лес дотла, если ты не признаешься мне… - Голос был вкрадчивым, мягким, с едва уловимыми родительскими интонациями. – Ты ведь не хочешь, чтобы тьма поглотила твои березки, они так хороши по весне…

    - Ты не посмеешь этого сделать!

    - Одна глупая, глупая, глупая Хозяйка тоже так говорила… Где же теперь те головешки леса отрады, что так бережно она собирает в свои перепачканные пеплом ладошки?

    - Да кто ты такой?!

    - Я – Страх лесов, я – Страж города, я – Мрак и Тень у ваших границ, Онтилон.

    - Не может быть! Ты уничтожен…

    - И возрожден, чтобы найти и уничтожить Древо… Итак, где оно, Древо, Милик?

    - Я не скажу тебе!

    - Ты просто не знаешь, ведь так? Крохотная мелкая сошка, тебе никто ничего не сказал, тебе подарили десяток березок, а ты возомнил себя светочем надежды! Ты смешон, Милик! Лучше признайся…

    - Нет!

    - Тогда… гори… Гори ясно.

    Онтилон рассмеялся, уносимый ветрами к почерневшему небу – дымом затянут был весь западный предел леса, искры метались от ствола к стволу. Тщетно призывал Милик дождь. Тщетно поднимал воду из овражков и ручьев – ломались и трескались ветви, возносясь холодным пеплом в безразличному небу.

    Чем больше говорил юноша, тем больше волновался, на глаза его наворачивались слезы, а жесты становились резкими, отчаянными. Баба Зина внимательно слушала рассказ, а когда мальчишка всхлипнул, прижала его к себе, обнимая и чуть похлопывая по спине.

    - Тише, тише, мальчик. Твой лес вернется так же, как и лес Василисы, нужно лишь подождать немного, дать вам восстановиться. Ведь наш враг не просто уничтожает деревья, он убивает в нас то, что заставляет жить. Неслучайно он начал с отрады и надежды. Лишая мир радости и веры в будущее, Онтилон расчищает себе дорогу к мраку. Отчаявшись, мы лишь поможем ему, но, собравшись с духом, возродим разрушенное и сможем противостоять ему.

    - Он так силен… - Милик утер разодранным рукавом слезы.

    - Нет ничего сильнее Древа, и однажды мы уже повергли Стража во мрак неизбежного, сделаем это еще раз, если уж пришло время битвы.

    - Неужели снова?

    - Снова, Милик, снова. Боюсь, как бы следующим не стал Арифлай. Страж не должен допустить обретения… Хотя, если он еще ничего не знает о Струнах, то этот лес он может оставить напоследок.

    - А если знает?..

    - Поживем-увидим, мальчик, поживем-увидим… А пока… яблочка не хочешь?

@темы: Проза, Мастер

---

Вылазка. Эпизод 4

[Shokona]

Прошу прощения у Риша: у меня тут героя тоже совершенно случайно зовут Зоран... )) Просто сейчас нет времени что-то менять. А в дальнейшем - буду думать, как выйти из этого положения... )))

Эпизод 4. Боты и айсики
***
Я стал пробираться сквозь густые заросли цветущего кустарника в сторону, противоположную восходу. Направление я выбрал не то что бы случайно, просто ноги сами понесли меня подальше от железоподобного светила. К счастью, лучи его оказались самыми обычными, и приятно грели спину. Озноб, вызванный утренней свежестью и пережитым шоком, прошел, дышалось на удивление легко. Захотелось петь и смеяться, чтобы как-то выразить охватившую меня радость.
- О-го-го!! - заорал я во все горло и от всей души захохотал, потому что внезапно вспомнил пару анекдотов, ранее вызывавших у меня легкую улыбку, а сейчас показавшихся чрезвычайно смешными.
Через некоторое время я оказался способен оценить и комизм вчерашней ситуации, когда, поминутно попрекаемый Виктором, вынужден был натянуть на себя не первой свежести комбинезон, висевший на мне, как мешок на огородном пугале. Предыдущий хозяин, у которого Виктор выторговал это чудо современных технологий, отличался не только завидным потоотделением, но и поистине богатырским телосложением.
Я шел по лесочку, ориентируясь разве что по просветам между деревьями, и все больше и больше склонялся к мысли, что жизнь вообще приятная и веселая штука. В ней столько смешного, что далеко ходить не надо - просто оглядись!
Меня забавляло все вокруг: пень, попавшийся навстречу, был похож на гнома с распухшим носом, дерево, хлестнувшее меня веткой по лицу, напоминало светскую даму, томно отмахивающуюся от надоедливого поклонника; даже трава вызывала почему-то приступ неудержимого веселья.
Скоро я уже катался по земле, сотрясаясь от гомерического хохота, и недоумевал, как это раньше я не замечал, что все буквально пронизано юмором. Неудивительно, что друзья считали меня сухарем и занудой - жизнь во всей своей красе открылась мне только здесь и сейчас.
- Камешек!!! - вытягивал я палец и тут же заливался счастливым искренним смехом. - Листик!.. Облако!!!
В общем, начало КВЕСТА я встречал в полном неадеквате.
За моей спиной раздался негромкий хриплый мужской смех. Довольно гнусный, надо сказать. Ну вот и первые аборигены, то бишь, БОТЫ…Впрочем, я мог констатировать только звук, потому что слезы, безостановочно вытекавшие из моих глаз, не позволяли ничего видеть.
- Эй, АЙСИК!.. – меня ткнули в бок. – Ты еще живой?
Я засмеялся: дурацкий вопрос! Тем более, - кто бы спрашивал… Конечно, я живой! Вот только почему меня назвали айсиком? Что это значит, и с чем его едят?
Через некоторое время я почувствовал, что с меня пытаются стянуть комбинезон. Этого мне только не хватало! Если уж я – главный герой этого виртуального действа, то собирать оружие, доспехи и прочее положено мне! Я хотел рассмотреть, кому это приглянулся мой навороченный прикид, но никак не мог сфокусировать глаза на одном месте; все расплывалось.
Интересно, зачем боту моя амуниция? И тут я вспомнил, что Витек что-то там про «наших» говорил… Может, это командная игра? И это никакой не бот, а еще один игрок, который не знает, что обирать своих не принято? Стоп, а вдруг он МЕНЯ за бота принял?
- Чувак, притормози, - сказал я и попытался пошутить, - мы с тобой одной крови.
- Чего? – непонимающе протянул голос.
Я вяло помахал в воздухе рукой:
- Короче, привет от Витька.
- И что дальше? – насмешливо поинтересовался бот.
- Да так, ничего. Просто убрал бы ты свои грабли от моего комбика.
Рядом снова засмеялись:
- Ладно, не жлобься. Не всё тебе одно, кому твоя одежка достанется – Патрулю или мне? Только мне она нужнее.
И бот снова приступил к своему занятию. Причем самым наглым образом.
В принципе, он был прав: если все это происходит в киберпространстве, - какая разница? Я перестал сопротивляться. Мне действительно было все равно. И еще – смешно: я представил себя бананом, с которого сдирают кожуру.
- Чего лыбишься?.. – разозлился вдруг бот и совсем не по-виртуальному поддал мне ногой. Ощущения и впрямь были на грани фантастики. Во всяком случае, ребра заныли. Ну, братцы мои, это уже ни в какие ворота! Нельзя обижать казенного курьера!
- Отойди от него в сторону, - прозвучавший где-то на задворках моего слуха второй голос был сильным и уверенным.
О! Еще один бот появился… Жить становится веселее! Черт! Только почему не видно ничего? У Витька что, оптика полетела? Или у меня что-то с глазами?
Боты между тем затеяли нешуточную перепалку. Из-за меня, между прочим.
- Не понял?..
- Оставь парня в покое.
Вот это мне нравится, это по правилам! Должен же кто-то ПРОКАЧИВАТЬ новичка и защищать его от всяких там монстров и мародеров?
- А он тебе что, - кум, сват, брат? – раздраженно огрызнулся первый.
- Не твое дело. Оставь его в покое и убирайся, я сказал.
- С каких это пор ты айсиков за друзей держишь?
- С тех самых, когда с такими, как ты, в разные стороны разошелся, - спокойно ответил второй.
- Ой ли?.. Разойтись-то разошелся, да далеко ли ушел, - вот в чем вопрос? Не заметил: мы с тобой в одном лесу как-никак.
- Уходи. И в этом лесу чтобы ноги твоей больше не было.
Что-то коротко и сухо щелкнуло. Ага… Значит, оружие тут в ходу.
- Ну ладно, ладно, Лесник. Пошутил я. Убери свою штуку.
Интересно, у «моего» бота ШОТГАН или пистолеты, - как у Ларочки или Инди?..
- Зато я шутить не буду. Не хочешь с Патрулем встретиться, проваливай.
- В этот раз твоя взяла: ухожу. Только зря ты так со мной, ой, зря!..
- Не пугай.
- А я и не пугаю, - предупреждаю. Если бы не Патруль… – голос звучал нагло, вызывающе, однако в его интонациях послышались какие-то нервные нотки.
- Иди-иди. От греха подальше.
- Ну бывай, Лесник. Как-нибудь еще свидимся.
Раздалось шуршание, - судя по всему, первый Бот, - как я про себя его окрестил, ушел.
После этого я на время вырубился.
…Не знаю, сколько времени продолжалось это состояние, но вывела меня из него весьма чувствительная оплеуха. Я, естественно, возмутился. Пробурчав что-то невразумительное, попытался отпихнуть своего обидчика, но ни в кого не попал, так как почему-то потерял ориентацию в пространстве.
- Чудик, не спи, - жмуриком станешь! - кто-то настойчиво потряс меня за плечо. Я узнал голос того, кто не дал стащить с меня комбинезон.
- А-а, это ты?.. Не меша-а-ай…
В голове у меня шумело, перед глазами была какая-то серая пелена. Но, тем не менее, мне было очень хорошо, я испытывал самый настоящий кайф. Однако мой невидимый собеседник продолжал тормошить меня, невзирая на мои протесты.
- Патруль скоро. Слышишь?
- Да плева-а-ать…
- Вставай давай.
- Слушай, друг, отвали, а?
- Пропадешь!
Не хотелось ссориться, но они все меня уже достали. Стоило бежать в другой мир, если и тут тебя начинают жизни учить? Да еще какие-то паршивые боты…
- Я, кажется, сказал, - отвали, - произнес я заплетающимся языком.
Но мужчина не унимался.
Он встряхнул меня и с настойчивостью древнегреческого каменотеса предпринял попытку поставить на ноги. Надо сказать, это ему все-таки удалось, хоть и ненадолго. После двух-трех шагов я кулем осел на землю и, вероятно, снова отключился.
***

@темы: Проза, Shokona

---

Вылазка. Эпизоды 1-2-3

[Shokona]

Люди-сообщники!!!
Долго мучила вас всех своими "шебуршавчиками"... ))) А потом подумала, что просто нечестно, - кидать снежки "в одну сторону". Вот и решила все-таки выложить тут кое-что... Так что - прошу!.. )))

«Здесь вам не тут».
(Армейская мудрость).

Эпизод 1. Уже ЗДЕСЬ
***
Наверное, только идиот мог думать, что и ЗДЕСЬ все будет так же, как и у нас. Самое обидное заключалось в том, что этим идиотом оказался почему-то именно я.
Но в то первое свое утро уже ЗДЕСЬ я еще был, как говорится, ни сном, ни духом…
***
…Сам переход показался мне чем-то вроде падения в какую-то бездонную яму: бешеное головокружение, подкатившая к сАмому горлу тошнота, а вслед за тем – распад сознания и полная темнота.
…Привел меня в чувство жуткий, невыносимо пронзительный железный грохот. Казалось, что по пересеченной местности, заваленной обломками металлического лома, несется дикий, вышедший из повиновения, каток.
Чтобы уберечь свою чрезвычайно хрупкую тушку от посягательств неистового механизма, необходимо было срочно убраться с его дороги.
Испуганно вскочив на ноги, я ошалело огляделся вокруг. Рядом ничего, способного издавать этот инфернальный скрежет, не обнаружилось.
«Показалось…»
Только я собрался вздохнуть с облегчением, как звук повторился. Я поднял голову, и…
- О, Госпо… - выдавил я, а дальше слова застряли у меня в горле: с этим невообразимым металлическим звуком над еле теплящимся горизонтом медленно всходило СОЛНЦЕ!
Наверное, вследствие перенесенного шока я принялся разговаривать с собой вслух.
- Тот еще мирок! А, случаем, у вас тут никаких других сюрпризов на ближайшие полчаса не предусмотрено?.. Если что, предупреждать ведь надо, граждане хорошие!
Впрочем, предупреждать меня было некому. Мой полубезумный вопль улетел в пространство и остался без ответа.

***
Эпизод 2. Еще ТАМ
***
- Не боись! - вещал Виктор, суетливо прилаживая к компу какие-то дополнительные провода. – У меня все схвачено. Программа - супер, стопроцентное слияние со средой, ощущения на грани фантастики, сам увидишь. А для полного контакта – вот, последнее слово техники!
С этими словами он протянул мне что-то прорезиненное, цвета мокрого асфальта, даже на расстоянии источавшее запах горного козла.
- ЧТО это?..
- Комбинезон. Напяливай, не стесняйся!
Видя мое брезгливое замешательство, Виктор понюхал комбинезон, поморщился:
- Мда, не «Кристиан Диор», конечно, - не спорю… Но тут уж не до жиру, - перехватив мой кислый взгляд, проговорил он. - Я за него, между прочим, два «лимона» отвалил.
Не заметив признаков энтузиазма на моем лице, Витек обиделся и сердито сунул комбинезон мне прямо в руки:
- Для них же стараешься. А они нос воротят. ХАРЭ выкаблучиваться! Надевай.
После того как я облачился в компьютерную хламиду, Виктор оглядел меня придирчивым взором матери, отправляющей свое невинное дитя на выпускной бал, и занялся последними приготовлениями.
Повозившись во внутренностях системного блока, он рассеянно почесал в затылке и предупредил:
- Ты, того, Андрюха, не задерживайся… А то у меня КОННЕКТ скоро закончится.
А потом, подмигнув мне самым хитрым образом, ни к селу ни к городу ляпнул:
- Да, увидишь наших – привет передавай.
Кто такие «наши», и где я их могу увидеть, отправляясь в виртуальное пространство, я не понял и спросить не успел. Внутри машины что-то натужно загудело, Виктор пощелкал по клавишам и сказал:
- Ну, давай… Одна нога - здесь, другая – там.
После этого он нажал какую-то кнопку, и я очутился ЗДЕСЬ. Забыв впопыхах узнать самое главное: как вернуться назад?

Эпизод 3. Отрезанный ломоть
***
Грохот нарастал, закладывало уши.
Почему-то всплыло одно из старинных, опровергнутых наукой учений о том, что звезды – это сверкающие серебряные гвозди, а солнце и луна – диски, прикрепленные к тверди земной. Или что-то вроде тазов, - точно я не помнил, - луна, кажется, – из серебра, а солнце – из золота.
Во всяком случае, грохотало металлическое светило совершенно как таз – громадный, чудовищной величины таз, вознамерившийся рухнуть с небосвода. Вот и не верь после этого древним…
Перспектива меня не очень устраивала, и я судорожно начал ощупывать себя на предмет обнаружения сетевого провода. Выдернуть его к чертовой бабушке, прервать сеанс и экстренно выйти из виртуальности!..
Никакого провода, естественно, и в помине не было.
В этой части Виктор не обманул: «слияние со средой» и вправду вышло стопроцентное.
- Мама мия! Ну, Витек, ну удружил… - бормотал я, понимая, что влип.
Погрохатывая, светило медленно ползло вверх. Звук постепенно затихал, и я подумал, что, скорее всего, бояться падения солнца на голову не стОит. Не для того оно тут существует, чтобы припечатывать макушки чужаков, попавших в новый для себя мир.
Однако какая-то часть меня с этим рациональным суждением не согласилась, и продолжала подавать отчаянные импульсы паники.
Меня колотила мелкая нервная дрожь, и справиться с ней оказалось не так-то легко.
Вообще-то мне не свойственны преувеличенные эмоции, и все мои друзья единогласно охарактеризовали бы меня как безнадежного флегматика. Но тут, вернее, ЗДЕСЬ, когда на твоих глазах творится такое, поневоле станешь пугаться каждого куста. И наверняка прослывешь истериком!..
Кстати, вокруг действительно были кусты. С мелкими белыми цветочками. Кусты как кусты, - самые непритязательные и невзрачные. Этот факт меня немного успокоил и настроил на благодушный лад.
- Ладно, - вздохнул я.
По сути, ничего страшного еще ведь не случилось.
«У меня все схвачено», - сказал Виктор. И еще – что-то про связь… Стало быть, когда соединение прервется, меня автоматически вышвырнет из виртуальности. Чего же бояться?!
Подул утренний ветерок, - свежий, прохладный и напоенный запахами неведомых цветов. Я зябко передернул плечами, и вдохнул сладковато-терпкий запах. Сто лет не был на природе! Прогуляться, что ли?
В легких, непривычных к такому обилию кислорода, слегка покалывало. Свежесть пьянила.
«Черт побери! Хорошо-то как!..» - подумал я, уверившись, что на сегодня все неожиданности исчерпаны.
Как же я ошибался!..
Но это мне предстояло понять немного позже, а пока я просто стоял и решал, куда направиться. Надо же было хоть для порядка обследовать мир, в который забросили меня компьютерный гений моего друга Виктора и мой непроходимый авантюризм.
***

@темы: Проза, Shokona

---

время сплетает длинные плети памяти

[старик Хризантема]

- Не ходи к морю в шторм, - говорила моя старая мать.
Я улыбался и не солил хлеб: соль коркой застыла в уголках губ.

- Не ходи к морю в шторм, - говорил учитель.
Я связывал мокрые волосы в хвост; соль ручейками стекала по плечам.

- Не ходите к морю в шторм, - так начинал каждую службу священник.
Я прятал взгляд; соль разъедала кровоточащие порезы, оставленные остроугольными ракушками на ступнях
.
Мой город ласточкиным гнездом приник к обрыву.

Сегодня я бросил в воду обручальное кольцо моей матери.

Наш город боится приливов.

Сегодня я разбавлял вино и ломал хлеб на двоих.

Их город не в силах вдохнуть - ветер носит запахи моря, мёда и нагретых солнцем водорослей над мостовыми.

Сегодня - день Серого Неба: с деревьев разом осыпались листья.

Город укрыл плечи башен островными туманами.

Сегодня я уже не отпряну от девятой волны.
Ты сушишь волосы в тридцати ли от берега

@темы: самый дальний свет, Gothelf

---

Вдоль струн

[Ласточкина]

Глава третья

    В лесу было темно. Василиса смотрела на нити лишайника, свешивающиеся с ветвей ели, и напевала песню. Ее глаза наполнялись слезами, а пальцы слабо подрагивали, прикасаясь к сплетению паутины, лишайника и палых игл. Она прогоняла слезинки, но они непослушно наворачивались, так и норовили всё испортить. Девушка фыркнула и всё же обернулась.

    - Чего ты хочешь?

    - Ты должна помочь мне.

    - Я не стану этого делать.

    - Тогда я уничтожу твой лес.

    - Мой лес не имеет никакого отношения к той истории, о которой ты говоришь.

    - Ты увидишь, ты еще увидишь, какое отношение он имеет ко всему в этом мире.

    - Ты слишком разговорчив в этот раз.

    - Мне кажется, что и в прошлом я не пренебрегал общением с красавицами.

    - Вот именно, с красавицами, не со мной.

    - Ты себя недооцениваешь.

    - Разве?

    - Василиса…

    - Уходи. Я не смогу помочь тебе.

    - Василиса.

    - Я не смогу помочь тебе.

    - Я предупредил.

    - Ты не найдешь Дерево в моем лесу.

    - Я уже все сказал.

    - Тогда уходи.

    - Ты пожалеешь.

    Он ушел. Лес вспыхнул спустя минуту. Алый наполнил взгляд, отблески пожара рождали бурю в карих глазах. Ни слезинки. Она отомстит. Как только догорит последнее ее детище, как только остынет последний уголёк, она найдет само Пламя и отомстит. Сейчас же она стояла в центре пылающего урагана, укутанная в дым и пепел, сжимая в тонких пальцах кленовые четки.

***

    - Он ищет Дерево.

    - Он никогда не найдет его.

    - Может, и так, но ведь меня он нашел.

    - Твой лес не так уж неприметен.

    - Тысячу лет он оставался лишь тенью, сейчас от него и тени не осталось.

    - Даже если он найдет Дерево, он не сможет подобраться к нему, а даже если сможет, то без Струн ему не справиться.

    - Поэтому ты собрала их вместе, присматривать?

    - Нет, потому что знаю, что они могут нам помочь.

    - Струны - путь к разрушению. - Василиса сжала в пальцах кинжал, выхваченный из складок одежды. - Нужно уничтожить их прежде, чем он доберется до них!

    - Грешны твои мысли.

    - Согрешу во благо.

    - Не смей даже думать! - старушка сжала лезвие ладонью, капли крови упавшие на пол, рассыпались маковыми лепестками. - Я не позволю.

    - Но что будет, если…

    - Не будет.

***

    Все трое проснулись одновременно. На поляне в летнем хвойном лесу. Каждый из них помнил только то, что на крохотной кухне в старой квартире некая баба Зина поила их необыкновенно вкусным чаем, пахнувшим земляникой, мятой и яблоком. Как оказались они на поляне, да еще и в ином времени года, никто не мог понять.

    - Я сплю. - Игорь потер глаза.

    - Ага, конечно, тогда и я сплю, а ты в моем сне доказываешь мне, что спишь.

    - Ну уж нет, дядька, это ты в моем сне…

    - Да тише вы! - Иннокентий поднялся на ноги и окинул свою одежду взглядом. Костюм каким-то образом изменился в одежды средневекового покроя, за поясом ярко-алого шелка находились два стилета. - Помните, она говорила, что мы должны пройти испытание…

    - Ты полагаешь… - Павел последовал примеру друга, поднимаясь с сочной зеленой травы и помогая племяннику. - Что мы сейчас на неком испытательном полигоне?

    - В самых необычных нарядах. - Игорь поправил ножны. Меч непривычно тянул в сторону, оказавшись довольно тяжелым для юноши.

    - Да, вкусом баб Зина явно не обделена.

    Все трое вздохнули, только лишь Павел выглядел невероятно довольным: зеленые кружевные манжеты закрывали длину всей кисти, жилет темного бархата был схвачен изумрудного цвета поясом с вышивкой, повторяющей узор на колчане со стрелами и дуге лука:

    - А по-моему, я выгляжу неплохо.

    Друзья переглянулись и дружно рассмеялись. Смех лишь сначала был веселым, но спустя несколько минут в него закрались нотки паники. Первым, резко и неожиданно, оборвал хохот Иннокентий:

    - Однако, господа, зачем мы здесь и где это «здесь»?

    Поляна вряд ли была хоть чем-то примечательна. Как и окружающий ее лес. Валежник. Подрастающие в тени вековых старушек невысокие еще елочки. Мох и лишайник. Звенящий воздух и запах близкой воды.

    - Мне кажется, мы должны выйти к ручью. - Павел принюхался до того, как успел удивиться собственным словам. - По течению всегда можно найти поселок или хотя бы тропы животных - если не найдем людей, то хотя бы сможем чего-нибудь поесть.

    - Ты - и охотник. Странно. - Иннокентий пожал плечами, однако двинулся вслед за другом, толкнув вперед Игоря, чтобы самый юный не шел последним. Мальчишка сопел недовольно, потому что идею с ручьем должен был придумать он, недаром же с детства проводил каникулы в деревне.

    - Ни у кого не возникло чувства, что город и та жизнь размываются в памяти, а что-то новое возникает? - Павел уверенно шел сквозь лес, напряженно вглядываясь в просветы между ветвями.

    - Да, словно вот сейчас всё настоящее, а тогда было иначе…

    - Именно. Но я повторно замечу, что охота для тебя, Павлуша, занятие нехарактерное.

    - Князев, ты зануда! Ты хоть понимаешь, что мы, возможно, в иной жизни, в ином измерении…

    - … в иной реальности и бла-бла-бла, а еще, возможно, мы напились отравленного чайку и теперь вместе галлюцинируем.

    - Не будь циником, в любом случае нам нужно идти вперед.

    - Кто это сказал? Наш отважный Робин Гуд? Друг мой, очнись, кто бродит по лесу в поисках ручейков-завалинок, а не спасательной экспедиции?

    - Я. И я точно знаю, что выведу вас отсюда.

    - Куда выведешь? Судя по тому, как выглядит этот лес, мы, как минимум, в Сибири.

    - Значит, если увидим горы, то Уральские.

    - Поставь пятерку по географии в дневник! - Иннокентий спорил только для вида, ему на самом деле было почти безразлично, куда они идут. Только где-то далеко-далеко в душе теплился непонятный азарт и предвкушение - и чувство, будто за ними приглядывают.

    Рука метнулась к поясу - стилет вошел по самую рукоятку в смолистую кору ели, прямо над головой низенького человечка, пристально наблюдающего за ними. Все трое замерли. То ли потому, что человек, которого едва не убили, снисходительно и едва ли не вежливо улыбался, то ли потому, что стоило Иннокентию вытянуть руку, стилет вернулся в нее молниеносно быстрым движением, то ли потому, что изначальный бросок вообще был осуществлен.

    - Господа, прекрасные пэры, добро пожаловать в мой лес! Какими ветрами?! - поправляя капюшон, незнакомец всё же вышел из тени деревьев.

    Он улыбался с таким усердием, что Игорю на мгновение показалось, что через секунду человечек просто лопнет. Встреченный господин был невероятно тучен, облачен в темно-зеленый плащ с капюшоном и коричневые одежды под ним, а лицо его обладало странной особенностью - тут же забывалось, как оно выглядит, стоило отвести взгляд.

    - Те ветра уже давно унеслись на родину. - Павел вышел вперед. - Кто ты, и что это за лес?

    - Это… - незнакомец, казалось, был растерян. - Это мой лес. А я - Арифлай. Стало быть, блистательные пэры находятся в арифлаевом лесу.

    - И как нам покинуть столь… славный лес?

    - А зачем же его покидать, сиятельные господа?! Здесь вы можете найти то, за чем пришли.

    - И за чем же мы пришли?

    - За Овладением. В свое время благодатная тень Дерева осенила мой лес, и с тех пор на его полянах и меж его стволов можно обрести то, что когда-то было потеряно. Разве не ради того прислала вас Василиса? - Арифлай совсем смешался.

    - Какая еще Василиса? Прекрасная? Или премудрая? - Игорь не сдержал смешка.

    - И прекрасная, и премудрая, да не сократят ночи ее дней под солнцем! - троица переглянулась, Арифлай продолжил: - Так вас не она прислала? Тут, наверное, какая-то ошибка. Снегирь сообщил, что Василиса уже направила Струны ко мне для овладения… Ошибка, ошибка, ошибка.

    Человечек выудил из кармана еловую шишку и принялся яростно отдирать чешуйки.

    - Постойте, Арифлай, вы сказали «струны»?

    - Да-да, Струны. Струны должны обрести власть над оружием. Мой лес - самое подходящее место. Впрочем, восхитительные пэры, я вас больше не задерживаю. - Арифлай указал рукой на пушистую ель за своей спиной. - За Мохнаткой вы увидите ручей, если идти против его течения, то выйдете в восточную часть Города.

    - Какого города?

    - Любого. - Арифлай пожал плечами так, словно не понимает, зачем ему задают такие глупые вопросы.

    - Позвольте-позвольте, но не нас ли баб Зина называла струнами? - Игорь с надеждой смотрел на Иннокентия, почему-то признав за ним неоспоримый авторитет. Всё же признавать его за безбашенным дядюшкой, хоть и следопытом, владеющим внушительным луком, как-то не хотелось.

    - Баба Зина?! - Арифлай выронил шашку и хлопнул в ладоши. - Да продлит Древо дни её и да одарит яблоками даров жизни! Вы знакомы с этой славной женщиной?!

    - Славная… как же… - Игорь пробубнил еще что-то под нос, памятуя о яблоках.

    - Да-да, нам даже кажется, что благодаря ей мы здесь.

    - Так значит, всё же Струны! Вы, ослепительные пэры, наверное, немного не в себе с дороги, позвольте предложить вам отдых и пищу, если угодно, я даже расскажу высокородным пэрам, как достичь Овладения, но это только после ужина…

    Арифлай все болтал и болтал, увлекая Павла, Игоря и Князева за собой в чащу леса. Почему-то доверие к человечку в зеленом плаще возникло сразу же, никто из Струн не противился судьбе и загадочной перспективе не менее загадочного Овладения.

***

    - Как ты думаешь, они справятся?

    - Конечно, Василисушка, а если что, Арифлай им поможет.

    - Никогда я не верила этому толстопузу.

    - Не веришь ему, так матери поверь.

@темы: Мастер, Вдоль струн

---

«Отныне я - твой меч» глава 6

[Нейма Ски]

убрано на доработку

@темы: Шимрис, Отныне я - твой меч

---

Полуденные хроники.

[старик Хризантема]

Расплавленным пером на сгоревшей бумаге

Кончился наш полдень, и Шахразаде постарела. Серьги путались в пепельных волосах, кольца звенели на костистых пальцах сухих рук. Изящные кисти чертили путаную вязь в раскаленном воздухе, а я пил кофе, и песок скрипел у меня на зубах, я пил кофе, и песок пропитывал мою кожу, я бесконечно пил кофе – и ломаные мои движения прятались под длинными одеждами пустыни. Я пил черную влагу из бесконечных керамических чашек, а запах мой скрывался и скрылся окончательно за ароматами зерен, имбиря и сицилийских специй.
Волшебница моя лишь улыбалась, колдуя над джезвой цвета спелого солнца, и заводила рассказ о Змеином владыке и о путниках, терявших след в бескрайних песках.
- В песке не оставить следа, - так говорила Шахраи Заде, и вымокший уголь моего сердца начинал дымиться и тлеть под небывалой тяжестью неотступного желания. Много слов было сказано и еще больше кофейных зерен – смолото; Шахраи пахла огнем и вишней, и лучшего собеседника не найти – я и сейчас уверен в этом больше, чем в собственном существовании.

…Что есть человек?.. Душа, обремененная плотью, в худшем случае – трупом. В очередное утро я шел впереди, а сзади вяло покрывало чужие следы отпечатками собственных ног мое тело. В это утро я не знал, что быстрее – бежать или стоять на месте; мысли путались, горечь копилась в горле, и серебро индийских ювелиров выжигало звенящую трель в левом ухе. Трепет бубнов гулко отдавался дрожью в кончиках пальцев, заставляя пружинить шаг. Медовые глаза бродяжника были одарены динаром – в честь цвета.
Сах Разаде нисколько не удивилась моему раннему приходу.
Жара полумесяцами сдавливала виски, и расплавленное солнце билось в туго упрятанных под кофейной кожей жилах; яблочный и мятный дым плотно окутывал внутренность легких.
- Са Ра-Заде, оставь кофе. Я ухожу печатать следы, – сложили мои уста.
Тень промелькнула в птичьи серых ее глазах. Сах встала, и я услышал, как скрипят от песка ее одежды. Медленно она сполоснула джезву.
В тягучем воздухе руки ее поплыли ко мне, оставляя явственно глубокие борозды. Медь блеснула в лучах юного солнца…
- У меня кончились зерна. Держи.
Сах села у очага, пламя осветило бронзовый профиль, янтарное вязание в руках – и ни слова больше.
Я не возвращался.

…Кофе – тяжелый металл. Чем больше его в моей крови, тем легче мой шаг и тем неумолимей тяжесть в венах.
Оставляя на полированных столешницах плату за напиток, я знаю: когда-нибудь мои следы не сможет замести пустыня, столько песка будет в моих одеждах.
Птица Сах, я привезу тебе серьги.



требуется ваше мнение, ибо я до сих пор в сомнениях по поводу этого текста.

@темы: самый дальний свет, Gothelf

---

когда-нибудь мы станем серы, как ночь и сыры, как веревки.

[старик Хризантема]

Ночью в небе отражается другое полукружье Земли, ложатся на половицы и светлые узоры ковра блики островерхих лун, (не оступайся с них), осеннее эхо прячет под корни вишен свой рог, и великан выходит из-за гор, а кто-то наверху ходит, и ботинки его скрипят.
Призраки мои учатся носить улыбку на повзрослевших лицах, тренируясь в этом перед наклонными зеркалами (они гоняются за мной по всему городу), а люди одного и того же облика занимаются одними и теми же делами, они не знают друг о друге и не помнят обо мне.
Я открываю дверь и прыгаю из квадратных и белых стен, горящих домов с зелеными кольцами, подвалов, погонь и ящерок с нефритовыми хвостами - всего, что держало меня - вниз. На кресле-качалке посреди хлопковой тишины раскачивается старик, скрип подламывает основание мира, раздирает нервы, стук коготков по паркету (у меня нет кошки) заставляет зажать уши, чтобы услышать где-то глубоко, в алой середине головы, крики и звук тлеющей сигареты (серый свитер из шерсти соскальзывает на пол).
В один из дней мы будем не бессмертны. Муравьи слижут с мостовой запах наших шагов, и смородина ни-ког-да не отстирается с рубашки.
Лежа, тихо и через рот выдыхаю воздух (к утру пересохнет в горле).
Руки мои - ровно и открыто поверх одеяла. Под веками пульсирует и исходит волнами изображений тьма, я разгоняю все умирающие, длинные и медленные, сжатые до размеров наперстка реальности, и вижу

реку.

Два человека на лодке срывают и душат лотосы. Их темные, гибкие стебли плавно опускаются на дно среди вееров песка.
Темноту и боль мертвых стеблей укладывают на гладь бумаги.

Возможно, воды того озера - все чернила, что есть на свете.

@темы: самый дальний свет, Gothelf

---

Сердце Поэта

[Rhiannon]

По спецзаказу, так сказать. Исключительно моего любопытства ради.

Сердце Поэта

Безумству храбрых поём мы песню!
М. Горький, «Песнь о Соколе»

«Это был очень прекрасный день, я осталась очень довольна. В прошлом году я тоже встречала день рождения на даче у тёти, но там мне не подарили столько много подарков…»
Нина захлопнула очередную тетрадь с сочинением «Самое яркое событие этого лета». Ну да, Даша Чемагова, как всегда, в своём репертуаре. «Очень прекрасный день, очень довольна…» Брр. Даже если не обращать внимания на корявость изложения, неужели больше нечего вспомнить за всё лето? Главная идея сочинения – какой хороший у Даши получился день рождения, потому что ей подарили много подарков. Да дороги не подарки, дорого внимание! О тёте почти нет ни слова, но Нина между строк поняла, что это она устроила Даше такой праздник, свозив её с друзьями сначала в кино, потом – в парк аттракционов, а затем закатив в своём коттедже пир на весь мир с клоунами, акробатами и фокусниками.
Нина откинулась на спинку кресла. Да, повезло Даше с тётей… А вот она за последние одиннадцать лет ни разу не виделась с Агнией. Хотя надо бы. Где-то там, в Норвегии, посреди леса стоит их старый домик, где Нину ждёт папина библиотека с его последними, неопубликованными рукописями. Тётя отказывается разбирать архив – наверное, надеется, что Нина рано или поздно приедет…
Нет. Она ни за что не вернётся туда, где каждое дерево, каждый лист, каждая скрипучая половица, резонансом отзывающаяся на звуки старинного рояля, напоминает ей о родителях…
В глазах подозрительно защипало, и Нина скорее приступила к очередной тетрадке.
Ага, вот и сочинение Бори Загривкина. Бледный, худенький мальчуган с огромными синими глазами – любимчик Нины. Из всего шестого «А» чтением увлекается он один, а сочинения его исключительно хороши для одиннадцатилетнего мальчишки. Правда, одноклассники обходят его стороной… Считают странным. Но в нём чувствуется яркая индивидуальность.
Нина открыла тетрадку. «Сердце Поэта» - гласила надпись на первый строчке. Что-то знакомое. Она задумалась. Что-то… норвежское. А, точно, это пьеса Грига. Когда Нина была маленькой, папа играл её на старинном рояле, стоящем в гостиной. Нине тогда очень понравилась музыка, и она заявила, что хочет стать поэтом. Папа засмеялся, сказал, что не возражает, а мама улыбнулась, что тогда их династия продолжилась бы. Да…
Нина погрузилась в чтение.
«Этим летом со мной происходило множество событий, но я считаю самым ярким описанное ниже.
Родители отправили меня на две недели в летний лагерь, в Норвегию. Часть леса была огорожена под зону отдыха, и как-то раз я отправился погулять по тропинке вдоль забора.
День был довольно ветреный, но солнечный. Август подходил к концу, и деревья уже подёргивались желтизной. Какие-то были ещё зелёные, а какие-то застенчиво покраснели, словно стесняясь обнажить свои ветви. Успевшие облететь листья засохли и приятно хрустели под ногами. Воздух был свеж и так чист, что казалось, видишь далеко-далеко, намного дальше, чем обычно; по чистому ясному небу плыли лёгкие белоснежные облака. Кое-где сквозь крышу деревьев пробивались солнечные лучи и золотили упавшие листья. В общем, погода была чудесной, и я оценил красоту норвжского леса».
Исправляя «норвжского», Нина улыбнулась. Да, этот мальчик оценил красоту леса, воздух, небо… А осенью? Осенью норвежский лес сведёт с ума кого угодно! Золотые листья над головой и под ногами. Воздух, кажется, можно пить. Небо не голубое, не синее, не серое, а просто глубокое. Смотришь и как будто видишь планеты, звёзды, космос…
Ей было десять лет, когда они с отцом в последний раз гуляли по осеннему лесу. Они, как дети, кидали в воздух охапки сухих листьев и смотрели, как они рассыпаются на отдельные листки и плавно опускаются обратно – сказочным разноцветным дождём. Помнится, Нина тогда замёрзла, и отец снял своё пальто, чтобы накинуть ей на плечи.
- Папа, а тебе не будет холодно? – спросила девочка.
- Нет. – Ответил с улыбкой Эдвард.
- А почему тебе не холодно, а мне холодно?
Отец задумался.
- Потому что у меня горячее сердце.
- А что надо сделать, чтобы у меня тоже было… горячее сердце?
Отец опустился на корточки и серьёзно посмотрел на неё.
- Нужно быть смелым, благородным и отважным. Нужно уметь переживать, любить, страдать, ненавидеть, сочувствовать, жалеть. Нужно искренне плакать и искренне смеяться. Нужно давать волю чувствам и эмоциям и не стесняться их. Ни при каких обстоятельствах нельзя опускать руки, нужно бороться, рисковать, как бы ни было трудно, несмотря на невзгоды, на печали, на неудачи. Надо пытаться! И не унывать, и знать, что всё будет хорошо.
Нина тогда подумала, а потом удручённо ответила:
- Я не смогу так много сделать. Ты взрослый, умный, и потом… ты поэт, а я никто.
- Не смей так думать! – строго погрозил ей пальцем отец. – Ты – личность! И это главное. Со своими достоинствами и недостатками, но ты – это ты. И это у тебя может отнять только один человек.
- И кто же?
- Ты сама.
Нина растерялась: как может она сама что-то у себя отнять? Папа заметил её растерянность и продолжил:
- Да-да, именно ты сама. Если ты будешь думать, что ты никто, ты никем не станешь. Надо знать, что ты – личность, и ты заслуживаешь места в этой жизни. И не хуже, чем у других.
Он поднялся, взял дочь за руку, и они пошли дальше. Через некоторое время отец сказал:
- У тебя в сердце всё это есть. Надо просто это развивать. И тогда жар твоего сердца согреет всех вокруг тебя. А насчёт того, что я поэт… Поэты правда чувствуют всё острее других. Сердце поэта отличается от других сердец. Но ведь Грига тоже можно назвать поэтом, хоть он и музыкант. Ты не слышала никогда такое выражение «музыка – поэзия воздуха»? Слышала, да? Григ – тоже поэт. В своей музыке он воспевает красоту так же, как поэты воспевают её в своих стихах.
- Мне нравится музыка Грига, - задумчиво произнесла Нина, - и твои стихи тоже нравятся.
Отец улыбнулся.
- Значит, у тебя горячее сердце поэта.

А дальше… Нина приезжала к папе с мамой всё реже и реже. Она училась и жила в интернате, в городе, поначалу приезжая к родителям только по выходным, а затем – ещё реже. Помнится, папа утешался тем, что Нина увлеклась литературой, даже вступила в школьный «Кружок юного писателя» и вдохновенно строчила «в стол» рассказы, стихи – может, пойдёт по его стопам.
Нина усмехнулась. Одно время она действительно делала успехи, и живым примером для неё был папа – любимый всеми норвежцами писатель. Но потом… Потом случилось то, что случилось, и Нина потеряла веру – и в людей, и в себя. Она уехала из Норвегии, стараясь забыть всё, связанное с отцом, и покорно поплыла по течению жизни. Окончив литинститут, Нина попыталась было опубликоваться, но после нескольких неудач махнула рукой на всё, забросив свои сочинения в дальний ящик письменного стола. И кто она в свои двадцать шесть лет? Жалкий учитель литературы, едва сводящий концы с концами. По сути, никто.
«Не смей так думать…» - говорил ей отец…
Сколько раз Нина вспоминала тот разговор в осеннем лесу, в глубине души недоумевая и даже немного посмеиваясь над старомодным отцом. Разве в современном мире, где всё строится на деньгах, связях, притворстве и обмане, можно выжить с горячим, искренним, раскрытым для всех людей сердцем? Раньше – быть может, но не теперь. В своём воображении она возражала отцу, приводила свои доводы, аргументы, и он соглашался с ней, виновато улыбался и говорил, что Нина права.
Нина сглотнула. Эх, папа, папа… Твоё горячее сердце не уберегло тебя. Возражать и приводить аргументы было некому. Чтобы жить дальше, Нина загнала мысли о прошлой жизни на задворки сознания, заперла там, ключ выбросила и никогда, никогда туда не заглядывала. Но это не помогало. Боль потери и чувство вины отравляли и без того нелёгкое существование.
Нина глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и стала читать дальше.
«Я шёл довольно долго, как вдруг увидел сквозь решётку забора маленький деревянный домик.
Из трубы шёл дым. Чуть поодаль я различил крыши других домов. Очевидно, я вышел к окраине села – дом этот стоял на отшибе.
Вся крыша была устелена сказочным ковром из пёстрых листьев, и, будто молчаливые стражи, дом окружали стройные разноцветные клёны и пышные голубые ели.
- Необычное сочетание. – Сказал я вслух.
Поскольку я не ожидал ответа, то очень удивился, услышав его:
- Да, весьма необычное.
Только сейчас я обратил внимание, что на лавке перед домиком сидит старушка. Как же я раньше её не заметил?
- Добрый день. – Произнёс я.
- Здравствуй, мальчик. Деревья понравились? – Произнесла старушка с доброй усмешкой.
- Да. – Произнёс я с некоторым удивлением. Как она поняла, что моя фраза относится именно к молчаливым стражам?
- Немудрено. Многие удивляются, и даже из вашего лагеря приходят сюда любоваться на них. Тут раньше жил мой свояк, он и посадил деревья. Аккурат в тот день, когда моя племянница родилась. Прошло всего-то двадцать шесть лет, а вон, видишь, какие вымахали! – не без гордости произнесла старуха. – Золотым человеком был мой свояк – нищий мальчик из провинции, сирота, а всего добился! Он и дом этот срубил.
И тут я понял: она ведь говорит по-русски!
- А вы русская? – спросил я.
- Да нет, сынок. Я местная, родилась и выросла в этом посёлке, как и все мои родные. А в двадцать надолго уехала в Москву. – Пояснила старуха.
- А-а-а. – Протянул я.
Старушка лукаво взглянула на меня.
- А ты откуда, «норвежец»?
- Да я русский, бабушка!
- Да я уж догадалась. Просто глаза у тебя синие, сапфирные. – Засмеялась старуха. – Прям как у местного.
Я польщённо кивнул.
- Я из Москвы.
- Практически земляки. – Улыбнулась старушка.
- Извините, можно попросить Вас об одном одолжении? – собравшись с духом, спросил я.
- Каком?
- Нам в школьном кружке литературы задали на лето задание – собрать народный фольклор тех стран, в которых будем отдыхать. Вы же наверняка знаете какие-нибудь сказки?
Старушка улыбнулась. В её серых глаза, светлых-светлых, заплясали весёлые искорки. У меня почему-то возникло ощущение, что эти глаза просто посветлели со временем, а раньше они были синие, как у всех здешних жителей. Морщин было не очень много, но кожа была вялой, как лежалое яблоко. Когда старушка улыбалась, её лицо становилось весёлым и озорным, а на щеках появлялись ямочки.
- Конечно, я знаю много сказок. Хочешь, расскажу тебе одну старую норвежскую легенду?
- Конечно!
- Ну, слушай. – Старушка устроилась поудобнее. – «Жил-был один человек, и было у человека три сына, и младшего звали Аскеладден. И был у него луг где-то на косогоре, а на лугу стоял сарай, и там хранилось сено. Только не много там припасов было, потому что каждый год, на Иванову ночь, когда трава всего сочнее и гуще, повадился кто-то объедать весь луг, да так, словно по нему целое стадо прошлось…
Я достал из кармана блокнотик и стал делать пометки.
Полчаса пронеслись незаметно.
- …«ну, бери себе мою дочь и полкоролевства в придачу, ты всё это заслужил», - сказал король. Сыграли они свадьбу, и досталась Аскеладдену в жёны прекрасная принцесса». – Закончила старуха.
- Здорово! – восхитился я. – Обязательно, как приду, запишу.
- Мне не жалко. В суд по авторским правам не подам. – Хмыкнула старушка.
Я кинул взгляд на часы.
- Извините, но мне пора. Скоро ужин. – Произнёс я.
- Иди, иди, если опоздаешь, ругаться будут. – Улыбнулась старушка. – Я-то знаю этих воспитателей – готовы с детей все шкуры содрать!
Я засмеялся.
- Кстати, приходи завтра, если хочешь! Я много сказок знаю. Запишешь все и отдашь в свой кружок. – Предложила старушка.
- Было бы отлично!
- Ну, раз отлично, так приходи. Я здесь в любое время. – Кивнула старушка. – Иди, иди.
Я кинул последний взгляд на клёны и побежал по тропинке.
Я пришёл на следующий день, и на послеследующий, и мало-помалу сдружился со старушкой. А она охотно рассказывала мне порой страшные, порой весёлые, а порой печальные норвежские легенды, которые я записывал в свой блокнотик.
- …тут вдруг открылась дверь, и появляется на пороге карлик.
«Ну, угадала ты моё имя иль нет? Если угадала, то говори, а если нет, пойдёшь со мной в подземное царство, и будешь моей женой!» - говорит он девушке.
А пряха сняла спокойно перчатки и говорит: «Твоё имя – Мневезёт! Я свободна!»
Взвыл карлик, выбежал на улицу, и больше его никто не видел. Даже перчатки, что из соломы золото делают, не успел забрать. А принц взял девушку в жёны».
- Отличная история. – Улыбнулся я, закрывая блокнотик.
Я сидел на тропинке. Послезавтра мне надо было уже уезжать, поэтому я вдыхал полной грудью чистый, свежий воздух, стараясь надышаться за весь год. Вот вернусь в Москву, и не будет там такого воздуха.
- Ну, прям вот отличная, - притворно проворчала старушка, - и получше я знала. Да только забыла уже половину.
- Расскажите ещё одну!
- Хватит пока с тебя! Ладно, «норвежец», иди в лагерь. А то хватятся тебя.
- Да не норвежец я!
- Но глаза-то норвежские! – с улыбкой возразила старуха.
- Ну, с этим не поспорю. Нина Эдвардовна тоже говорит, что мои глаза – как у самого настоящего норвежца!
Старушка быстро взглянула на меня.
- А кто такая эта Нина Эдвардовна? – спросила она.
- Это моя учительница по литературе. Она тоже из Норвегии, приехала в Россию, когда была совсем маленькой. Вместе с тётей. Вроде она сирота, родители у неё погибли, когда Нина Эдвардовна маленькой была.
Старушка долго молчала.
- А-а, понятно. – Протянула она наконец. – Понятно. А на родину эта твоя Нина ездит?
- Нет. Ей некогда.
- Жаль. Ты ей передай, чтоб съездила. Осенью. Ведь осенью у нас так хорошо!
Старуха замолчала. Она сидела, задумавшись и отчего-то взгрустнув, и лицо было печальным и усталым.
- Ты придёшь завтра? – спросила она.
- Да. Вы ведь расскажете мне ещё одну историю?
Старушка странно взглянула на меня.
- О, да. Расскажу. Расскажу… - задумчиво отозвалась она.
Я недоумённо посмотрел на неё.
- До свиданья.
- До свиданья.
Я пошёл по тропинке.

На следующий день я пришёл, когда на лес уже опускались сумерки. Старушка неизменно сидела на лавочке. Отчего-то её лицо было взволнованным.
- А я уж думала, ты не придёшь.
- Ну, как же я могу не прийти? Я должен послушать последнюю историю. – Возразил я.
Старушка кивнула.
- Только я сразу тебя предупреждаю: это не сказка.
- А что же?
- Реальное происшествие. Реальное и печальное, как всё реальное. Но… мало кто верит, что это было на самом деле. Так что можешь смело записывать это как легенду. Легенду про отважного Поэта.
- Про Поэта?
- Да. Он… был мой свояк.
Я вздрогнул.
- А почему «был»? – тихо спросил я, уже зная, каким будет ответ.
- Потому что он погиб.
Некоторое время царило молчание.
- Жаль… Такой молодой был. – Продолжила старушка. – Всего сорок лет. И жене его, моей сестрёнке Агнессе – всего тридцать с хвостиком… Ну, так как, хочешь услышать?
Я задумался.
- Да. – Наконец кивнул я.
Старушка невесело улыбнулась.
- Ну что ж, слушай.

Не так давно, в наше время, жил поэт. И было у него всё – слава, деньги, почёт, но больше всех богатств ценил поэт свою семью: красавицу жену Агнессу и маленькую Дочку. Особенно Дочку. Поэт обожал её, и на пятнадцатилетие сделал Дочке роскошный подарок: повёз на престижный горнолыжный курорт.
Как-то раз Поэт и его семья возвращались автобусом с очередной горы. Было очень поздно, почти за полночь, и тёмная вьюга кидала в окно колючие снежинки. Дочка с мамой весело о чём-то болтали, но Поэт был хмур и задумчив. Ещё с утра что-то подсказывало ему, что не надо сегодня никуда ехать. Но Дочка так просила его, что Поэт не мог не согласиться.
- Папа, почему ты такой грустный? – спросила Дочка, когда автобус въехал на очередной перевал. – Ты весь день какой-то хмурый.
Поэт взглянул на неё, и неожиданно страшный гул заглушил его ответ.
В следующий миг на автобус обрушилась лавина.
Его понесло вниз, кувыркая и швыряя из стороны в сторону. Огромная масса снега тащила его в глухую чащу леса, сметая всё на своём пути. Точно какой-то кусок пластилина, автобус сминался, ударяясь о стволы елей. Беспомощных людей кидало от стенки к стенке, с потолка на пол. Эта была смерть – снежная и беспощадная…
Но внезапно всё кончилось.
Автобус нехотя остановился, уперевшись в огромную ель, покрытый небольшим слоем снега. Все стёкла были выбиты, стеклянными зубьями торчали в окнах осколки, скалясь на вьюгу, задувающую ледяным ветром выживших людей. Многие погибли. Лишь малая часть выживших чудом осталась в целости и сохранности – остальные были тяжело ранены или без сознания. В салоне царила паника.
- Тихо! – прикрикнул на них водитель автобуса. – Сохраняйте спокойствие. Постарайтесь взять себя в руки.
- Надо выбираться отсюда. – Сказал Поэт.
- Какое там выбираться? Там буран! Там темно! Нам не добраться до гостиницы – стоит выйти отсюда, замёрзнем. А в автобусе – хоть какое-то укрытие. Надо дождаться рассвета, и тогда уже выступать отсюда. А, может, в гостинице спохватятся, что нас нет, и вылетят на поиски.
- Нет, надо идти сейчас. – Настаивал Поэт. – Надо. Сердце мне так подсказывает.
- Мало ли что оно тебе подсказывает.
Поэт встал, оглянул паникующих людей, жестом призвал к себе внимание и заговорил.
Он говорил о том, что, если никто не хочет покидать автобус, он пойдёт один. Он пойдёт и приведёт помощь. Но ему нужно знать, что люди помогут друг другу, когда он уйдёт. Что они будут подбадривать себя. Что они будут верить и надеяться. Он говорил о том, что никогда нельзя сдаваться. Что надо пытаться, что надо верить, что всё будет хорошо. Что надо пробовать! Несмотря ни на что! Что отчаяние - смертный грех! И тогда, только тогда, они благополучно дождутся помощи. И спасатели найдут измученных, но не сломленных людей. И все поразятся силе человеческого духа. А завтра все будут вспоминать это как опасное, но захватывающее приключение.
И люди поверили. Они взяли себя в руки, смахнули слёзы и улыбнулись.
- Зачем ты это делаешь? Ведь так просто дождаться рассвета! Ты не сможешь! – покачал головой водитель – Ты погибнешь! Ты замёрзнешь, пока доберёшься до гостиницы, или заблудишься! Там темнота, а у тебя нет даже фонаря!
Поэт вздохнул.
- Так мне велит моё горячее сердце. А у кого горячее сердце, тот не может замёрзнуть. Куда идти, мне подскажет интуиция. А тому, кого ведёт душа, не нужен свет.
Он крепко обнял плачущую жену. Поцеловал дрожащую Дочку, укутал её в свою куртку. И в одном свитере, через окно вылез наружу и побрёл туда, где осталась дорога. А люди стали ждать.
Через час Поэт добрался до гостиницы. Он был еле живой, волосы на его голове обледенели, но он отказался лечь в медпункт.
- Я полечу со спасателями. Я укажу им путь. – Молвил он сонному, явно недовольному тем, что его разбудили, менеджеру гостиницы.
- Телефоны не работают. Вызвать спасателей крайне проблематично. Давайте дождёмся рассвета! – зевнул тот. – И ветер как раз утихнет. А с людьми ничего не будет. Они в укрытии, не замёрзнут. Они могут подождать.
- Нет, надо лететь сейчас.
- Милейший, Вы слышали? Телефоны не работают! Вы же говорите, что паники нет. Люди ждут. Тёплая одежда у них есть. Искать в темноте автобус крайне неудобно. – Заявил сердитый директор. – Нет, надо дождаться рассвета.
Поэт вздохнул и вновь заговорил. Он говорил о том, что нельзя думать только о себе. Что их родственники и друзья вполне могли бы оказаться в этом автобусе, что они сами могли бы сейчас сидеть там и надеяться, что им придут на помощь. Надеяться, терять надежду, снова верить и снова не верить – и плакать от счастья, когда они окажутся среди родных и близких, в тепле и уюте. И директор гостиницы гордился бы собой, гордился, что не лёг спать, когда люди нуждались в помощи, что не остался равнодушным к их бедствию. Нельзя сидеть, сложа руки. Нужно рисковать, нужно бороться, как бы ни было трудно, несмотря на невзгоды, на печали, на неудачи. Надо пытаться. НАДО!
И руководство гостиницы поверило. Поверило так же, как те люди в автобусе. Спустя десять минут менеджер, директор и Поэт шли к машине – ехать к спасателям.
Через полчаса четыре вертолёта со всем необходимым вылетели на поиски. В первом, главном вертолёте сидели директор и Поэт.
Его нельзя было узнать. Он поседел, морщины покрывали его лицо. Лишь глаза горели, но это был нездоровый, предсмертный блеск. Он тихо-тихо подсказывал пилоту, куда лететь.
Когда внизу свет прожектора выхватил из темноты автобус, все содрогнулись. Ель, которая остановила автобус, росла на самом краю бездонной пропасти. Ещё немного – и автобус свалился бы туда.
Как только из автобуса вытащили последнего человека, ель внезапно дрогнула. Её корни выворотились из земли, и она упала вниз, в ущелье. Автобус, который уже ничто не держало, полетел следом за ней – пустой. Люди провожали его испуганными взглядами и ужасались, что было бы, если бы спасатели хоть минутой промедлили и если бы они остались ждать рассвета…
- Вы знали, что автобус висит на краю пропасти? – изумился директор, обращаясь к Поэту.
- Нет, я не знал. Но… сердце мне подсказывало… - прошептал Поэт, - …значит, все живы? Слава богу…
Он закрыл глаза.
- Эй, милейший, милейший! – директор потряс его за плечо. – Там Ваша жена, Агнесса, и Ваша дочь! Им не терпится увидеть Вас!
Поэт не проснулся. И директор, взглянув в его бледное, усталое лицо с чуть приоткрытыми синими глазами небесной ясности, неожиданно понял, что Поэт больше никогда не проснётся…
Когда вертолёты приземлились в гостинице, все вышли, но Агнесса не двинулась с места. Она сидела, не шевелясь, возле Поэта. Директор сидел подле них.
- От переохлаждения. Ведь он шёл в такой жуткий мороз… даже без куртки… - бормотал он, желая хоть что-то сказать.
Агнесса взглянула ему в глаза.
- Скажите честно: ему пришлось Вас уговаривать?
Директор, вздохнув, кивнул.
- Да. У нас телефоны не работали… Мы хотели дождаться рассвета… - неохотно произнёс он и задумался, припоминая что-то. – И тогда он произнёс речь. Такую речь…
- Ах, ну зачем… знаете, отчего он умер? – прошептала Агнесса.
Директор удивлённо взглянул на неё.
- Потому что его сердце остыло. Он растратил последний жар на вас. На ваше убеждение. Он знал, на что идёт. Он спас нас… и ушёл… - прошептала Агнесса прыгающими губами. – Ушёл…
Она долго глядела сухими глазами куда-то вдаль, а директор смотрел на спокойное, величественное лицо Поэта и думал над её словами… и так и не понял.
«Холодно было. Вот и всё», - подумал он. Встал и вышел из вертолёта.

Старуха замолчала.
- Агнесса умерла от разрыва сердца. – Наконец сухо произнесла она. – Спустя две недели. Спасённые Поэтом люди даже не вспомнили о нём. Все забыли Поэта, и никто не приезжает сюда, на его могилу. Вот и всё.
- А что было с Дочкой? – Тихо спросил я.
Старуха смотрела куда-то вдаль.
- Её удочерила тётя. – Молвила она. – Но, окончив в том же году школу, она навсегда уехала из Норвегии в Россию.
Я долго молчал.
- Я ни разу не встречал таких людей. Наверное, это всё-таки возможно… для тех, у кого по настоящему горячее сердце. Только это грустная история. Очень грустная. – Сказал я тихо.
- Что же в ней грустного? Это жизнь, милый.
Я оторопел.
- Мне жаль Поэта. – Произнёс я растерянно, объясняя, почему сказка грустная.
Мне показалось странным равнодушие старухи и её объяснение, что «это жизнь». Разве ей самой не жаль Поэта?
Но старушка неожиданно разозлилась и проскрипела:
- Жаль… всем жаль. И мне жаль. И всем, кто слышал эту историю, тоже жаль.
Помолчала и неожиданно воскликнула с горечью:
- А как можно его не жалеть? Ты уж объясни мне, милый, откуда такие червствяки берутся на свете. Такие, как его дочка. Забыла отца, мать и даже не приезжает. Если ты её случайно встретишь, передай, что хватит жить сомнамбулой, плыть по течению жизни и лить слёзы в подушку. Надо взглянуть правде в глаза и приехать. И тогда она получит долгожданное прощение.
Старуха не на шутку рассердилась, вскочила и поковыляла к дому. Дверь за ней захлопнулась, и я остался в одиночестве.
Я бросил последний взгляд на старенький домик и пошёл прочь.»

***
- Ребята, урок окончен. Загривкин!
Боря тряхнул головой, стряхивая наваждение. Всю последнюю часть урока литературы он сидел и перечитывал своё сочинение. Чернильные строчки во многих местах расплылись, точно были размыты водой. Или же… точно над ними кто-то плакал…
- Да, Нина Эдвардовна? – с волнением произнёс Боря, глядя на учительницу.
Та, чуть улыбаясь, смотрела на него своими глубокими синими глазами.
- Останься. – Тихо попросила она.
Борин сосед по парте показал ему язык и выскочил из класса.
- Скажи мне, - тихо произнесла Нина, когда они остались одни, - почему ты выбрал именно эту тему для сочинения? Ведь это просто встреча со старухой, может, сумасшедшей. И просто сказка.
- Не знаю… - растерялся Боря. – Просто… мне показалось, что этот разговор был очень важным.
Нина молчала.
- У меня в душе словно что-то изменилось после него. – Продолжал Боря, всё больше воодушевляясь. – Словно открылась какая-то дверь. Как будто бы… глаза перестали смотреть сквозь розовые очки. И увидели, что мир не такой уж чудесный. Но всё равно я уверен: жизнь прекрасна. И эту жизнь надо ценить.
- Но ведь Поэт погиб! Погиб напрасно. Он пожертвовал собой ради своей семьи – Агнесса погибла, а дочь забыла его. – Нина сглотнула. – Он спас жизни многих людей – они даже не вспомнили про него.
- Да, он погиб. Но совсем не напрасно. – Возразил Боря. – Ведь спасённые им люди продолжают жить, и я уверен, что Поэт тоже живёт. Живёт в их сердцах. Агнесса умерла, но, думаю, она встретилась с мужем и обрела покой. А Дочка… Я не думаю, что она забыла о Поэте. Просто… может, боится осознать до конца мысль, что её папа погиб, и поэтому уехала подальше… подальше от тех мест, где всё напоминало бы ей об отце. А рано или поздно она поймёт, что не надо убегать от судьбы, и обязательно вернётся. Она приедет, я уверен.
Боря перевёл дыхание и замолчал.
Нина Эдвардовна задумчиво смотрела куда-то вдаль.
- А ты мудр не по годам, мальчик мой. – Молвила она. – Мне бы быть такой… в твои годы…
Нина что-то вспомнила, и печаль отразилась в её глазах.
Некоторое время оба молчали.
- Я хотела попрощаться с тобой. – Неожиданно произнесла Нина Эдвардовна.
Боря удивлённо уставился на неё.
- И сказать спасибо. – Продолжила учительница.
- А за что? – не понял Боря.
Нина странно взглянула на него.
- За всё. Но, хотя ты и не поймёшь, за то, что описал именно это происшествие.
Боря ещё удивлённее уставился на неё.
- Нина Эдвардовна, а вы куда-то уезжаете? – нерешительно спросил он.
- Да. В Норвегию, на родину. На родину… – Глядя куда-то вдаль, задумчиво произнесла Нина.
Она отвернулась, подошла к окну и прислушалась. Раздался отдалённый раскат грома. На город быстро наползала чёрная туча.
- Не знаю, вернусь ли я обратно. – Тихо продолжила она. – У меня много дел. Надо разобраться с папиным наследием… Дописать его неоконченный роман… Да и мне надо разобраться с моими рассказами, написать кое-что новое…
Нина вспомнила, как давным-давно они с отцом попали под ливень.
Дело было весной. Нина (ей тогда было тринадцать) и Эдвард уже возвращались домой с прогулки, как их неожиданно настигла иссиня-чёрная туча с грязно-жёлтым брюхом. Дождь полил, как из ведра.
Но вместо того, чтобы бежать домой, они засмеялись, запрокинули головы и смотрели вверх, на небо. И ловили ртом тяжёлые капли.
Ливень разбушевался. Началась гроза. И тогда они побежали домой, всё так же смеясь.
Они бежали, но не торопились. Почему-то было приятно шлёпать по лужам, мокрыми до нитки, и осознавать, что играешь со стихией.
А когда они прибежали домой, их ждала мама, с напускной строгостью на лице. Но на самом деле она улыбалась…
Боже мой, сколько чудесных воспоминаний, связанных с отцом!
По щеке Нины неожиданно скатилась слеза. И она поняла, что плачет. От горя, от счастья – Нина не знала. Но она плакала. И почему-то ей было приятно. Приятно осознавать, что она не сдерживает своих эмоций, что она хочет – и плачет, хочет – и смеётся, что она наконец-то слушается папу…
- Я хочу сказать тебе, Боря: когда будешь выбирать свой путь, вспомни Поэта. – Глотая слёзы, прошептала Нина. – Вспомни, что надо пытаться, что надо пробовать, несмотря ни на что. И верить, что всё обязательно будет хорошо. Не соверши такой же ошибки, какую… совершила я.
Нина засмеялась сквозь слёзы.
- Ещё раз спасибо, Боря. Прощай.
- Нет, Нина Эдвардовна. До свидания. – Тихо ответил тот.
Боря тихо собрал портфель. Тихо пошёл к двери. Он удивлялся собственной непрозорливости.
Одну вещь он мог понять уже давно, но понял её только сейчас, только во время этого разговора. Он понял, кто была та девочка из рассказа старухи.
Около самой двери Боря обернулся.
Нина стояла у окна. В её блестящих от слёз синих глазах отражалось небо.
Шёл дождь. Небо было чёрным и хмурым, но отражение в глазах почему-то было голубым и безоблачным... и бездонным…
Нина смотрела на тучи и слушала раскаты грома. Ей казалось, что ливень за окном проникал в те самые, запертые задворки её сознания и вымывал оттуда боль, отчаяние и чувство вины.
Нина вспомнила тот день в лесу, и в своём воображении ответила отцу:
«Да, папа. Ты прав. Нельзя жить по другому. И я послушаюсь тебя. Я открою своё сердце для других. И я надеюсь, что оно у меня такое же, как у тебя… такое же горячее и безумно отважное… сердце поэта».
Боря тихо, очень тихо закрыл за собой дверь.

@темы: Проза, Рианнон

---

Юстас смотрит в небо

[Ласточкина]

    Юстас смотрел в небо. Сегодня оно, как и во все предыдущие дни, было темно-синим со слабым розовым отливом по горизонту. Юстас горизонта не видел, но точно знал, как выглядит тонкая тень бледности, стирающая ровный синий цвет над кромкой леса. Юстас смотрел на облака. Только вот сегодня они были совсем не такими, как во все предыдущие дни – они были совершенно одинаковыми: ровными, слоистыми, не меняющими формы. Словно кто-то без устали крутил ручку шарманки небосвода, повторяя один и тот же рисунок облаков. Юстас досадовал на потраченное время и ветер, что так старательно оглаживал небо. Если бы не ветер, то облака застыли бы, и можно было придать своему времени смысл: например, поиграть облаками в шахматы или выложить из ровных слоев причудливый узор. Однако настырный борей уводил облака до того, как возможно было хотя бы раз передвинуть «фигуру». От разочарования хотелось ухватить зубами кусок одного из идеальных облачков и бежать быстро-быстро, чтобы не догнали, чтобы не восстановили идеальный небесный уклад, чтобы хоть одно облако отличалось от другого. И пусть не ему, Юстасу, а кому-то другому, но удастся насладиться совершенным несовершенством.

    Осеннее настроение шуршало где-то в уголке души Юстаса и требовало прекратить летние ухищрения, вроде разглядывания облаков или ранних утренних прогулок, – пора было доставать старый плед и пить горячий чай с ромом по вечерам, читать Данте и собирать крыжовник, чтобы Инга могла сварить из него дивное варенье. Она не просто засыпала ягоды в большом тазу сахаром и ставила его на огонь, сперва Инга с трепетностью и вниманием вынимала из плотной кожуры мякоть, варила её с сахаром, а потом снова наполняла ею «ягоды». В эти часы по дому распространялся удивительный аромат, а Юстас нетерпеливо ожидал своего законного «права первой ложки» и последующей возможности обвести пальцем по краю тазика, в котором варенье варилось, собирая оставшуюся пенку.

    Юстас поднялся с травы. На поляне сражение осени и лета можно было наблюдать воочию. Цветы уже давно пожухли, только пара сумасшедших лютиков цвела, склоняя одинокие головки перед зеленой травой. Трава тоже сдавалась, желтела у самых кончиков узких своих стебельков и становилась неприятно жесткой. Юстас давно приметил несколько любимых травинок и каждый день приходил смотреть, как они борются с подмерзающей землей в надежде на хотя бы несколько глотков солнечного мёда. Юстас улыбался, глядя на стойкость и решимость травинок, иногда даже смеялся, когда видел, что они побеждают, удерживая яркую зелень еще один день. Тогда он подпрыгивал высоко-высоко над поляной и победно грозил осени кулаком.

    Так случилось и сегодня, только Юстас не удержал радостного крика. Не удержал и понял, что выдал себя. Сейчас Оно появится, увидит его, нарушит мир и покой, разрушит дом – прямо сейчас, вот-вот Оно вновь придет в его жизнь. Сердце его ушло в пятки, которые бросились бежать. Конечно же, пятки Юстаса не бегали, бежал Юстас, как и не сжимались его пальцы в кулаки – их сжимал Юстас, как и не пересыхали губы – просто Юстас часто дышал. Он взбежал на крыльцо дома и угодил прямо в объятия Инги. Она ничего не сказала, просто увела в темноту и заставленность дальних комнат, усадила в кресло-качалку и начала читать книгу, которую не без труда достала с одной из верхних полок стеллажа. Юстас любил книги. Они были наполнены подвигами, преданиями, волшебством и любовью. Юстас любил представлять, что всё в их доме наполнено загадками и тайными связями, которые можно постичь, прочитав все книги в мире. Инга читала плохо, сбивалась и часто проглатывала слова, но Юстас додумывал до нее, разворачивая новые сцены у себя в голове, приплетая в сюжет своих собственных героев, – и расследовал тайну потерянного ключа, раскрывал роман красной прихватки с лоскутным зайцем, расплетал интригу седьмой половицы кухни против древесной щепки.

    А потом Юстас засыпал. Вернее, притворялся, что засыпает, чтобы его мыслям было уютнее, и они его не стеснялись. Мысли разбегались и шалили, щекотали пятки, покусывали уши, а иногда забирались ему в нос, заставляя чихать. Юстас всё им прощал, ему с ними было почти так же весело, как с облаками, травой, вареньем, Ингой и книгами. Ему становилось спокойно и радостно, тихо и тепло – и каждый день был слишком хорош, чтобы сдаться Ему, внимательно следящему Оно, ждущему Юстаса в подвале, темном бору и за комодом.

    «Уважаемый г-н Аннершмахт,

    Юстасу с каждым днем становится всё лучше. Он больше не кричит во сне и не рассказывает тех страшных историй о войне, с которыми мы и связывали его умственное расстройство. Галлюцинаций не было уже очень давно. С самого начала лета.
    Тридцатый его день рождения мы отметили очень спокойно, весь день Юстас улыбался. Жаль, что вы не приехали. Мне показалось, что он был немного растревожен этим фактом, хотя иногда мне кажется, что он никого не помнит. Часто его пугает что-то, но он быстро успокаивается, и я ему читаю.
    Всё чаще мне кажется, что врачи в городе намудрили – Юстас совсем не опасен. Во всяком случае с тех пор, как главврач приставил меня ухаживать за ним, он ни разу не попытался хотя бы ударить меня или спрятаться. Не беспокойтесь, уход Юстас получает надлежащий, приходящей медсестры не боится, только изредка убегает на поляну и до осмотра его не дозваться.
    Почему бы вам однажды не приехать к нам? Осенью в деревне очень красиво, а Юстас показал бы вам свои любимые места, а потом мы поели бы крыжовенного варенья. Приезжайте, г-н Аннершмахт, только не привозите г-на Иммберга, Юстас его не любит. После вашего последнего приезда он несколько дней не выходил на воздух – боялся этого доктора и его молоточков.

    С уважением, Инга Брин,
    17 сентября, 1947 г.
    Приют для умалишенных, Фрисдорф, Бонн.

    P.S. Сейчас Юстас спит, и я уверена, что во сне он смотрит в небо…»

@темы: Проза, Мастер

---

Звёздный свет

[Rhiannon]

Пока Таша-гуляющая-сама-по-себе благополучно отдыхает от авторских над ней издевательств, автор решил принести в родные пенаты старую сказочку. Тоже о Таше, впрочем. Только о другой. Которая из задуманного мною аж в далёком 2006 г. цикла сказок «Тринадцать месяцев» и которая не завуалированно, а почти совсем уж прямым текстом – ваша скромная слуга.

Звёздный свет

К. Дебюсси. «Лунный Свет»
Вместо эпиграфа


    Маленькая звезда вообще-то была не такой уж и маленькой – в конце концов, пятое тысячелетие разменяла. Однако для других звёзд она так и оставалась маленькой – ещё бы, всего-навсего ровесница египетских пирамид.

     А вот проблем окружающим маленькая звезда доставляла побольше, чем все остальные звёзды вместе взятые. Начать с того, что она всегда была немного странной. Не такой, как все. Сияла ярче других, верила в чудеса, в добро и в хорошее, и любила наблюдать, как далеко-далеко, на маленькой голубой планете, которую зовут красивым словом Земля, люди по ночам смотрят на звёзды. Впрочем, излишнюю любознательность маленькой звезде прощали – до поры до времени. Точнее, до той самой поры, пока маленькая звезда вдруг не спросила: а как рождаются звёзды?

    Окружающие звёзды оказались, мягко говоря, озадачены. Они над этим предпочитали не задумываться, а просто жить – так же, как люди предпочитали не задумываться о том, откуда взялась Вселенная. Старый пульсар взялся было объяснить ей нудную теорию насчёт холодных разреженных облаков межзвёздного газа, сжимающихся под действием собственного тяготения, но маленькая звезда ничего не поняла. Остальные же звёзды ограничились словами, что маленькая звезда должна не лезть не в своё дело и оставить старших в покое.

    Маленькая звезда послушалась крайне неохотно. Про себя же она решила, что в таком случае свою догадку никому не скажет. В конце концов, остальные не видели, как на Земле, в кленовой роще на берегу реки, сидела среди мягко сгущающихся сумерек маленькая – лет восьми – темноволосая девочка. В руках она держала маленькую скрипку, а по щеке её скатывалась, сияя в лунном свете, крошечная звезда.

    Вот девочка вскинула смычок, и музыка – тихая, но слышимая – поднялась ввысь. Соединила в единое лето, клёны, девочку на берегу реки, звезду в небе…

    Может, так и рождаются звёзды?

    В общем, в звёздное общество маленькая звезда пока определённо не вписывалась. Единственными её друзьями были старая, почти погасшая звезда из давно уже забытого созвездия, да молодой астероид, время от времени навещавший её на своём пути по планетарной орбите. Впрочем, остальные звёзды сторонились обоих. Один слишком много говорил о свободе, а другая эти разговоры слушала. А ведь свободы звезде не суждено узнать никогда.

    Разве только падая.

    Как-то маленькая звезда спросила: почему люди на Земле всегда радуются падающим звёздам? Ведь падают они всего мгновение, но люди ждут их, глядя в ночное небо. Ей ответил астероид. Сказал, что люди загадывают на звёзды желания и верят, что они сбываются. Впрочем, они и сбываются. Звёзды умеют исполнять желания – но только самые сокровенные.

    Старая звезда, слушавшая их беседу, добавила, что сокровенное желание – это желание, которое может быть загадано в короткий миг падения звезды. Желание, которое люди, не задумываясь, могут высказать в любое время дня и ночи. Однако далеко не каждая звезда решится упасть – и сгореть. Дорогая цена за мгновение свободы.

    На вопрос маленькой звезды о том, кто же решается, астероид, скептически хмыкнув, ответил, что иногда это те, кто всё равно уже почти догорел. Но, впрочем, толку-то от них – почти не видно. Куда больше молодых. Им, видишь ли, хочется яркости и свободы. И радость людям приносить.

    Маленькая звезда промолчала. Астероид, чувствуя, что сказал что-то не то, сменил тему. Впервые они не поняли друг друга.

    Впрочем, остальных звёзд маленькая звезда не понимала никогда. Слушая рассказы астероида о далёких вселенных и других, волшебных мирах, они отмалчивались, лишь сияя досадливо.

    Как будто им самим не хотелось их повидать…
    

    На берегу реки сидела темноволосая девочка, тонкими пальцами сжимая смычок. Позади, жёлтыми отблесками окон за тонкой стеной кленовой рощи, жил своей жестокой жизнью реальный мир. Мир всегда жесток к тем, кто отстраняется от толпы. Толпа не любит того, кто выделяется из неё – того, кто не такой, как все.

    А вот скрипка была ключом в другой мир. Другом, талисманом, постоянной спутницей, которая, казалось, сама объясняла, как превратить нескладный лепет в музыку и наполнить эту музыку светом и волшебством. И в этом свете мир вдруг становился другим – доброй сказкой со счастливым концом, где всё возможно, где есть место чудесам, где всё обязательно будет хорошо, а то, что есть в жизни плохого, случайно и проходяще. И этот мир видела не только она, но и все, кто умел слушать.

    Девочка утёрла слёзы, прочерчивающие по щекам влажные дорожки, отодвинула в сторону кожаный футляр и вскинула смычок. Подняв глаза, взглянула в тёмное, ясное, бесконечно высокое небо, увидела, как подмигнула ей маленькая яркая звёздочка, и, улыбнувшись сама не зная чему, играла до тех пор, пока оклик мамы не заставил её положить скрипку в футляр и, бережно щёлкнув застёжками, повернуть назад.
    

    Прошло несколько лет. Старая звезда замкнулась в себе и перестала интересоваться чем-либо, кроме своих болезней и обид на весь мир. Астероид, пролетая мимо, всё чаще ограничивался простым приветствием и дежурной улыбкой.

    Маленькая звезда осталась совсем одна. Приходилось как-то вписываться в общество. Постепенно её приучили к мысли, что чудес не бывает, а добра и света в мире очень мало. Что жизнь – серая и унылая штука, а своё счастье надо выгрызать у других из горла. Маленькая звезда постигла смысл слов «идти на компромисс», «считаться с общепринятым мнением» и прочих красивых выражений, которыми так любят вуалировать трусость, ложь и другие некрасивые вещи. В итоге все с одобрением замечали, что в последнее время маленькая звезда заметно повзрослела, и подумывали даже о том, что не такая уж она теперь и маленькая.

    Как-то маленькая звезда осталась ненадолго одна. Посмотрела вниз, на свою любимую кленовую рощу у реки. Увидела, как бродит по берегу реки сутулая девочка-подросток, что-то тихо наигрывая на скрипке, с удивлением узнала в ней ту самую девчушку со звездой на щеке. Послушала прекрасную, чистую, немного грустную мелодию скрипки, тихое журчание реки и музыку древесных крон. Поглядела на своё поблекшее отражение в тёмных водах. А затем просто смотрела вниз, пока не растворились в первых солнечных лучах река, роща шелестящих клёнов и высокая трава на берегу – смотрела в последний раз.
    

    Темноволосая девочка стояла на берегу реки, глядя на большой кленовый лист, плывущий по неторопливому течению реки. Летний вечер был тёплым, тихим, прозрачным.

    Жизнь вроде бы складывалась. Во всяком случае, она начала вписываться в общество. Её ломали – она ломалась. Переставала быть странной и становилась нормальной – такой же, как все. Но дверь в мир скрипки больше не открывалась. Этот волшебный мир – её внутренний мир – был слишком хрупким. Дверь туда сжалась, спряталась. Потом исчезла вовсе.

    Музыка, что звучала, когда она брала в руки скрипку, была прекрасна. Но света в ней больше не было.

    Сегодня она сыграла несколько популярных мелодий для приятелей. Вышел мелодичный скрип. Слушали её без особого интереса.

    Улучив момент, она сбежала на чуть-чуть из дома. Побродила вдоволь в кленовой роще. Долго смотрела в звёздное небо, тщетно пытаясь отыскать там звезду, подмигнувшую ей много лет назад. Сыграла особенно хорошо. А потом, бережно укладывая скрипку в футляр, на прощание тихо шепнула ей «прости»…
    

    Спустя несколько лет вдруг сошёл с орбиты астероид – и пропал. Почти померкла старая звезда, а маленькая звезда сияла теперь обычно, ровно, не претендуя ни на что.

    Мир больше четырёх тысяч лет мельтешил у неё перед глазами. Она успела увидеть всё, что хотела увидеть, а жизнь всё тянулась, и мир бежал по кругу, и извивался, и убегал в бесконечность, мозоля глаза до отвращения…

    Возможно, ей ничего не оставалось бы, кроме как смириться и ждать, пока настанет час и она погаснет окончательно – если бы как-то ночью старая звезда вдруг не раскашлялась странно и хрипло, а потом, отдышавшись, не попросила бы встревоженную маленькую звезду поговорить с ней. Беседовали долго. О небе, звёздах, людях. О глупых людских понятиях о вечности и жизни, об их вере, о желаниях, которые они загадывают на падающие звёзды.

    Маленькая звезда небрежно заметила, что, пожалуй, это того не стоит. Глупо губить свою жизнь ради момента падения.

    Но такова цена свободы, возразила старая звезда. Нельзя получить её, ничего не дав взамен. Всегда ли нужно давать что-то взамен? Желательно, ведь всё в этом мире можно купить. Не всё покупается за деньги – но то, что не покупается деньгами, покупается красотой, умом или просто добрым взглядом. Звезда покупает миг полёта, после сгорая дотла. Чем не сделка?

    Цена слишком высока, сказала маленькая звезда.

    Каждый волен выбирать, последовал ответ. Кому что больше нравится – миг свободы, яркости, полёта или же долгое тусклое сияние и угасание в пустоту.

    Но ведь ты же выбрала второе, возразила маленькая звезда.

    Ответ последовал не сразу.

    Да, после долгого молчания наконец сказала старая звезда. Просто ей, как и миллиону других, не дано было возможности задуматься о первом. А из той сотни, кому даётся возможность, лишь одному хватает смелости об этом задуматься…

    Старая звезда смолкла. Когда маленькая звезда тихо окликнула её – она не ответила.

    Маленькая звезда, вспомнив что-то, давно забытое, взглянула вниз. Так чист в этот вечер был последождливый воздух, что зоркая звезда могла разглядеть каждый кленовый лист.

    Темноволосая девушка пристально вглядывалась в сумеречное небо. Словно искала там что-то. По щеке её катилась крошечная звезда, а в тёмных глазах звезда увидела вдруг одиночество и отрешённость, так хорошо знакомые ей самой.

    Звезда долго смотрела на берег реки, где стояла скрипачка. Скрипачка? Девушка? Тень? Пыталась остановить приход ночи? Жаль, что можно научиться видеть, но не разбивать стены лунных лучей…

    Звёзды могут исполнять желания. Но условие, чтобы желание это загадал человек, а не звезда, никогда не оговаривалось.

    Последняя тусклая вспышка старой звезды, исчезнувшей во мраке, поставили точку в её размышлениях.
    

    Девушка со звездой на щеке шла к реке по залитой дождями тропинке. Мерила шагами отражённое небо и смотрела, как ломаются звёзды под её ногами. Ей казалось, что она идёт по обломкам своего внутреннего мира – мира, который когда-то она бережно составляла из иллюзий и который когда-то рассыпался от соприкосновения с жестокой реальностью.

    Она шагнула под шелестящие в летний вечер клёны, слушая тишину. Вечернее небо было прозрачным, бездонным и звёздным – казалось, дышало.

    Какая-то звезда вдруг вспыхнула ярче, точно подмигнув. Напомнив о том, что давно было забыто, спрятано, закрыто. Сказав «у тебя всё будет хорошо. Хотя бы у тебя». Звёзды тоже говорят – только молчанием. И потому не каждый может расслышать, что они говорят.

    Девушка, улыбнувшись вдруг, скинула с плеча футляр, открыла кожаный саркофаг, вытащила покоившийся там деревянный ключ в другой мир, вскинула смычок – и мелодия запела, засмеялась, всхлипнула, взмолилась о чём-то, засмеялась вновь…

    В её глазах отразилась падающая звезда, яркой искрой прочертившая небо.

***

    На берегу реки, в мокрой от росы траве лежали и смотрели в небо две темноволосые девчонки – одна старше, другая младше. Ночь была тихой, ясной, тёплой. Кленовая роща не скрывала светящихся окон дачи – точно огоньки тлеющих сигарет. Сквозь шелест листвы и тихий шум реки доносились обрывки разговоров, смех и крики родителей. Наверху, на чёрном бархате неба, мерцали светлые пятна звёзд.

    - И это всё? – недоверчиво спросила младшая.

    Девушка кивнула.

    - И что же загадала звезда?

    - Ну… Чтобы у той девушки всё было хорошо. Чтобы она больше никогда не теряла свой внутренний мир, чтобы продолжала верить в хорошее, играла на скрипке и дарила свет людям.

    Девочка, фыркнув, села:

    - Какая… глупая сказка.

    Таша неопределённо пожала плечами. В конце концов, Дашке было одиннадцать – самый возраст, чтобы переставать верить в сказки.

    - Нет, ну серьёзно, - не успокаивалась кузина. – Начать с того, что звёзды вообще-то не падают. Падающими звёздами мы именуем метеориты. И если этой звезде было всего четыре тысячи лет, до Земли её свет ещё даже не дойдёт. К тому же никто, кроме тебя, не сбегает с дачного участка через заднюю калитку, чтобы поиграть на скрипке на берегу реки. Конец какой-то непонятный. И вообще сказка какая-то непонятная! Я бы её по-другому сделала, более жёсткой, более… О, красивый камушек. Где нашла?

    - В реке. Сегодня утром, когда купалась, нашла несколько красивых, - Таша подкинула на ладони квадратный, с розоватым отливом камушек, и, поразмыслив, без размаха кинула его в реку, глядя, как расходится круг на воде. – Ну вот когда сама напишешь, тогда и сделаешь. Это же сказка, в конце концов. Здесь возможно всё.

    Дашка, надув губы, отвернулась.

    - А почему ты сегодня утром так быстро ушла? – спустя пару минут спросила она. – Мы весь день провели на речке, так здорово было…

    - Мне надо было заниматься на скрипке, - в тишине слышно было, как Таша один за другим кидает камни в воду.

    Дашка фыркнула:

    - Скрипка… Далась тебе эта скрипка! У тебя с этой твоей скрипкой и детства-то толком не было. Всё свободное время за ней просидела. А дальше что? Ты всерьёз надеешься, что твоя музыка будет кому-нибудь нужна?

    Таша взглянула на камешек, лежащий у неё в ладони. Маленький, белый, казалось, тихо сияющий в темноте. Улыбнувшись своим мыслям, повертела камешек в руке – и положила обратно в карман.

    - Нет, наверное, - сказала она. – Хотя… Время покажет.
    

@темы: Рианнон, Сказки

---

***

[Ласточкина]

Плотно сжатые колени,
Пальцы, вены, руки, веки.
Мы – воззванье поколений,
Вы – безмолвные калеки.

Пафос, звон посудной крошкой
И гитарные аккорды –
Нам бы небо черпать ложкой
И судьбу печатать в wordы.

Ждать нам встреч июльско-жадных,
Мчаться бешено по встречной,
Целоваться нам в парадных
И гонимыми быть вечно.

Мы не лучше и не хуже.
Только станет голос звонче –
Словно жизнью ты разбужен,
Словно кожа стала тоньше.

@темы: Мастер, Стихи

---

[RhiSh]

Сказка, в которую хочется верить,
Сказка о счастье
Небо, в котором распахнутой дверью
сердце - на части...

Сказка, к которой так просто стремиться...
Как это просто
В душу с разлету призрачной птицей...
Или уж к звёздам.

@темы: RhiSh, Стихи

---

Сочинение о Ленине

[Ласточкина]

В дневнике  ~Sheri~ есть изумительное видео,
благодаря которому эта запись появилась в дневнике нашего сообщества.
На мой взгляд, сочинение - потрясающий кладезь перлов, глубоких исторических познаний
и тонкого чувства стиля.

Приводится в оригинале.

"Отечества достойные сыны..."

не для хрупкой психики

"Когда родился Владимир Ильич Ленин, никто не знал, что он будет предводителем коммунистов, о котором помнят и в наши дни. Это был великий человек.
Ленин учился в школе. Иногда к нему приставали парни. Кончалось это разборкой на школьном дворе. Ленин не любил драться, но приходилось защищаться или защищать своих друзей.
Кроме школы Владимир Ильич ходил работать, так как в те времена нужны были деньги чтобы хоть как то прокормиться.
Прилавки в магазине были почти пусты. Хлеб и продукты давали по карточкам. И Владимир Ильич жил ни как богатый гражданин, а как и все люди, которые его окружали.
Он бегал и раздавал листовки. Стоял на улице с огромной пачкой газет, подбегал к машинам, и продавал эти газеты.
Не знаю как Владимир Ильич стал лидиром. Наверно он как-то проявил себя перед людьми.
Когда он "взошел на трон", то начал вести всех людей в будущее коммунистов. Владимир Ильич Ленин старался сделать так, чтобы на прилавках было побольше еды, и чтобы было поменьше безработицы. Это ему, конечно, удалось, но не надолго. Посевы в деревнях не всегда давали хороший урожай. Иногда урожай просто гиб.
Ленин очень любил детей. На парадах он брал ребенка и нес его на руках. Люди не возрожали, что ихнего ребенка берет предводитель.
Когда началась Великая Октябырьская Революция, в стране началась паника. Владимир Ильич не мог удержать людей. Приходилось успокаивать их силой. Всех парней, старше шестнадцати лет, отправляли на войну. Некоторые люди боялись и прятались. Через некоторое время их находили и приговаривали к расстрелу. Изза революции в стране началась голодовка. Хлеб практически не привозили. Воды нигде не было. Да если и привозили, то давали кусок хлеба, да половину кружки с водой. Некоторые даже не могли дойти до машины с едой, так как, охваченные голодом, лежали на полу и ум (зачеркнуто) погибали.
Владимиру Ильичу Ленину было тяжело смотреть на все происходящее. Он не мог давать людям больше еды лишь потому, что немцы подходили все ближе и ближе к деревням. Они сжигали посевы, силой отнимали продовольствие у стариков и женщин. Потом немцы расстреливали народ в деревне и сжигали ее. Ленин понимал, что немцы приближаются к Москве. Он посылал на войну все больше и больше людей, а сам сидел в охраняемом месте и ждал вестей.
Народ в стране взбунтовался и начал громить город. Ленин приказал солдатам успокоить людей. Солдаты не счадили ни детей, ни женщин.
Когда все немного затихло, Владимир Ильич захотел узнать о новосях в Москве и Подмосковье. Он выехал на своей машине вместе с охраной. Но он недолго ездил. Ему устроили засаду революционеры. Тогда-то Ленина поймали и посадили за решетку. За решеткой Ленин читал книги при свече. На полях, в книге, он писал молоком послания. Но революционеры узнали о его планах и отобрали книги.
После нескольких дней советские войска дошли до того места, где находился Владимир Ильич Ленин. Они окружили революционеров и взяли их в плен. Ленин был свободен. В последний раз Ленин направил все свои войска на немецкую армию. В этом бою советская армия окончательно разбила вражескую армию.
После этой победы в стране началась перестройка. Теперь Ленин был не враг народа, а друг. Стали привозить пищу, открыли новые заводы, стали появляться новые постройки.
Однажды вечером, как обычно он это делает, Ленин хотел сесть в свою машину, а потом поехать домой. Только Владимир Ильич открыл дверь машины, как вдруг раздался выстрел. Пуля настигла Владимира Ильича Ленина и попала в сонную артерию. Ленин умер. На месте выстрела оказалась только старушка, которая дальше двух метров ничего не видит. Ее поймали и расстреляли.
После смерти Ленина поставили памятники, посвященные ему. Самого Владимира Ильича Ленина похоронили на Красной площади в Мавзолее, где он лежит и сейчас. Ленина тщательно охраняют. Пускаю в Мавзолей, чтобы посмотреть на него. Сейчас Ленин почти весь состоит из протезов. Когда на него падает свет, то кажется, что он светится изнутри.
Надеюсь, что в будущем его похоронят как человека. Ведь он как маникен там лежит, и все на него смотрят. Он же тоже человек, как и мы. Пусть же его там лежит, и все на него смотрят. Он же тоже человек, как и мы. Пусть же его похоронят как подобает, а не как маникена."

@темы: Проза

---

Прости

[Кортес...]

Прости меня за то, что я слабак

И страхи признавать я не умею,

Что кошек я люблю, а не собак,

И что я сам собою не владею.



Прости за то, что я безмерно горд,

И никогда всю правду не скажу я,

Что я порой веду себя, как лорд,

Но таю от простого поцелуя.



За то, что мне боишься сделать больно,

За то, что если хочешь - не звонишь,

Что позабыл совсем команду "Вольно!",

За все, что ты сказать не смог, - прости.

 

P.S. очень приятный дизайн) Теплый-теплый)

@темы: Стихи

---

Та, что гуляет сама по себе

[Rhiannon]

Глава 13
По ту сторону жизни

    - Вставай-вставай! Нас ждут великие дела!

    - Не мешай спать, изверг… ещё пять минут…

    - Ты десять минут назад то же самое говорила!

    - У меня голова болит…

    - А у меня нога, и что дальше?

    - А то, что ты изверг…

     Таша, жмурясь, сонно зарывалась лицом в подушки, не отпуская блаженную дремоту. Джеми, негодующе фыркая, сосредоточенно зудел у неё над ухом заместо будильника.

    - Святой отец сказал, пора трогаться дальше!

    - Да не спеши дальше… ты и так давно уже тронулся…

    - Чего?! Ах так?!

    - Шучу-шучу… Ай! А ну верни мне одеяло, холодно!!

    - Лето на дворе!

    - Мне спросонья всегда холодно!

    Вцепившись в одеяло, парочка в самом что ни на есть неметафорическом смысле усердно тянула его на себя - до тех пор, пока многострадальное одеяло не взмолилось о пощаде тканевым треском, заставив опомнившуюся молодёжь ослабить хватку.

    Победил в итоге Джеми, решительно сдёрнув одеяло на пол:

    - Всё, вставай!

    - Не могу… - Таша обхватила себя руками, ёжась от забегавших по коже мурашек. - Мне правда холодно… и ноги с руками крутит…

    - Крутит?

    - Больно… Как при гриппе…

    - С чего бы это?

    - Действительно, с чего бы… не из меня же ночью отбивную делали…

    Джеми озадаченно щёлкнул пальцами, зажигая стоявший на тумбочке фонарик, почти витражным разноцветьем разогнавший полумрак комнатки.

    - Ой…

    - Что?

    - Убери… глаза режет…

    Джеми, схватив её за плечи, решительно повернул к себе.

    Таша с крайней неохотой приоткрыла веки щёлочками.

    …и чего это он так уставился?

    - Святой отец! - заорал разом побледневший мальчишка.

    Шёлковая тень на миг закрыла просачивающийся сквозь дверной проём свет лампадки в гостиной.

    - С добрым утром, Таша.

    - Добрым. А чего так орать, Джеми?

    - У него уважительная причина, - Арон шагнул ближе.

    И застыл, вглядываясь её лицо.

    - Да что с вами такое?

    - Ничего особенного. Просто пытаемся понять, что могут означать… подобные симптомы.

    - Какие симптомы?

    Джеми безмолвно сунул ей извлечённое невесть откуда зеркальце, позволив Таше хорошенько наглядеться на свою скромную персону.

    С белой до прозрачности кожей, остро очертившимися скулами и залёгшими под глазами полукружьями синяков.

    Воистину в гроб краше кладут…

    - Мда, - наконец протянула Таша, - и где я летом умудрилась грипп подцепить?

    - Да уж, не повезло, - дэй прикосновеньем притушив свет фонарика. Укутав Ташу в законно возвращённое ей одеяло, коснулся прохладной ладонью её лба. - Жар… Что это может быть, Джеми?

    Мальчишка шумно сглотнул. Зачем-то покрутил левой лодыжкой. Пощупал свой лоб.

    - Свидетельство того, что виспа можно отнести к классу рейтов, - пробормотал он наконец.

    - Если понятнее?

    - Класс рейтов включает в себя нежить, не прошедшую через естественную смерть.

    - А если ещё понятнее?

    - Кровь рейтов…

    - Ясно, - голос дэя резанул кромкой льда. - Что нужно для исцеляющего зелья?

    - Эм… вообще-то я… мы его проходили, но никогда не…

    - Джеми. Что. Вам. Нужно?

    Взгляд серых глаз резанул уже не льдом, а сталью.

    - Я… поищу… в сундуке, там были какие-то порошки, - беспомощно пробормотал Джеми.

    - Вот и славно, - мягко улыбнулся Арон. - А я пойду поищу необходимую травы. Заодно и горячий чай сделаю - хорошо, Таша?

    - Э… да. Очень хорошо. А что…

    - Ничего особенного, но грипп - довольно-таки опасная штука. С ним лучше не шутить. И да - Джеми, больного человека лучше не утруждать пустыми разговорами. Надеюсь, вы это понимаете?

    Сказал до того тихо и до того спокойно, что Таша вжалась в подушку.

    - Ага, - бормотнул мальчишка. Опустился на одно колено, вытянул за медные ручки сундук из-под кровати. - Да-да, святой отец. Прекрасно понимаю.

    - Очень хорошо, - и дэй, сдержанно кивнув, вышел из комнаты.

    Таша смотрела, как Джеми вытаскивает из сундука прикрытый чёрной тканью, внушительных размеров резной дубовый ларец, покоившийся сверху аккуратно сложенных рубах.

    - Джеми, а серьёзно - что…

    - Велено тебя не тревожить, - буркнул мальчишка - как отрезал.

    И Таше, свернувшись калачиком, оставалось только слушать, как скрипит крышка ларца и шуршат перебираемые им бумажные пакетики с аккуратно подклеенными ярлычками.


    Шёлковый шелест вскоре возвестил о возвращении Арона. Таша, высунув нос из-под одеяла, взяла у него чашку с ароматной дымкой, скользившей над светлой поверхностью травяного чая. Пить не спешила - грела руки о не обжигавшие, но восхитительно тёплые глиняные стенки.

    Хлопнула крышка ларца:

    - Что у вас, святой отец?

    - Буквица, ноготки, горлец, анжелика, пятилистник, фенхель, розмарин, чабрец… и физалис. Лежат на столе.

    - Уф, хоть из трав всё, что нужно.

    - Значит, из порошков не всё?

    Джеми потряс целой кипой бумажных пакетиков:

    - Я нашёл измельчённый янтарь, тёртую мандрагору, порошок сухой крови дракона...

    - В общем, всё, кроме тёртого рога единорога, мышиных костей и… ещё одного?

    - И высушенного мизинца мертвеца, да.

    Таша поперхнулась чаем:

    - Вы меня травить собрались??!

    - Самые сильные зелья всегда готовятся из самых неудобоваримых ингредиентов, - дэй, казалось, с трудом сдерживается, чтобы не отвесить Джеми подзатыльник. - Просто лекари умалчивают о составе. И свои настойки продают в бутылочках тёмного стекла - чтобы этот состав невозможно было угадать.

    - Какая это микстура от гриппа включает в состав палец мертвеца??

    - Зато выздоровеешь в момент. Джеми, есть идеи?..

    Мальчишка сосредоточенно кусал заусеницы.

    - Есть, - наконец сказал он. - Но я не смогу эмпевепенить нас троих… да ещё с лошадьми.

    - Эмпе… чего-чего?

    - Эмпевепе - сокращённо от «мгновенное перемещение в пространстве», - в ответ на Ташино недоумение снисходительно пояснил Джеми. - Всё гениальное просто.

    - А я думала, это называется телепортация.

    - Один из видов - да. А видов этих множество. И в данном случае, учитывая, что мне неизвестен пункт назначения - нам остаётся зазеркалка.

    - А это ещё что такое?

    - Перемещение через Зазеркалье, естественно! - Джем кидал пакетики в прихваченный из сундука кожаный мешочек. - В общем, увидишь. Мало времени на объяснения.

    - И зачем нам… зазеркалиться?

    - Нужно найти недостающие ингредиенты и приготовить зелье в два часа. До ближайшего населённого пункта этих часов конным ходом - девять. Смекаешь?

    - Угу. А к чему такая спешка?

    - К тому, - тон вмешавшегося Арона возражений не терпел. - Джеми, а двоих выдержите?

    - Ну… наверное.

    - Тогда берите Ташу и - в Пвилл. А я как раз отправлюсь конным ходом.

    - Чего? - Таша мгновенно взъерошилась. - Нет, мы тебя здесь одного не бросим!

    - Бросите, - уверенно сказал дэй. - Джеми, идите. Собирайтесь. Ташину сумку не забудьте, и деньги. Мой кошель тоже из сумки возьмите - чтобы точно хватило.

    - Я мигом, - заверил Джеми. Закрыл сундук, задвинул его обратно под кровать - и мышью шмыгнул в гостиную.

    - Арон, хватит! И ты отправишься один, безоружный, мимо этой Топи, в которой неизвестно какие монстры ещё водятся, когда где-то на горизонте маячат морты? Нет уж! Мне больше не нужна эта нервотрёпка с гаданием, когда же ты наконец приедешь и приедешь ли!

    - Таша, позволь мне прервать твою речь, дабы иметь возможность наивно надеяться, что ты беспокоишься обо мне, а не о своих нервах.

    - Мне плевать, на что ты будешь надеяться, но если я тебя оставлю, я себе этого не прощу!

    - А если ты меня не оставишь, то я тебе этого не прощу. А опыт непрощенья у меня побольше твоего, поверь.

    …и почему этот святоша всегда всё решает за тебя?

    Таша вздёрнула подбородок:

    - Всё, хватит! Я сознательный и самостоятельный чело… тьфу, либиморф! Я сама могу принимать решения!

    - А я думал, что сознательные и самостоятельные люди прислушиваются к хорошим советам.

    - Я… я… а я останусь с тобой, так и знай! Вот что хочешь делай, что хочешь говори, но останусь!

    Скрипнула дверь в ванную.

    - Таша, вставай, - крикнул Джеми, - мне только гептограмму начертить осталось! Вещи твои я взял!

    - Никуда я не пойду!

    - Как не пойдёшь?!

    - Пойдёт. Вставай, - Арон почти приказывал.

    - Ни за что!

    - Вставай!

    - И не подумаю!

    Дэй коротко выдохнул.

    - Нет, ты будешь меня слушаться!

    И, не особо церемонясь, подхватил её на руки вместе с одеялом.

    - Пусти! - руки у неё оказались прижаты к телу, так что Таше оставалось только брыкаться - добившись того, что Арон вскинул её на плечо, головой вниз. - Не хочу, не трогай меня!!

    - Джеми, открывайте проход, мы сейчас подойдём!

    - Никуда мы не подойдём!! Я всё равно останусь с тобой, я всё равно…

    - Нет, ты бросишь меня, хочешь ты этого или нет!

    Он втащил отчаянно извивающуюся Ташу в ванную, озарённую странным перламутровым светом.

    - Помочь, святой отец?

    - Не… надо!

    - А по-моему, надо, - сопроводив слова щелчком пальцев, заключил Джеми.

    …колючий холодок по спине…

    Когда девушка поняла, что скована ледяным оцепенением с макушки до пят - на её протестующее мычание и корова отозвалась бы «верю!»

    Педестрианы!! Оба!!!

    - Тише-тише. Всё исключительно для твоего же блага, в конце концов. Джеми, в следующий раз просьба обойтись без таких… радикальных мер, - мягко пожурил мальчишку дэй.

    - Но вообще «спасибо», да? - закончил тот.

    Арон промолчал. Осторожно опустил Ташу со своего плеча, выкутал её из одеяла и подхватил на руки уже нормально - позволив наконец увидеть источник неведомого перламутрового света.

    Зеркало. Чуть выше человеческого роста, в резной раме, стоявшее у стены ванной.

    - Настраивать проход придётся вам, - Джеми отступил в сторону. - Сосредоточьтесь на визуальном образе пункта назначения и…

    - Понятно.

    Некоторое время дэй задумчиво смотрел на сияющую гладь - казалось, легонько колышущуюся.

    А затем сияние померкло, и…

    …ничего не произошло.

    И дальше что?

    - Всё правильно, Джеми?

    Вместо ответа тот протянул руку, коснувшись кончиками пальцев зеркальной поверхности…

    Нет. Погрузив кончики пальцев в неё.

    Потревоженное стекло рябнуло, разбегаясь кругами.

    - Отлично! - мальчишка просиял. Поправил перекинутую через плечо Ташину сумку. - Ну что, мы пошли?

    - Удачи. Уверен, у вас всё получится. В конце концов… ведь другого выхода вам и не остаётся, правда?

    Встретить колючий взгляд Арона Джеми не решился. Потупился, кивнул, перехватил из рук дэя безвольной игрушкой обвисшую Ташу, - только глаза горят по-кошачьему, ярко и яростно, - и повернулся к нему спиной.

    - Берегите вас обоих. И: тем, кого скоро встретите - передайте привет от меня.

    И на миг Таша увидела лицо Арона - невыразительное, застывшее, до того напряжённое, что будто из камня выточено…

    А потом Джеми шагнул вперёд.


    Одновременно с тем, как парочку приняла в свои вкрадчивые объятия абсолютная тьма, возникло довольно-таки малоприятное ощущение, будто они барахтаются в холодной, липкой, вязкой массе неизвестного происхождения.

    Тьма, впрочем, вскоре расступилась, обратившись в серость.

    А затем прямо перед ними запоздало вспыхнул прямоугольник света.

    Как будто…

    …открытая дверь?

    Джеми кинулся вперёд, к выходу. Впрочем, кинулся - это сильно сказано. Вперёд они продвигались еле-еле, точно сквозь глину.

    А вот воздух в лёгких кончался куда быстрее.

    Не приведи Неба скончаться, влипнув в зеркало…

    …но, кажется, именно к этому она и ведёт.

    А перед глазами у Таши уже радостно прыгали зловещие зелёные пятна…

    …а, может быть, оставить тщетные попытки отсюда выбраться и мирно, с достоинством почить, сложив ручки на груди?..

    Но сложить ручки на груди я не могу. А потому - давай поживём ещё немного, а?

    И зазеркалье, расступившись, бесцеремонно выпихнуло их наружу.

    Ослеплённые внезапным светом глаза, краткое падение, и…

    - Ммм… - Таша скуля, схватилась за голову - ещё прежде, чем осознала, что оцепенение благополучно самоликвидировалось. Кровь колотила затылок изнутри, с каждым ударом словно раскалённые гвозди в виски ввинчивая. Тело ломило так, будто в Зазеркалье его кто-то хорошенько отпинал.

    - Ооо… - Джеми сдавленно застонал - под ней: падая, парень умудрился развернуться спиной вперёд, заботливо приняв удар об пол на себя.

    - ААА! - истошно заорал кто-то в стороне.

    Тяжеловесный топот основательно сотряс дощатый пол.

    Таша открыла глаза как раз вовремя, чтобы, ухватив Джеми за плечи, вместе с ним кубарем откатиться в сторону - от удара по шее здоровенным топором.

    - Эй-эй, полегче! - парень щёлкнул пальцами, и бородатому рыжему мужику в полосатых портянках, с воинственным воплем попытавшемуся повторить попытку гильотинирования, пришлось поумерить свой пыл: ещё бы не поумерить, когда при попытке приблизиться к осуждённым тебя на манер вертикального батута отбрасывает назад пружинистая невидимая стена. - Мы не воры и не разбойники, честное слово! Это госпожа Тариша Морли, а я - её рыцарь! Нам срочно нужен лекарь!

    - Джеми, - хрипло выдавила Таша, - а ты не мог бы объяснить это, не лёжа на мне?

    - Ой, прости, - парень, спохватившись, скатился на пол. Утёр кровь под носом и, вскочив, помог встать Таше. - Эй, ну успокойтесь же! Биться головой об стену - уж точно не самая лучшая идея!

    Таша, кое-как устояв на ногах, мельком оглядела комнату. Потрёпанный ковёр кирпичного цвета, одёжный шкаф, большое круглое зеркало, - из которого они и выпали, - и широкая постель, на которой проникновенно выла русоволосая тётка в белой ночнушке.

    - А ну вон из моего дома!!! - взревел мужик. Видимо, ему наконец надоело играть роль психованного мячика - во всяком случае, он с шумным пыхтением отступил на пару шагов назад. - Лекарь им нужен!!! Вон, кровопийцы ксымовы, чтоб вас…

    - Таша, можешь растыкать уши. Ну зачем так нервничать, уважаемый? - вежливо вопросил Джеми, терпеливо выслушав вдохновенную мужицкую ораторию из пары десятков непечатных глаголов. - С чего вы взяли, что мы «кровопийцы», под коими, думаю, вы имеете в виду ламий?

    Мужик даже возмущённо взмахнул топором:

    - А кто ж ещё посреди ночи в чужой дом врывается? И госпожа твоя явно кровушки давно не пила - вон бледнющая!

    - Во-первых, уже под утро, а во-вторых - Таша больна! Я же, кажется, всеобщим языком говорю, что нам лекарь нужен!

    - Так я вам и поверил, ха-ха! Вам стоит только из-за стенки этой выйти - тут вы и…

    Топор озадаченно застыл в полузамахе. Видимо, его обладатель наконец сообразил, что «кровопийцы ксымовы» стенку воздвигли сами, ушли за неё добровольно, а высовываться, чтобы устроить обитателям дома «тут вы и», как-то не спешат.

    Немая сцена, - на диво непрерывно-монотонный вой тётки в ночнушке смело можно считать фоновым звуком, - длилась довольно долго.

    И прервалась донёсшимся откуда-то со стороны тихим чеканным:

    - И что здесь творится?

    Фоновый вой мгновенно оборвался - по причине того, что его источник предпочёл торопливо захлопнуть рот.

    Таша и Джеми одновременно повернули головы.

    На пороге спальни, скрестив руки на груди и довольно-таки скептически взирая на место действия, стояла женщина. Высокая, изящная, точёная, как статуэтка драконьей кости. Волосы даже в робкой рассветной мгле отблескивают золотом, в глазах будто лепестки незабудок растаяли.

    Таша, прищурившись, различила серебринки седины на висках… так что, может, лет сорок? Хотя, если бы не это, больше тридцати под страхом смертной казни не дать…

    Мужик, мгновенно притихнув, даже как-то робко опустил топор:

    - Да вот… ввалились невесть откуда и уверяют, что не ламии. Лекарь им будто бы нужен… Так они ламии или кто? Им верить можно, а, мам?

    Мам??

    Яркий незабудочный взгляд наконец удостоил Джеми и Ташу своим безраздельным вниманием.

    - Не знаю, как насчёт верить, - изрекла женщина, - но то, что они не ламии - это точно. Обычные люди… почти. Отложи топор, Таль - так и зашибиться ненароком недолго. И как… и зачем вы к нам пожаловали, ребятки?

    Хоть сказано было почти ласково - не ответить рискнул бы только самоубийца.

    Джеми смущённо отрапортовал:

    - Мы… это… в общем, пришли через зеркало. Нам срочно нужно было в Пвилл попасть.

    - Вот как, - тонкая бровь изящно вскинулась. - Откуда и почему именно сюда?

    - Из Белой Топи… мы сами не знали, что сюда попадём, нас сюда направили!

    - Кто направил?

    - Отец Кармайкл!

    Судя по тому, что скептицизма в незабудочном взгляде меньше не стало - это имя хозяйке дома мало что говорило.

    Таша, - до сей минуты виснувшая на Джеминой руке по причине ватной слабости в ногах и норовящих уплыть куда-то в странном мареве окрестностей, - кашлянула.

    - Арон Кармайкл, - прошептала она. - Дэй. Целитель по совместительству. Велел вам привет передать.

    - Добрый, мудрый, справедливый, - решил помочь Джеми, - и вообще почти в прямом смысле святой отец.

    Она в лице изменилась или мне показалось?..

    - Гм, - изрекла женщина.

    - Волосы тёмные, прилизанные, - Джеми решил зайти с другой стороны. - Глаза светлые.

    - Цвет меняют, - прошелестела Таша. - Лицо приятное.

    - Ему где-то лет сорок. Такой… э… стройный. И ростом выше среднего.

    Женщина в задумчивости провела указательным пальцем снизу вверх по переносице.

    - Красивый? - вдруг спросила она.

    Джеми растерялся.

    Таша кивнула.

    Женщина со странным удовлетворением усмехнулась в ответ:

    - Прямо не мужчина, а леденец на палочке выходит… Да, помню. Прекрасно помню.

    - Ещё бы не помнить! - вдруг встрял Таль, и голос его просквозило внезапное благоговение. - Да мы с Малькой на него до конца дней своих молиться будем!

    Что-то это мне напоминает…

    - Верно говорю, Маль?

    - Как есть верно! - сидящая в кровати Маля торжественно перекрестилась.

    …так, значит, наш пострел и здесь поспел?

    …мне даже интересно - есть ли такой уголок Долины, где он ещё не делал добрых дел?

    - Если б не он, лежать бы нашей Кирочке сейчас в земле сырой… - Таль прочувственно грохнул топор на пол под кроватью. - У ней пуповинка при родах вокруг шейки трижды обернулась. Бабка повивальная только руками развела…

    - У, стерва старая! - взъярилась Маля. - Ещё и вякнула «хорошо хоть родилась мёртвой, не пришлось некрещеной умирать, грешной душой к Ксаше отправляться»!

    - Мы-то с Малькой в слёзы, а мама, слава Небе, сказала «не желаю мириться со смертью внучки своей, что-нибудь да можно сделать». За лекарем побежала, а святой отец в ту пору, слава Небе, проездом в Пвилле был, и, слава Небе, случайно ей по дороге встретился.

    Мать Таля в задумчивости накручивала на палец прядь медовых волос:

    - Как он меня убедил, что сможет помочь - до сих пор понять не могу…

    Не вы одна, думается.

    - Но по сей день Небу благодарю, что убедил. У него на руках наша Кирочка первый крик и издала, - закончила женщина. Чуть улыбнулась. - Что же, будем знакомы - госпожа Габриэль Ингрид. Моего сына и невестку представлять не надо, как я понимаю. Вас как величать, молодые люди?

    Молодые люди послушно представились. Умно добавив после «Таши» и «Джеми» фамилию «Кармайкл».

    Госпожа Габриэль вскинула бровь:

    - Значит, вы его…

    - Дети, - хором подтвердили «дети», решив не посвящать госпожу Ингрид в тонкости неродственных связей их славной компании.

    - Значит…

    - Да, он нас усыно…

    - …доче…

    - …рил.

    - Давно? - вдруг жалостливо полюбопытствовала Маля.

    Они переглянулись.

    - Нет, - решился Джеми, - отец Арон нас совсем недавно…

    …нашёл, ага.

    - …приютил.

    - Бедненькие! А что с вашими родителями случилось?

    Дети вновь переглянулись.

    - Они, увы, скончались… э… от…

    - Утонули, - шелестнула Таша. - Они на Праздник Середины Зимы поехали за город на санях кататься, а мы… мы…

    - Мы…

    - Пошли на танцы.

    - Именно! Да, мы пошли на танцы, а они…

    - …поехали через озеро.

    - Да.

    - Лёд треснул…

    - …и они утонули.

    О Неба…

    Гвозди головной боли в висках заворочались так активно, что навернувшиеся на глаза слёзы боли немедленно пробежались вниз по щекам.

    - Не плачь, сестрёнка, не плачь, - Джеми с отеческой заботой погладил Ташу по головке, - они сейчас в лучшем мире, чем наш. Но они всегда с нами… ведь только тела их умерли, а дух их будет жить вечно… в наших сердцах… и сейчас, я знаю, они там, высоко, и смотрят на нас оттуда… и мы ещё встретимся, обязательно…

    Маля и Таль, не сговариваясь, с завидной синхронностью умилённо утёрли слёзы.

    - А что вы тут про каких-то рыцарей да госпожей городили, когда только явились? - миг спустя вдруг недоумённо вспомнил Таль.

    - Игра у нас такая. Что я её верный рыцарь. Я потакаю желаниям любимой сестры, что поделаешь… - Джеми в панике подхватил оседающую на пол Ташу под мышки. - Так можно мы у вас побудем, пока отец… не подъедет?

    - Арон тоже прибудет сюда? - вскинула голову госпожа Габриэль.

    - Должен. Если не будет осложнений по дороге.

    Женщина кивнула. Со странной улыбкой, вдруг мелькнувшей и на миг словно солнышком озарившей её лицо.

    Потом, - уже без улыбки, - обернулась к сыну:

    - Таль, постели девочке в детской, - коротко приказала госпожа Габриэль. - Джеми, я сейчас же лично провожу вас к лекарю.

    - Мам, а сейчас же рано… Илька же наверняка…

    - Ничего, проснётся.

    …не прошло и двух часов…

    И Таша, смежив веки, со спокойной душой провалилась во тьму бессознательности.

***

    …кап…

    …кап.

    Темно.

    Холодно.

    Она одна во тьме, сидит на краю обрыва в никуда, и с кончиков её пальцев капает вода, слезами срываясь во мглу.

    Кап…

    …я же не вижу дна, я не могу слышать удара…

    Кап.

    Вода, где-то внизу ударяясь о воздух, разбивается с мелодичным звоном.

    Кап…

    …откуда она?

    …ведь нет дождя, нет воды…

    …откуда?

    Кап.

    Кап.

    Она поднимает руку.

    Она смотрит на свою ладонь.

    Она смотрит сквозь свою кожу, обращённую льдом, сквозь прозрачную плоть и кости, во вкрадчивый, всепоглощающий мрак.

    А лёд тает, тает…

    …и кончики пальцев уже исчезли, обращённые в водяную пыль где-то там, внизу, далеко…

    - Таша!

    …ты растаешь, девочка…

    …и всё закончится…

    - Таша, проснись!

    …всё…

    …навсегда…

    …в черноте…

    - НЕТ!


    Таша, резко распахнув ресницы, рывком села, судорожно глотая губами воздух.

    И чуть не боднула лбом нос Джеми, с беспокойством нависшего над ней.

    - Эй, тише-тише, - он, отшатнувшись, успокаивающе поднял руку с зажатой в ней большой глиняной кружкой, исходящейся паром. - Спокойно.

    Каждое движение не то что головы - белков глаз отзывалось тупой ноющей болью в затылке.

    Таша моргнула. Почти неосознанно подняла руку. Взглянула.

    И что-то…

    Да нет, что за?.. Это сон, всего лишь сон, кошмар…

    Таша оглядела маленькую комнатку в светлых тонах - кроватка с тюлевым балдахином, шкаф, стол. Раскладушка, на которой лежит она. Светильник цветного стекла поодаль на тумбочке - почти такой же, какой остался в комнате за посудным шкафчиком, там, на болоте.

    - Таша, что с тобой? Что тебе снилось?

    Не отвечая, она отвела руку чуть в сторону - так, чтобы свет был за её ладонью. Чуть опустила голову. Всмотрелась.

    Зрачки её расширились в ошеломлении.

    Тва-йу-мать…

    Она увидела разноцветные стёклышки, изящно оплетённые бронзовой оправой.

    Сквозь свою ладонь.

    Не опуская руки, Таша медленно повернула голову.

    Она успела заметить взгляд Джеми, прежде чем он отвёл глаза. Затравленный взгляд провинившегося щенка.

    - Грипп, значит, - очень тихо сказала Таша. - Грипп. С которым лучше не шутить. И больной человек, которого лучше не утруждать пустыми разговорами.

    Джеми молчал. Лишь плотнее стискивал в ладонях кружку.

    - А, может, всё-таки скажешь мне правду?

    Он судорожно выдохнул.

    - Ладно, ты же сама увидела. Сама узнала. Значит, уже можно… - Джеми довольно-таки понуро вскинул голову. - Висп, как мы выяснили, относится к классу рейтов. Основная характеристика всех рейтов: в их крови, - а также когтях и клыках, если они есть, - содержится редкий, не имеющий аналогов и возможностей получения искусственным путём яд. С момента попадания в кровь жертвы до наступления развязки проходит не более семнадцати часов.

    - А развязка - смерть?

    - Нет, - Джеми вдруг сглотнул. - Нет… Хуже.

    Таша, не моргая, смотрела на него.

    - Жертву затягивает… на ту сторону, - прошептал мальчишка. - И она становится… таким же рейтом, как и тварь, отравившая её.

    Висп?..

    Я…

    Нет… нет, нет! Что за бред?!

    - И я… стану? - помолчав, тихо уточнила Таша.

    - Нет, конечно, нет! - Джеми, видимо, ожидал более бурной реакции - во всяком случае, пока он впихивал ей в руки кружку, опаска в его взгляде сменялась явным облегчением. - Ведь я приготовил противоядие, я успел!!

    Таша вдохнула исходящий от напитка пар.

    Рвотную потугу она сдержала с трудом.

    - И это мне нужно выпить? - вдохнув ртом, выдавила Таша. - Если оно так пахнет…

    - На вкус оно ещё хуже, чем на запах, - мрачно признался Джеми.

    …а чего ещё ты ожидала от пойла с входящим в состав пальцем мертвеца?

    О, богиня… меня и без того тошнит…

    Таша выдохнула. Зажав двумя пальцами нос, поднесла кружку к губам и сделала глоток.

    …о, Ксаш!!!

    Торопливо проглоченная дрянь так и не дошла до желудка, миг спустя вернувшись в горло.

    - Не смей!! - Джеми с воплем зажал ей рот. - Глотай, живо!! Ты должна выпить всё до капли, а не то…

    Таша опять проглотила. На сей раз сдержала рвоту, убедилась, что пойло таки достигло пункта назначении - и только затем жадно вдохнула.

    - Не пробовала, конечно - но почему-то мне кажется, что коровьи экскременты на вкус приятнее, - она передёрнулась. Скривилась. - Сплюнуть хоть можно?

    - А толку-то? Ещё вон сколько, - философски заметил Джеми. - Мой совет - оставшееся постарайся выпить залпом.

    - Очень дельный, нечего сказать…

    Конечно, Таша понимала, что глиняная кружка была повинна лишь в том, что гончар сделал её довольно-таки большой - но это не мешало ей смотреть на несчастное глиняное изделие с ненавистью.

    …гурманка, перлать твою налево! А ну живо пей! Или мы такие нежные, что предпочтём умереть, но не глотать всякую бяку?

    Хуже, чем умереть…

    - Пей, - решительно сказал Джеми, - потом сладеньким запить принесу.

    И Таша выпила. Залпом такой объём можно было проглотить, лишь захлебнувшись - поэтому выпилось в три присеста. Давясь, сквозь тошноту, костеря последними словами питьё, Джеми, виспа и всё на свете - но выпилось.

    Когда Таша, дыша мерно и глубоко, дабы пригасить тошноту, откинулась на подушки - Джеми, убедившись, что варево не вернётся обратно, торопливо выбежал из комнаты с пустой кружкой. Минуту спустя вернувшись с полной, со словами «на сладенькое, как обещал» протянул её девушке - однако при взгляде на трясущиеся Ташины пальцы вздохнул и предпочёл сам влить «сладенькое» ей в рот.

    - По сравнению с зельем - божественный нектар… - Таша жадно сглотнула последние капли приятного, мятой отдающего напитка. Веки слипались, язык ворочался еле-еле, дурнота, поднявшаяся от желудка, будто расползалась по всему телу. - Что это?

    - Да так… чай. С настойкой сон-травы.

    - Зачем?..

    - Следующие несколько часов будут не самыми приятными в твоей жизни, - Джеми заботливо поправил ей одеяло. - И будет лучше, если ты проведёшь их в бессознательном состоянии.

    Только проснулась ведь…

***

    Из марева сна без снов она вынырнула внезапно.

    Что-то было не так.

    Что-то…

    …изменилось.

    Таша, не мигая, смотрела в потолок - пытаясь прислушаться, осмыслить, понять…

    - А вы плоснулись, да?

    Она повернула голову.

    На стульчике, с книжкой сказок в руках сидела светловолосая девчушка в простом белом платьице. Лет шести, наверное. Бровки домиком, губки бантиком, носик пуговкой. Кукольно-круглые голубые глаза с любопытством её рассматривают.

    - Ты… Кира? - почему-то вышел хриплый шёпот.

    Девочка весело кивнула.

    - Дядя Джеми велел мне следить, когда вы плоснётесь, - важно добавила она, не утруждая себя попытками выговаривать букву «р». - Он сказал бусе, что вы весь день будете спать, а когда плоснётесь, то он надеялся, что какой-то отец уже плиедет. И вот весь день почти плошёл, и вы действительны плоснулись!

    - Бусе?

    - Моей бусе Габлиэль. А вы её не видели?

    - Видела… - Таша смотрела на Киру. - Ты на неё похожа.

    - Плавда? Вот и буся так говолит, - она радостно улыбнулась - трогательной беззубой улыбкой. - А она у меня класивая, как кололевишна, да? И муся класивая… Только не как кололевишна, а по-другому, - она расправила оборочки на юбке и вздохнула. - Жалко, что я не львица, как буся.

    - Львица?

    - Ну да. Она же ликан, а дедуся человеком был. И папуся у них человеком получился. И муся тоже человек, и я. Папуся и муся довольны, а я вот хотела бы быть львицей, как буся… плавда, это здолово было бы? Вот стал бы Гиль меня дразнить, а я бы на него каак лллыкнула!

    - Да, было бы здорово, - Таша слабо улыбнулась. - Моя сестра тоже когда-то хотела быть не птичкой, а…

    …сестра?

    Воспоминание о Лив всплыло будто бы неохотно…

    …будто сквозь туман, сквозь белёсую дымку…

    С тех пор, как она оставила сестру там, на кровати в комнатке постоялого двора - она не вспомнила о ней.

    И даже когда вспомнила, сейчас…

    …ни тоски, ни боли…

    …никаких чувств…

    …ничего.

    Мысли путались, мельтешили, мешались…

    - Она тоже хотела быть львицей, да? Понятно, - девочка задумчиво смотрела на её лицо. - Тётя, а вы ведь не умлёте?

    Таша вздрогнула:

    - Почему… почему ты так говоришь?

    - А дядя Джеми так сказал. Они с бусей лазговаливали, пока вы спали, и думали, что я тоже сплю, а я не спала, - Кира поболтала ножками. - Буся сплосила его, что с вами, а он сказал, что вы должны были стать кем-то, я забыла, кем, а тепель не станете, но плотивоядие помогает только от того, чтобы вы им не стали, а от смелти - нет!

    Ничего не болело. Наоборот, во всём теле была какая-то необыкновенная лёгкость.

    Необыкновенная…

    Ненормальная.

    Джеми…

    Ты солгал.

    - Но я ему не велю. Вы ведь не умлёте. Всё будет холошо… плавда?

    Не было ни страха, ни удивления. Лишь какая-то светлая туманная мгла…

    - Арон…

    …где он?

    Мгла, мягко и вкрадчиво обволакивающая её осознание…

    …почему не здесь?

    Окутывающая, манящая…

    Недобрая мгла.

    - Арон!

    Она падала куда-то, падала. Вверх или вниз - уже неважно. Скользя в белую мглу по золотому лучу, сплетающимся со светом, лучащимся сквозь цветные стёклышки…

    В пустоту, завораживающую, затягивающую…

    - Арон…

    …закрой глаза, спи…

    …спи, ведь так будет легче…

    Он не пришёл.

    …спи, и ты забудешь о нём…

    …просто закрой глаза…

    …просто усни…

    - Таша, нет, нет, только не уходи!

    Кто-то окликнул её по имени - далёкий голос, очень далёкий, словно бы из прошлой жизни, из другого мира…

    - Таша, смотри на меня, смотри на меня, слышишь?

    …поздно…

    …мгла не расстанется с ней…

    …не отпустит её…

    …никогда.

    И стала тьма.


    Где-то в маленькой детской тоненькая светловолосая девушка обмякла на руках мужчины в чёрных одеждах. Безжизненно откинула голову, разметав кончики волос по деревянному полу.

    Свет лампадки разноцветьем разбился в тусклом серебре её широко открытых неподвижных глаз.


    …тьма.

    Бархатисто-чёрная, беззвёздная, без разделений земли или неба. В них не было необходимости. Здесь не существовало пространства. И времени - тоже.

    Она стояла во тьме… и не боялась. В этой тьме ничего не таилось. Она не была зловещей - в ней не существовало зла или добра, она была выше этих понятий.

    А ты когда-то боялась темноты?

    Она ничего не боялась.

    Здесь не было страхов. Здесь не было памяти.

    Здесь был только покой.

    А впереди сиял чистый, ослепительно белый свет. Ни холодный, ни тёплый. Не рассеивающий тьму, лишь струящийся мимо. Она видела его на своих руках, чувствовала, как он играет странными потусторонними бликами в её зрачках - и сколько она не смотрела на этот свет, глаза к нему не привыкали.

    Свет сиял в зеркале. Может, это было и не зеркало вовсе - но ей проще было думать, что это зеркало. Прямоугольное, чуть выше человеческого роста. Как дверной проём.

    Свет в конце туннеля?

    Это место не могло быть реальным… но оно было таковым. Оно было куда более реальным, чем сама жизнь.

    …иди ко мне…

    Кто здесь?

    …иди…

    Голоса.

    …иди к нам…

    Множество голосов, сливающихся в один.

    …иди, и больше никогда не будет боли…

    Зовущие - из света.

    …никакой боли…

    …никакой печали…

    …никаких тревог…

    Она не чувствовала, что двигается - но она двигалась. Вперёд. К свету.

    …лишь покой, один лишь покой…

    …навсегда…

    Почти у самой грани, у самой черты тьмы и света…

    И вдруг - чья-то ладонь, удержавшая её за руку.

    - Таша, стой.

    Голос - незнакомый…

    - Таша, не надо. Не уходи. Останься.

    Или забытый?

    …не слушай его, не слушай…

    Свет тянул её за рукава.

    …не его дело…

    - Нет, моё.

    …какое тебе дело до неё и её жизни, человек?

    - Я никому её не отдам. Даже тебе.

    …она заслужила покой…

    - Она видела слишком мало, чтобы уходить.

    …но как ты можешь знать, что лучше для неё?

    - Я знаю её лучше, чем ты думаешь.

    …ей было бы легче уйти сейчас...

    - Не всегда правильно то, что легко.

    …она видела столько боли…

    - Да.

    …и по твоей вине тоже…

    - Да.

    …ты не мог её уберечь…

    - Да.

    …а сейчас или через несколько лет - итог ведь будет один, так не всё ли равно…

    - Нет. Смерть - это плата. Наша плата за жизнь. Как и боль - плата за право быть людьми, быть - живыми. Это сделка. С тем, кто выше нас. А за смертью боли нет. Нет чувств, что ранят. Но там нет ничего.

    …но цена слишком высока…

    - Нет. За наши слёзы и нашу боль нам сторицей воздаётся. Мы живём, порой страдая, но живём, и с радостью отдаём часть себя тем, кого любим. Отдаём любовью, и получаем в ответ - любовь. И боль наша - от любви. Потому что теряем. И умирая, мы помним жизнь, которую прожили, и жизнь, которую подарили другим. Как бы дорога нам ни казалась цена - получаем мы всегда больше. Только не всегда можем это понять.

    Голоса шумели взволнованным прибоем темноты.

    …время…

    - Делать выбор.

    Он разжал пальцы.

    …свет или тьма…

    - Жизнь или смерть.

    …или покой…

    …выбирай…

    - Выбирай, девочка.

    Ослепительный свет плескался перед ней.

    Она оглянулась. Совсем чуть-чуть - лишь чтобы увидеть, кто…

    Тьма растворяла черноту его одежд, скрывала черты, размывала лицо. Лишь глаза небесной ясности сияли…

    Отражённый свет?

    Должно быть…

    Ведь не может иначе.

    - Ради того, что связывает нас, - тихо сказал он, и слова поднимались из тьмы, подобно пушинкам тёплого сияния, - останься. Идём со мной. Прошу.

    Он стоял с опущенными руками. Смотрел на неё. И ждал.

    Настало время.

    Время узнать, чего ты хочешь на самом деле.

    А свет затягивал, как зыбучий песок, так близко, так заманчиво близко…

    Она отвела взгляд от человека за своей спиной и повернулась лицом к белому сиянию.

    Она приняла решение.

    Она выбрала.

    Ещё миг она смотрела на свет, впитывающийся в её зрачки.

    А потом сделала шаг назад.

    …всего шаг - но почему свет тут же отдалился, так быстро, так стремительно, превратившись в крошечную далёкую точку…

    Исчезнув. Оставив их висеть в абсолютной тьме, в высшей степени тишины.

    Она оказалась в кольце прохладных, таких надёжных рук.

    Она прижалась спиной к нему, широко распахнутыми глазами вглядываясь во мрак. Двигаться куда-то было бессмысленно - понятия «куда-то» просто не стало.

    Сколько они висели так, в безпространстве и беззвучье - неизвестно. Но по прошествии этой неизвестности они вдруг услышали голос.

    - О чём молить тебя, чего просить у тебя…

    Не бесплотную и вкрадчивую часть многоголосья.

    - Ты ведь всё видишь, знаешь сама…

    Чуть дрожащий, ломкий.

    Слова не были заклинанием - но говоривший верил в них, и эта вера была сильнее любого волшебства.

    - Посмотри мне в душу и дай ей то, что ей нужно…

    Снизу?

    - Ты, всё претерпевшая, премогшая - всё поймёшь…

    Снизу.

    Из темноты, вдруг обернувшейся бездной.

    - Ты одна знаешь всю высоту радости, весь гнёт горя…

    Они стояли на краю воздуха.

    - Услышь же меня, Пресветлая, в час нужды…

    Но зато… появилось хоть какое-то направление, верно?

    - Готова? - спросил он.

    Она кивнула, поняв без слов.

    И шагнула вперёд.

    И полетела вниз, вниз, не то падая, не то паря, теряя ощущение собственного тела - не переворачиваясь, не кувыркаясь, не чувствуя биения ветра по лицу. Стоя, абсолютно вертикально - а он не выпускал её из спокойных, ненапряжённых рук.

    Что-то блеснуло во тьме, тут же исчезнув, стоило ей попытаться его рассмотреть. Вот опять… опять!

    Крошечная искорка мелькнула в стороне и пропала. Ускользала? Пряталась?

    А потом она поняла, что смотрит на виднеющийся впереди свет. Не белый, как от зеркала, а мягкий, золотистый, тёплый...

    Этот свет наполнял солнечными лучами надежды.

    Свет был совсем близко.

    Ещё мгновение - и они пролетят сквозь него…

    Вот сейчас…

    Свет вдруг дрогнул, мигнул, уменьшился в размерах, из всеобъемлющего став странной формы - концентрированный квадрат с размытым вокруг разноцветным сиянием.

    А потом Таша вдруг поняла, что уже никуда не летит, а лежит и смотрит на просачивающийся сквозь жёлтое стёклышко огонёк светильника, стоящего на тумбочке.

    Осознание, что ей не хватает воздуха, пришло малость с запозданием - заставив Ташу вдохнуть так глубоко и жадно, как никогда в жизни, наверное.

    Молитвенный шёпот осёкся на полуслове.

    - Вернулись!!!

    Вопль Джеми, заскакавшего вокруг них, Таша услышала где-то на краю слуха.

    Не вставая, она повернула голову. Оставаясь в его руках, снизу вверх смотрела, как жизнь возвращается в глаза дэя.

    Наконец он моргнул. Раз, другой. Опущенный на неё взгляд стал осмысленным.

    - Ты в порядке? - прошептал Арон.

    - Да.

    - Точно? Всё хорошо? Ты можешь двигаться?

    - Двигаться? - улыбка тронула её губы. - Ты здесь, здесь, и я тоже… Если хочешь - я полечу.

    Он не ответил. Просто, не моргая, всматривался в её глаза.

    …и?..

    А потом, на миг порывисто коснувшись губами её лба, зарылся лицом в её волосы.

    Дыхание его было дрожащим.

    - Ты вспомнила?..

    - Нет.

    Огонёк светильника мерцал и плыл в странном радужном мареве.

    …ну с чего, с чего ты радуешься и плачешь, как дура?

    - Тогда почему ты шагнула назад?

    Таша сморгнула. Не всхлипнув, глубоко, судорожно вздохнула.

    - Потому, - прошептала она, - что за таким, как ты, я бы пошла на край света.

@темы: Рианнон, Та, что гуляет сама по себе

---

Та, что гуляет сама по себе

[Rhiannon]

Глава 12
Как упоительны на Топи вечера

    - Святой отец, вон он, вон! Я же говорил!

    - Джеми, тише, умоляю! Вы разбудите Ташу!

    Вопль Джеми, пробившись сквозь завесу сна, выдернул Ташу из марева сновидений.

    Заснула в кресле…

    О, Неба, хорошо же сейчас будет…

    Однако ожидаемого ощущения затёкшести конечностей не последовало - по той простой причине, что окончательно проснувшаяся Таша обнаружила себя лежащей в кровати с заботливо подоткнутым одеяльцем.

     - Уже, - зевнула Таша. Встала и вышла в гостиную. - Впрочем, такой вопль и мёртвого бы разбудил.

    Дэй и свежеиспечённый рыцарь стояли у открытой двери. Заслышав Ташин голос, они одновременно обернулись: Джеми - сверх меры взбудораженный, Арон - сама невозмутимость.

    - Твоё высказывание недалеко от истины, - с каким-то мрачным юмором откликнулся дэй. Посторонился. - Взгляни.

    Таша осторожно выглянула за порог.

    Сироп желтоватого света лампадки расплывался на земле, растворяясь в ночном мраке. Сквозь дыры в перекошенном частоколе угадывалась пушистая белизна Топи - в ночи пушица, казалось, мерцала…

    Не казалось.

    Таша не сразу поняла, что ей не мерещится зеленоватый огонёк в белоснежной глади - как будто спокойно горящее пламя свечи, но холодное, не дающее тепла, скорее леденящее…

    В белоснежной глади? Нет… нет.

    Над ней.

    - Арон, это…

    - Да, - тихо сказал дэй. - Это висп.

    Огонёк мигнул - спустя миг загоревшись чуть в стороне.

    Невозможно…

    Все давным-давно признали, что висп либо сгинул, либо не существовал вовсе…

    Чудище из сказок…

    - Но… я думала, что его нет… или уже нет… В легендах говорится о стародавних временах… а сейчас путники часто ездят мимо Белой Топи, и ничего…

    Джеми беспокойно откашлялся:

    - Не знаю, как дело обстоит здесь, - подал голос он, - но ты даже не представляешь, сколько древних тварей оставили наш мир в покое лишь по той простой причине, что устали. И тысячи лет назад погрузились в спячку. Забились в самые тёмные ущелья самых высоких гор, в самые глубокие расселины океанского дна… в самые непроходимые болота. И там уснули. Но порой кто-то случайно, - а иногда и намеренно, - будит их. Эти твари зачастую очень чувствительны к магии, к любой - они её… слышат. Как колокольный звон. А, проснувшись, вновь уснуть могут лишь очень нескоро… и просыпаются всегда злыми… и голодными.

    …да, место для ночёвки вы подыскали отменное…

    …бесспорно, для любителей экстремальных развлечений это райский уголок.

    - Но пока мы не пойдём туда, - дрогнувшим голосом сказала Таша, - нам ничего не грозит… а мы ведь туда не пойдём… Да?

    - Несомненно, - дэй осторожно закрыл дверь. - Но лучше не искушать судьбу. Кто знает, на что он способен… даже если просто видеть его.

    - Святой отец, я не думаю, что…

    - Джеми, пресветлейший магистр целебной волшбы так же, как и мы, наверняка знал, что здесь ему ничто не грозит. Однако… результат нам известен.

    - Вы думаете, это был висп?

    - Учитывая, что именно он прославлен в легендах - вряд ли он уступит право первой ночи другой нечисти, если она здесь и есть.

    - А что это вообще такое… этот висп? - спросила Таша.

    - Это, увы, один из самых малоизученных видов нечисти, - провозгласил Джеми, - и малоизученность его связана с тем, что никто из отправившихся его изучать не вернулся. А после второго десятка пропавших без вести магов количество желающих положить свою жизнь во благо науки, как вы понимаете, резко поубавилось… Остаётся опираться на слухи и легенды, которые утверждают, что виспы - это души умерших, не обретшие покоя. Некоторые ещё добавляют, что виспы стерегут некие спрятанные в болоте сокровища - но даже если это так, то… какие уж тут сокровища - ноги бы унести…

    - А зачем ему люди?

    - Ну, может, ему удовольствие доставляет их топить. Но, скорее всего, он их это… того… - Джеми с самым мрачным выражением лица клацнул зубами, - питаться же ему чем-то надо…

    - В любом случае, встреча с ним не обещает ничего хорошего, - подвёл черту Арон, удостоверившись, что дверь надёжно закрыта. - Джеми, на печь. Таша - в кровать.

    - А ты куда?

    - Таша, ехидство здесь неуместно. Нам предстоит ранний подъём и долгий путь. Я отдохнул - а вот вам надо отоспаться.

    - Вот Джеми пусть и отсыпается. А я не позволю тебе вести ночные бдения в одиночку, - заявила Таша, опускаясь в кресло с нагло-решительным видом в духе «не подходи - поцарапаю».

    Джеми послушно полез на печь, Арон, безнадёжно махнув рукой, сел на стул и устало откинулся на спинку, - Таша же, поняв, что победа за ней, удовлетворённо накрылась пледом и свернулась калачиком.

    Вскоре ровное сопение Джеми уже ритмично дробилось маятником на вдохи-выдохи.

    - А отчего твоё отношение к обоим братьям изменилось? - Арон нарушил тишину мягким шёпотом.

    Таша задумалась.

    - Наверное, потому что Джеми оказался неожиданно… полезным, - наконец сформулировала она. - А когда он не вредничает, то даже очень мил.

    - Алексас тоже… мил.

    - Когда не настраивает меня против тебя.

    Арон встал. С отрешённой задумчивостью подошёл к печи. Осторожно, чтобы не разбудить Джеми, снял что-то с полки. Несколькими мгновениями спустя, лёгким прикосновением притушив светильник, накрыл сверху этим чем-то, оказавшимся жестяным фигурным колпаком-абажуром, бережно закрепил, щёлкнул - и тот медленно, очень медленно стал проворачиваться.

    По стене, просеивая ночной мрак, сквозь тени поплыли колючие золотистые звёзды, искрящиеся лучами солнца, тонкие юные месяцы…

    - Ты похожа на свет, вспыхивающий во тьме, - вдруг сказал Арон. - Не ослепляющий, но яркий, не обжигающий, но тёплый. Свет этот исходит от тебя постоянно… ровный, сияющий даже в самую тёмную ночь. И пусть иногда он меркнет - я не вижу существа, человека, ситуации… силы, которая способна была бы его погасить. Только та сила, которая когда-нибудь сольёт тебя со светом небесным. Но это будет ещё очень нескоро. А пока ты здесь, ты светишь - тем, кто способен увидеть этот свет.

    Он стоял, оперевшись на стол, совсем рядом. Она смотрела на него снизу вверх. На его лице лежала тень, и лишь пристальный взгляд сиял отражённым золотом.

    - Зачем?..

    - Отвечая на твой вопрос - почему всё-таки я тебе помог, - не отводя глаз, он сел. Своей ладонью накрыл её ладошку, лежавшую поверх пледа. - Таша, я увидел маленькое солнце. Маленькое и беззащитное солнце, которое на любом неверном шагу уже поджидает смерть. Которое светит всем, кто рядом, просто потому, что ты здесь и сейчас… близко. Я попросил тебя о помощи - будучи для тебя никем, незнакомцем, который мог обернуться кем угодно… И ты показала мне, что значит быть великодушным, что значит быть - милосердным. Ты поверила мне. Ты позволила возникнуть между нами - доверию. Это величайшая вещь на свете, доверие… Без него не может быть ни-че-го. Ни одни отношения не могут быть совершенны, если не основаны на доверии. Ты подарила мне своё доверие и свой свет, и только в этом свете я понял: когда-то я что-то забыл. А теперь - вспомнил. И я поверил тебе с того самого первого мига, только увидев твоё лицо.

    Он повернул её руку в своей ладонью вверх, и в их пальцы, пробившись сквозь мрак тёмной комнаты, лёг узорный свет золотистого солнышка.

    Чистое ясное сияние в глазах, серебристое против синеватого.

    Время замерло, растворилось, исчезло. Мир с его страхом, болью и холодным мраком не существовал. Мир сузился до размеров одной комнатки, где не исчезало волшебство, где плыли сквозь мягкую темноту звёзды, где среди этих звёзд были двое…

    …задержись, мгновенье. Я хочу остаться здесь, всегда, навеки. Не думать, не помнить - просто молчать, держать солнце в руках, смотреть, дышать…

    - Но я ведь не сразу тебе доверилась, - одними губами, осторожно, тихо, так тихо, чтобы не разбился хрупкий хрусталь тишины, прошептала Таша, - лишь после того, как ты стал помогать мне… и это…

    - Нет. Нет… Я это точно знаю. И обещаю - я оправдаю твоё доверие. Я никогда не брошу тебя. Я буду с тобой, пока буду нужен тебе. И уйду лишь тогда, когда ты захочешь.

    - Обещаешь?

    - Клянусь.

    Они смотрели, как просеянное сквозь резьбу абажура солнце уплывает во тьму.

    А потом он отпустил её руку, встал и сделал несколько шагов по комнате.

    …и с кукушкой, вдруг прокричавшей «три часа ночных», в маленький мир ворвалось время - растягивая его, расширяя, и затягивая туда ночь, необычный, нелетний холод, болото, виспа, бродящего где-то за гранью видимого…

    …и Джеми, лежащего на печи - который неожиданно перестал сопеть, повернулся и вскочил с негромким ойком.

    - Что? - резко обернулся Арон.

    Джеми сел, свесив ноги, напряжённо вслушиваясь во что-то.

    - Там…

    - Джеми, что вы делаете?

    - Кричит… неужели вы не слышите?

    - Я ничего не слышу.

    Мальчишка, соскользнув с печи, неуверенно подошёл к двери - однако Арон уже мягко, но непреклонно опустил ладонь на его плечо:

    - Джеми, вам явно не стоит этого делать.

    - Но она зовёт меня!

    - Кто?

    Он стоял, дрожа, расширенными до грани радужки зрачками глядя куда-то за дверь.

    - Мама…

    - Что??

    Ташин голос прозвучал непривычно тоненько.

    - Джеми, она умерла, - очень спокойно, размеренно роняя слова, сказал Арон. - Умерла. И вы это знаете.

    Мальчишка не ответил. Лишь дрожащая рука потянулась к дверной ручке.

    - Джеми, туда нельзя! - Арон сгрёб его в охапку. - Это висп, нежить, понимаете?

    - Я иду, иду! - кричал Джеми, вырываясь, жадно вслушиваясь в тишину. - Пустите меня!

    Таша испуганно вскочила.

    - Нет! Назад, Таша, назад!

    И она, отпрянув, смотрела, как Арон держит Джеми крепко, словно в тисках - а тот кричал, изворачивался, пытался ударить, потом вдруг заплакал, моля отпустить, потом снова стал вырываться, молотя кулаками, кусаясь, царапаясь…

    - Нет, Джеми, ДЖЕМИ!

    Крик Арона, внезапная белая вспышка, металлический грохот…

    …и Таша увидела, что отшвырнутый дэй вскакивает с пола, дверь, сиротливо скрипя, по инерции распахивается настежь - а Джеми бежит сквозь ночь к воротам, контуры которых обрисовывает потусторонняя, странная, страшная световая зелень…

    - Таша, не смей за ним… - Арон, сощурившись, смотрел вслед Джеми так пристально, что будь взгляд материальным, он бы прожёг в мальчишке дыру.

    Рука колдуна протянулась к засову…

    …и за миг до того, как его пальцы коснулись дерева - парень запнулся, обмяк и без вскрика рухнул наземь.

    Свечение не замедлило дрогнуть, померкнуть и медленно сойти на миг.

    - И… всё? - Таша вздрогнула от звучания собственного голоса.

    Арон, не ответив, размашисто перешагнул порог, бегом пересёк двор, вздёрнул Джеми за плечи…

    Зеленоватый свет отчётливо обрисовал его тень на холодной росистой траве.

    - Арон!

    Дэй поволок мальчишку к домику - и вдруг, вздрогнув, замер. Медленно обернулся:

    - Ты…

    Он марионеткой повернулся к воротам.

    - АРОН!

    Руки дэя разжались, казалось, сами по себе.

    Оставляя за спиной осевшего на землю Джеми, он сделал шаг.

    И положил руку на засов.

    Перлать твою налево!!!

    Скинутое через голову платье полетело в дальний угол.

    Раз…

    …ну же…

    …два…

    …три!

    …и со всех лап, быстрее, быстрее - туда, где уже распахивались створки ворот, казалось, ждавшие, когда их подтолкнут навстречу мертвенному зелёному сиянию…

    В сверкающем овале света шевельнулась некая фигура - размытая меж реальным и призрачным, между небом и землёй, с сияющим в лодочкой сложенных ладонях изумрудным огнём.

    И, ведомый голосом, звавшим его за собой, голосом, слышимым ему одному - Арон протягивал к ней дрожащую руку.

    - Лора…

    …и на миг увидеть его взгляд, в котором - и нежность, и страсть, и мольба, и восхитительный, какой-то благоговейный трепет, и на один краткий миг увидеть его лицо - будто солнечным лучом озарённое, просветлевшее, с сияющей улыбкой, такое доверчивое…

    …а потом, с клокочущим в глубине горла рычанием, прыгнуть вперёд - между Ароном и существом, притворившимся той, кем не является, той, что давно уже мертва…

    Рычанием?

    …стригнуть воздух короткими острыми ушами…

    …шевельнуть гладким длинным хвостом…

    …ощутить, как перекатываются под бархатистой светло-кремовой шкурой мускулы…

    …и, вытянув когти белой пантеры, уже прочувственно, старательно, более чем недвусмысленно рыкнуть в лицо виспу.

    …что ты делаешь?? Богиня, что ты делаешь?? Что ты можешь сделать - ему??

    …тебе что, жизнь не дорога? Неужели тебе не страшно??..

    Ты даже не представляешь, как.

    А теперь - не пойти бы тебе наксым, а?!

    Тварь отступила, нет - отплыла чуть назад. Свет в её ладонях померк до крошечной искры в левой руке - но Таше только лучше стали видны полупризрачные черты, длинное белое платье, волосы цвета неба где-то высоко над головой…

    Остро полыхнул язычками зелёный огонь.

    - Малыш, ну всё, - тёмные глаза за зеленоватыми отблесками сверкнули знакомыми тёплыми лучиками. - Пошалила и хватит.

    Нет, этого не может быть, не может…

    …она мертва, Таша, мертва!

    А сходство было пронзительным до боли - казалось, это была сама Мариэль… но как? Какие силы могли вернуть её? Таша ведь сама видела, сама…

    …это висп, Таша! Нежить, нежить!! Она прикидывается, притворяется, только и ждёт, чтобы ты потеряла бдительность…

    - Таша, ну хватит, а то обижусь.

    …и уши чуть прижались - виновато, помимо воли…

    …это! Не! Твоя!! Мать!!!

    …попытаться снова оскалиться, но…

    Я не могу, не могу, я физически не могу напасть на маму!

    …тогда доверься пантере.

    - Как ты можешь рычать на маму?

    Сознание будто обволакивало паутиной…

    …оглянуться, чтобы увидеть отсутствующий взгляд оседающего на землю Арона - в никуда…

    …отпусти разум, Таша. Доверься инстинктам. Без страха, без предрассудков, без знаний…

    …пантеру не обманешь личиной, она увидит лишь суть…

    …отпусти.

    Нельзя!

    …а иначе - не сможешь. Умрёшь…

    …и, умерев - убьёшь и их.

    Чарующая паутина вкрадчиво затягивала её за кромку здравомыслия…

    …хватит хныкать. Выбирай.

    …у тебя всего пара секунд. Выбирай…

    …выбирай.

    Белая пантера прикрыла серебряные глаза…

    …и открыла - янтарно-жёлтые.

    В следующий миг она взвилась в прыжке, и секундное промедление не ожидавшей этого твари позволило пантере обрушиться на виспа, повалив его на землю, вонзив когти до самых подушечек лап, сомкнув челюсти на горле твари…

    Оказавшимся очень даже материальным.

    Холодная зелень пламени померкла. В лапах пантеры корчился непроницаемо-чёрный, словно из болотной тьмы сотканный монстр, и лишь лицо ещё сохраняло человеческие черты - резкие, неправильные, страшные…

    Тварь, вскинув щупальце сгущённой тьмы с сияющей где-то в глубине зелёной искрой, вцепилась в шкуру пантеры чуть выше правого плеча.

    Мир для той взорвался жгучей болью.

    Пантера застыла, не в силах сопротивляться, не в силах высвободиться, вдохнуть, взвизгнуть - когда так больно, не можешь кричать.

    И лишь стиснула клыки, сжимая челюсти ещё сильнее, и жмурила затуманенные глаза, и сквозь острую, ослепляющую боль, пульсом ударяясь в висках, пробивалось лишь одно желание - убить. Не отпускать, ни за что, и пусть ценой своей жизни, но убить.

    А боль становилось всё острее, изнуряя, выжигая огнём изнутри. Хрустнула кость, кровь алым окрасила светлую шерсть…

    Сияющий ослепительной белизной шар взорвался у самой головы твари.

    Висп на миг ослабил хватку, отступившая боль вернула силы - и пантера резко рванула морду вверх.

    Хриплый низкий полурёв-полукрик твари рассёк ночную тьму.

    - Таша, в сторону!! - завопил Джеми, вскакивая с колен. - Я боюсь тебя задеть, в сторону, и я её прикончу!!!

    Но пантера либо не слышала слов, либо не понимала смысла. Словно забыв о боли, вцепившись когтями намертво, она рвала и рвала клыками плоть монстра, извивавшегося в её лапах - и в какой-то миг тот вдруг зашёлся в судороге, обмяк, ослаб…

    Ещё чуть-чуть…

    И…

    Чёрное щупальце, извильнувшись, хлестнуло пантеру по глазам.

    Та, зажмурившись, отпрянула - а в следующий миг её отшвырнуло назад с такой силой, что, упав, она ещё пару метров кубарем катилась по траве. Попыталась встать, но не смогла.

    А изломанная, скрюченная тварь из последних сил двинулась, отползая назад, туда, откуда пришла - в болото.

    Вспышка рассекла тьму. Точно в цель метнутый кьор взорвался, окутав виспа белым пламенем.

    - На тебе, тварь! - выкрикнул Джеми. Другой кьор уже сгущался в его ладонях. - Как тебе это, ты, мерзкая…

    Невесть как удлинившееся щупальце, незаметно протянувшись средь высокой травы, обвило его щиколотку и, дёрнув, подсекло. Закричав, Джеми рухнул наземь, кьор, вырвавшись из его рук, метнулся в сторону и взорвался среди пушицы. Та, полыхнув пламенным светом, ярко озарила виспа, медленно уползающего в болото, волочащего за собой Джеми - который визжал от невыносимой боли, но отчаянно пытался уцепиться за сфагнум, вырывая его с корнем, царапая ногтями землю…

    Пантера прыгнула плавно, стремительно, бесшумно, как тень.

    И, обрушившись на спину виспа, одним движением перекусила ему щупальце.

    Вопль твари был таким низким, что скорее чувствовался, чем слышался - казалось, это рокочет сама земля, и рокот этот отдавался эхом в траве, дрожью в костях, невыносимой ноющей болью барабанных перепонок.

    А потом зелёное сияние пронзило ночь, и волна света, словно взрывная, отшвырнула пантеру назад, кубарем пронесла по земле, ударила спиной о стену дома - волна слепящего света, выжигающего глаза, опаляющее лицо ледяным пламенем.

    Который спустя секунды вдруг, вмиг - померк.

    Джеми с трудом поднял голову.

    В ровном свете живого пламени полыхающей поодаль пушицы смутным силуэтом чернел выжженный сфагнум - контуром очертив то место, где нашёл свой конец вилл-о-висп из Белой Топи.

    

    Мальчишка промокнул рукавом кровь под носом:

    - Славная ночка выдалась, ничего не скажешь…

    И, вспомнив что-то, обернулся.

    Пантера сломанной игрушкой белела у стены дома.

    - Таша!

    Он вскочил, шагнул вперёд, тут же, вскрикнув, рухнул, вскочил вновь - и, отчаянно хромая, едва касаясь земли раненой ногой, бегом заковылял вперёд:

    - Таша!!!

    Пантера, ударив по земле длинным хвостом, подняла голову. Моргнула. Тряхнула ушами.

    - Уф…

    Джеми замер, облегчённо перевёл дух - и, шагнув к Арону, осторожно тронул того за плечо:

    - Святой отец?

    Мужчина стоял на коленях. Руки опущены, лицо бессмысленно, потускневшие глаза пусты, как пропасти.

    - Святой отец!

    Вдохнув горьковатого дыма для пущей храбрости, мальчишка потряс дэя за плечи.

    Никакой реакции.

    - Что делать-то, а?..

    Пауза.

    - А ты точно?..

    Молчание.

    - Ладно, ладно, верю, - Джеми устало опустил ресницы.

    - А зря, - сказал поднявший их Алексас.

    Он взглянул на пантеру, которая встала, пошатываясь. Вновь перевёл взгляд на дэя.

    - А ещё легендарный всемогущий телепат, мать его…

    Ударом кулаком по челюсти вышел такой силы, что мужчина рухнул на траву лицом вниз.

    - Прости, Джеми. Я обещал его разбудить? Ещё нет, но очнётся. Ага. А по-другому не вышло бы… Ладно, ладно! Да, без личного не обошлось. Да, я мечтал об этом с того момента, как увидел его приторную улыбочку и общее выражение патокой истекающей… лица. Нет, а вот тут ты неправ. Если бы не вынуждающие обстоятельства - я бы непременно сдержался… Ну что я говорил? Очнулся, красавец.

    Алексас, потирая ушибленные костяшки, с самым мрачным видом смотрел, как дэй поднимает непонимающий взгляд, держась за разбитую губу.

    - Изволили наконец вернуться к нам, наше святейшество?

    - Что…

    - А вы взгляните, - юноша сам с ядовитой усмешкой посмотрел в глаза дэю.

    С каким-то жестоким удовлетворением он наблюдал, как зрачки мужчины ширятся от ужаса.

    - Таша, - прошептал тот.

    И обернулся - чтобы увидеть, как пантера, не ступая на израненную лапу, заносясь, стукнувшись по дороге плечом об дверной косяк, медленно скрывается в комнате.

    - Таша!

    Закричал, вскочил, метнулся в дом.

    - Не волнуйтесь, святой отец, - крикнул Алексас ему в спину. - Ей никто не угрожает. Уже.

    

    Когда дэй влетел в комнату, кончик белого хвоста скрывался за посудным шкафчиком. Арон бесшумно последовал за ней. Оглядел пустую комнату. Подошёл к кровати и опустился на одно колено.

    - Таша…

    Он протянул руку - добившись лишь того, что пантера, рыча, забилась в самый дальний угол, меж стоявших под кроватью двух сундуков. Невыносимо жалобно рыча.

    Кончики его пальцев чуть дрогнули, но не отпрянули.

    - Тише, тише. Это же я, девочка. Я.

    Пантера пыталась зализать рану, но лишь больше её растравливала.

    Она вновь повернула морду к дэю - некогда белую, а сейчас выпачканную в крови и чём-то дёготно-чёрном. Кончик светлого хвоста беспокойно бил по полу. В янтарных глазах стыла боль и молчаливый укор.

    …я тебя защитила. Ты не мог сделать этого сам, и это сделала я. Чего же ты ещё хочешь от меня?

    Оставь меня в покое, человек…

    - Что там? - спросил Джеми, наконец подковыляв к порогу.

    - Пытаюсь её вернуть.

    - А она…

    - Да.

    Джеми ошеломлённо прислонился к посудному шкафчику:

    - Но… но… святой отец… тогда осторожно… она сейчас опасна, она…

    - Она меня помнит.

    - Помнит?

    - Да.

    - Но это же… это же опровергает все знания о либиморфах! Значит, забыв о человеческом, они, тем не менее, не теряют память… сразу, по крайней мере… а, значит, те легенды, в которых говорится о либиморфах, в животном обличье убивших близких людей, врут! Но это же меняет очень многое! - в глазах Джеми искорками разгорался азарт. - Выходит, что того же Харта Арте обвинили незаслуженно… а, учитывая, что он уже ничего не могли рассказать, то, быть может, его подставили! И тогда…

    - Джеми, помолчите, ради Небы.

    Дэй, не мигая, смотрел в глаза зверю. Пантера взгляда не отводила.

    И спустя какое-то время хвост, опустившись на дощатый пол, не взметнулся вновь.

    А потом пантера тихо-тихо подползла ближе и поддела мордой его протянутую руку.

    - Вот так. Хорошо, - плавно, осторожно он положил ладонь на её лоб. - Всё будет хорошо, девочка.

    Дэй вскинул глаза к небу за бревенчатой крышей. Пальцы его лежали на шелковистой светлой шерсти, и он продолжал говорить что-то тихо, успокаивающе, размеренно роняя слова сверкающими каплями, сплетая их в незримое кружево. А пантера смотрела в его лицо, и слушала, и веки её медленно смеживались…

    Когда слова истаяли, дэй отнял руку и мягко позвал:

    - Таша…

    На лежавшую пантеру он при этом не смотрел. Выждал немного, стащил с кровати одеяло - и, нагнувшись, накрыл им дрожавшую девушку, свернувшуюся калачиком, обняв себя руками.

    Словно в тумане…

    И воспоминания - урывками…

    Богиня, как же больно…

    - Тихо, тихо. Потерпи немного, хорошо?

    Обхватив Ташу за талию, дэй бережно вытащил её из-под кровати и, укутав получше, подхватил на руки.

    Она подавила крик, когда он задел раненое плечо - лишь застонала сдавленно.

    - Прости, девочка, прости, - шептал Арон, опуская её на постель, - не уберёг…

    Таша вскинула глаза, светлым серебром горевшие на перепачканном лице.

    - Неба, - слова с трудом сорвались с губ, - как же тяжело возвращаться…

    - А о чём ты вообще думала, когда отпускала разум? - Джеми, видимо, предположив, что срок действия его молчания истёк, сходу взвился кострами. - Ты вообще не должна была вернуться!! Этому тебя тоже не учили??

    - Учили… - она, кашляя, повернула голову и сплюнула на пол - кровью.

    Неба, лучше б висп меня убил…

    Не мучилась бы…

    - Что он со мной сделал?

    - Плечо рассечено до кости. И, похоже, ключица сломана, - Арон осторожно положил ладонь на рану. - Потерпишь ещё немного?

    …боль взорвалась в плече раскалённым свинцом.

    О Неба!!

    Таша вцепилась пальцами в простынь, закричала, забилась - но он вдавил её в матрац:

    - Таша, по-другому нельзя!

    - Не хочу, не надо!!!

    Она почти визжала:

    - Отпусти, прекрати, прошу!!!

    - Ещё немного, Таша. Ещё чуть-чуть…

    …и боль исчезла - так же мгновенно, как и появилась.

    Таша скрючилась на кровати, тяжело дыша.

    - Всё. Всё позади, - дэй коснулся рукой её макушки. - Прости, я… мне пришлось…

    - Хватит, а… - Таша, ещё не отдышавшись, ощупала ключицу, где тонкой линией пересёк кожу длинный белый шрам. Плечо не болело, лишь саднило немного. - Это ты прости. Что я как… как…

    …истеричка?

    На тебя бы посмотрела!

    - А… откуда у тебя кровь?

    Дэй смотрел на неё. Нижняя губа разбита, верхняя - искусана.

    - И когда ты перекидывалась, - тихо сказал Арон, - ты уже знала, что сможешь стать пантерой?

    - Нет. Я просто забыла о том, что не смогу ей стать.

    - А почему отпустила?..

    - Потому, - Таша ответила даже удивлённо. - Иначе мы бы погибли.

    - Глупенькая. Неужели ты не понимала, на что идёшь?

    - Понимала. Но не могла не отпустить. И, быть может… просто вспомнила, что у меня есть ты.

    Но в ответ на её слабую улыбку он не улыбнулся.

    Джеми наконец решился застенчиво кашлянуть:

    - Так значит, - уточнил он, - уязвимым местом виспа было это… щупальце?

    - Получается, так.

    - А как ты это поняла?

    - Так же, как и ты. Когда она сдохла.

    - ??

    - Ну, в тот момент я всего лишь хотела не дать ей утащить тебя. А оно вон как обернулось, - Таша села на краю кровати, коснувшись босыми ступнями пола, придерживая одеяло на груди. - Хотя, оглядываясь сейчас, понимаю, что искра-то неспроста в этом самом щупальце была.

    - Да, пожалуй… - Джеми задумчиво почесал в затылке. - А, может, эта искра у него как бы… сердце?

    - Ты у нас всемогущий маг. Вот и думай.

    Таша потёрлась лбом о плечо Арона. Дэй сидел, сгорбившись, скрестив на коленях руки с безжизненно опущенными пальцами.

    Только не надо реквием по себе-никчёмному отпевать, а?

    - А может ли у него быть сердце? Эта же тварь, похоже, не из плоти и крови была, а из… а кстати, - оживился Джеми, - как она… на вкус?

    - Пустить её на жаркое решился бы только обладатель весьма специфического вкуса. Мерзость, - Таша скривилась. - Как… прогорклая вата, пропитанная солёными маслянистыми чернилами.

    Видимо, воображение Джеми тоже практиковалось в губительстве своего владельца. Во всяком случае, передёрнуло его - будто ошпарился.

    - Мне даже интересно, - миг спустя задумчиво вопросил мальчишка, - сколько протянул пресветлейший магистр… Если для нас первая же ночь окончилась весьма плачевно.

    - И как она не показала себя во всей красе ещё во время постройки дома… Вот и мне интересно, - не дождавшись какой-либо реакции дэя, Таша резко встала. Шагнула мимо Джеми в гостиную, подняла с пола своё платье и направилась к двери в ванную. - И кое-кому желательно всё-таки сделать что-нибудь с твоей лодыжкой, Джеми.


    Когда Таша вышла из ванны минут десять спустя, - одетой и хорошенько отмытой нескончаемой и незамутняемой водой из обнаруженного зачарованного умывальника, - Джеми ждал её в кресле. Довольный, как пёс, закрытый на ночь в мясной лавке.

    - И что скажешь хорошего?

    - Ну, во-первых, святой отец залечил мне ногу, - он радостно покрутил лодыжкой. - А во-вторых - я понял, в чём фокус этого виспа.

    - С чего бы это?

    - Ну, я залез в те сундуки, которые стояли под кроватью, и…

    - Ты залез в сундуки почившего владельца дома??

    - Ну знаю, что неэтично - зато я нашёл там разгадку!

    Таша, сложив пальцы щепоткой, молча коснулась своего склонённого лба. Потревоженную память мёртвых нужно чтить.

    Бесконечно гордый собой Джеми между тем демонстрировал Таше небольшой, с ладонь величиной портрет: темноволосая женщина, лет сорока, с миловидным круглым лицом приветливо улыбалась Таше.

    - Это было в одном из сундуков. Вместе с платьями, побрякушками и прочими женскими вещичками, - пояснил мальчишка. - А в другом, с вещами мужскими, лежало вот это.

    «Вот это» оказалось также портретом, но чуть большего формата, где лицо знакомой уже женщины соседствовало с мужским: немолодым, приятным, светлоглазым, с высоким лбом, на который вдохновенно спадали русые кудри.

    - Думаешь, это и есть пресветлейший магистр?

    - Руку готов дать на отсечение!

    - И так верю, - вздохнула Таша. - А почему портрет женщины в чёрной рамке?

    - Вот в этом-то всё и дело! Конечно, что всё лишь догадки, но… готов дать ещё одну прядь, что это - жена нашего магистра. И, как можно догадаться - безвременно почившая.

    …вот и разгадка, почему уединенное жилище отшельника вовсе таковое не напоминает.

    - И в чём же дальше заключается всё твоё дело? - помолчав, уточнила Таша.

    - Дальше опять одни догадки, но… - Джеми задумчиво отложил портреты на стол. - Эта тварь, как мы имели возможность выяснить, каждому видится тем, кого он любил и потерял, так?

    - Похоже на то.

    - И в последние столетия ничего о ней слышно не было, и она, подобно нашим гномам, успела превратиться в легенду?

    - Верно.

    Джеми встал. Прошёлся туда-сюда по комнате.

    - Смею предположить, что некогда висп таки впал в спячку, - подбадривая себя оживлённым жестикулированием, сказал он. - И что жена пресветлейшего магистра почила не так давно.

    - И как эти факты связаны друг с другом?

    - Ты видела где-нибудь поблизости могилу?

    - Нет… нет, - Таша удивлённо моргнула. - Кстати, странно…

    - А вот здесь я как раз ничего странного не вижу. У нас многие ушедшие на покой волшебники селились в уединенных местах, а болото - уж куда уединеннее. И хоронить себя эти волшебники всегда завещали в этом самом болоте.

    - Где?

    - В болоте, - повторил Джеми. - А что? После смерти сливаешься с природой, никакое зверьё не доберётся, а ещё болото, как известно, обладают отличным мумифицирующим действием - лучше только стеклянные гробы, которые некоторые некромантов использовали… Кхе. Так вот. Уезжая в место своего уединения, волшебник всегда оставлял какому-нибудь своему другу в городе нож-смертник… а, ты не знаешь? Ну это такой нож… Волшебник его всегда сам куёт и лично в руки новому владельцу отдаёт, а владелец всегда должен нож на видном месте держать. Если лезвие зелёным налётом покроется - значит, «кузнец» в беду попал, выручать надо, а если заржавеет - значит, выручать уже некого… Слышала?

    - Да, в легендах о таких говорилось. А почему хоронить должен именно волшебник?

    - Во-первых, традиция, во-вторых - так тело же надо подальше занести! А в топь простой смертный точно не сунется. Вот друг-волшебник, заговаривая себя на невесомость, и совершает погребальный обряд, ступая по непроходимой трясине, аки посуху.

    - А какое отношение всё это имеет к виспу?

    - А ты ещё не поняла? Пресветлейший магистр похоронил свою жену в Белой Топи. Дальше сама догадаешься или как?

    Таша задумчиво встряхнула одеяло, которое держала в руках:

    - Он применил заклятие, зашёл поглубже… висп, спавший где-то в топи, услышал магию, и спустя пару дней, окончательно проснувшись, принял облик его жены, чтобы выманить несчастного магистра из дому?

    - С чем и справился успешно. А заговоренная дверь, скорее всего, спустя пару дней захлопнулась сама - вот и разгадка открытых ворот, но запертой двери… Ну что ж, рад, что…

    Он вдруг запнулся. Потупился.

    - Что «что»?

    - Нет, мне нельзя!

    - Что нельзя? - вконец запуталась Таша.

    - Ехидничать! - выпалил Джеми. - Я же твой рыцарь, а рыцарь не может со своей госпожой… так….

    Она внимательно взглянула на его унылую мордашку.

    - А я разрешаю тебе… ехидничать, - вдруг сказала Таша.

    Мальчишка поднял глаза - видимо, с недоверием отнесшись к собственным ушам:

    - Что, серьёзно?..

    - Серьёзно. Ибо твоей госпоже, чувствуется, скоро наскучит слышать от тебя одни лишь учтивости и любезности. А вот перепалки с тобой поддерживают её в тонусе… А сейчас - иди-ка спать, рыцарь. Пара часов у нас ещё есть, - Таша уже шла в комнату за посудным шкафчиком. - И да - я тоже рада, что моё светловолосое мышление справилась со столь сложной умственной задачей.

    - Как ты догадалась?! - вырвалось у него.

    - Не знаю. Дедукция?

    

    Фонарик на тумбе приглушённо сиял разноцветом. Арон всё также сидел на краю кровати. Безжизненный. Бессмысленный.

    Таша, опустив одеяло в изножье, села с другой стороны, поджав под себя озябшие ноги. Пару ударов маятника задумчиво смотрела на дэя - а потом подвинулась ближе и, сидя за его спиной, удержала уже было вставшего мужчину, обвив его шею руками.

    - Не будь жадиной, - тихо сказала Таша. - Ты спасал мне жизнь столько раз - так дай возможность хоть раз отплатить тебе тем же.

    Дэй долго молчал.

    - Я думал, что смогу защитить тебя от всего, - он закрыл лицо руками, и в этом жесте читалась усталость, горечь и непреодолимая грусть. - Но я забыл, что не был рождён защитником.

    - А защитниками и не рождаются.

    - Не в моём случае.

    - Когда-нибудь все да ошибаются. И, думаю, тебе ещё не раз представится шанс сделать работу над этой ошибкой, - Таша, мельком улыбнувшись, принялась тихонько покачивать его из стороны в сторону. - Хотя на ошибки каждый имеет право.

    Он неохотно, но поддался.

    - Только не я.

    - Арон, эта тварь владела какими-то чарами… искусством влезать голову, вопреки чувствам, вопреки логике, вопреки всему. И у неё были тысячи лет, чтобы… усовершенствовать своё мастерство. Никто бы не справился. Даже ты.

    - Но ты справилась.

    - Не я. Зверь во мне.

    …детка, оставь его в покое. Разве тебе ещё неясно, что в нём говорит уязвлённое самолюбие?..

    Заткнись по-хорошему, а?

    - Таша, я не имею права на ошибку. Не в том, что касается тебя, - его плечи вдруг дрогнули, и, напрягшись, он вновь замер в безжизненной неподвижности. - Ты ребёнок, я - взрослый. Я взял за тебя ответственность и должен её нести.

    - Арон…

    - И больше никаких бдений со мной, - он мягко разжал её переплетённые руки и встал. - Тебе пора спать.

    - Останься.

    Дэй оглянулся.

    Таша смотрела на него снизу вверх, и взгляд серебристых глаз почти молил.

    - Побудь со мной. Останься, - тихо повторила она. - Этой ночью мне уже не заснуть.

    Наверное, с минуту он, чуть прищурившись, задумчиво всматривался в её лицо.

    А потом, вздохнув, потянулся за лежавшим в изножье одеялом:

    - Ну что ж… заодно проявлю себя заботливым отцом, - Арон встряхнул одеяло, расправляя. - Ложись давай.

    Таша охотно откинулась на подушку. Пуховое одеяло накрыло её с головой.

    - Сейчас, - он откинул верхний край рукой. Заботливо подоткнул боковые. - Так нормально?

    - Хорошо, - она мирно сложила руки поверх одеяла. Улыбнулась. - Мур.

    - Хорошо получается. Даже так.

    - Ну, я же кошка.

    Арон осторожно опустился на краешек кровати, не отводя зеленоватых сейчас глаз:

    - Пообещай мне кое-что.

    - Смотря что.

    - В следующий раз - оставь меня. Не вмешивайся.

    Таша фыркнула. Зевнула:

    - И не подумаю. А ещё раз об этом заикнёшься - решу, что облучение зелёным светом не прошло бесследно для твоей психики.

    - Таша, я не шучу.

    - Я тоже, - она серьёзно взглянула на него. - Тех, кого любят - не оставляют. Никогда. И хватит об этом, ладно? Лучше… расскажи мне сказку.

    - Сказку?

    - Ага. Или… спой колыбельную. Ну, раз уж ты решил проявить себя заботливым отцом.

    …ну наконец-то оттаял, мальчик равнодушный!

    - Ладно, будь по-твоему, - в его взгляде искрились смешинки. - Только должен предупредить, что у меня нет надлежащего опыта.

    - Учиться никогда не поздно, - глубокомысленно заявила Таша. - Неужели ты никогда никому не пел колыбельные?

    - Детям - нет. И то, что пел… Слишком уж личные колыбельные получаются.

    Таша притихла. Его взгляд не закрылся, нет - просто стал задумчивым.

    Чересчур задумчивым…

    - Да, - вдруг сказал Арон.

    - Что?..

    - Раз при всём богатстве выбора другой альтернативы нет - придётся петь такую. Кто знает - может, и вправду тебя убаюкаю.

    - И не надейся!

    - Посмотрим.

    Он не стал прокашливаться или усаживаться поудобнее. Просто некоторое время смотрел на свет, зеркально сиявший в его глазах - а потом запел мягким, тихим лирическим баритоном.

Тихо искрится небесная синь,
Залиты лунным сияньем равнины.
Где-то в кольце светломглистых вершин
Дышат покоем ночные долины.

Тая зеркально в сапфирах озёр,
Лунная нить сплетена над водою.
Ждёт тебя тихий зазвёздный простор -
Только меня не зови за собою.

    Интересно, вспоминает или придумывает?

    Почему-то кажется…

    …а Неба его знает…

    А ресницы словно сами по себе тянулись книзу…

Стань лунным ветром, стань светом в ночи -
Там, среди звёзд, что смеются так звонко,
Там, где, сплетя ломкой тропкой лучи,
Месяц скользит посеребренной лодкой.

Он на руках тебя будет качать,
Тихо баюкая звёздным прибоем,
И, улыбаясь, о чём-то молчать…
Только меня не зови за собою.

    Голос был окутан дымкой предсонья.

    «Посмотрим»…

    И почему-то вдруг вспомнить его лицо и взгляд, обращённый к той, которую он когда-то баюкал, - той, что давно стала призраком, но и сейчас, как тогда - и всегда, наверное - любима…

    И на один краткий миг, прежде чем провалиться в сонную черноту, со странным, неясным самой себе чувством - понять…

    …он никогда не будет смотреть на тебя так, как смотрел на неё.

Мне не забыть о печальной земле,
Места мне нет на небесных просторах:
Я разучился полётам во сне,
Я потерялся в иных небосклонах.

Нет, не зови, не зови за собой,
И, уходя по дороге зазвёздной -
Стань моей самой далёкой мечтой,
Самой короткой и сладостной грёзой…

@темы: Рианнон, Та, что гуляет сама по себе