Мужчина лет сорока хлопнул дверцей машины. Привычный писк сигнализации утонул в шуме стройки напротив. Мужчина поморщился и ленивым жестом опустил ключи в карман пальто. Он не любил громких и неприятных звуков. Он не любил пригород, растущий и сливающийся с центром в громадину мегаполиса. Он не любил почти ничего из того, что его окружало.
Мужчина взглянул на тополь, покосившуюся дверь подъезда, обернулся, вздохнул и вошел в дом. Старые стены встретили его непривычным запахом гнили, ощущением навалившейся тоски и парой десятков кривых ступеней, поднимающихся на второй этаж. Мужчина постучал.
- Кеша, сколько лет, сколько зим! - Старушка сама открыла дверь. Ни одна черточка не дрогнула на ее лице, когда карие, почти черные глаза хлестнули жестким взглядом.
- Я ведь просил, Зинаида Петровна…
- Прости, Кешенька, запамятовала, чего просил-то?
- Не называть меня так. - Голос Иннокентия стал угрожающе тихим. Старушка отмахнулась:
- Да что ты, родимый, такой грозный? Руки, поди, болят?
Иннокентий вздернул бровь, но промолчал. Привычным жестом бросил пальто в услужливо подставленные руки Евы, так же молча кивнул девушке и прошел в кухню.
- Ну-с, дружочек, присаживайся. Чайку?
- Нет, спасибо. Я не за чаем пришел. Я хотел бы знать…
- Все хотят знать. Кризис, кризис вокруг - всем надобно знать. А знаешь ли ты, что количество ответов ограничено?
- Охотно верю, но если возвращаться к тому, зачем я пришел…
- Подожди, милок, подожди… Сегодня у меня еще будут гости, тебе небезынтересные, подожди.
Пианист знал, что спорить с этой женщиной совершенно бесполезно. Он вновь вздохнул, откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Старушка молчала, Иннокентий начинал ее ненавидеть. В дверь постучали. В кухню вошел парнишка лет шестнадцати. Взъерошенный и явно чувствующий себя не в своей тарелке, только вот голубые глаза полыхали недобрым, толику нервным свечением, выдавая отсутствие смущения - скорее, яростное желание как можно быстрее узнать, что же происходит вокруг.
- Игорь.
- Иннокентий.
- Зинаида Петровна. - Бабулька присела в реверансе и улыбнулась, протягивая Игорю красное яблоко.
- Баб Зин, они же знают, как тебя зовут. - Ева, бесшумно проскользнувшая в кухню, принялась доставать чайные чашки.
- Не смогла удержаться. - Обезоруживающая старушечья улыбка всё еще настойчиво рекомендовала Игорю яблоко. Он пробубнил что-то вроде «спасибо», взял яблоко, опустился на стул и так сосредоточенно вгрызся в хрустящий фрукт, что Иннокентий вздрогнул.
Хруст длился недолго. Считанные секунды - и тонкий стилет прошил позвонок противника. Второй клинок вошел в горло еще до того, как черная тень успела проникнуть в комнату. Тяжелый бархат штор не шелохнулся. Глубокая тишина вновь укутала комнату в теплое и черное. Он небрежно сдул частички пепла с лезвия, меланхолично вздохнул и продолжил смотреть на луну.
- Кешенька, что случилось? На тебе лица нет…
- Ничего. Привиделось.
- А мне вот тоже… - попытался вставить Игорь, но пальцы сами поднесли яблоко к губам, словно кляпом затыкая рот.
- Кушай, Игорюша, кушай. Сейчас и чай будем пить…
- Баб Зин…
- Тоже яблочко хочешь? - Старушка протянула Иннокентию фрукт, в голосе явно читалась угроза.
- Нет. Молчу.
Ева рассеянно улыбалась, окидывая компанию взглядом, и теребила серьгу. Настойчивый стук заставил всех, кроме нее, вздрогнуть. Девушка как-то особенно тщательно заправила прядку непослушных волос за ухо, глубоко вздохнула и упорхнула в прихожую.
Он остолбенело уставился на рыжий ураганчик, запыхавшийся и зеленоглазый, распахнувший ему дверь. Рука его дрогнула, поднялась к ее лицу и поправила выбившуюся из прически прядь. Пальцы словно прикасались к мёду, теплому и ароматному. Ева, не моргая, смотрела на Павла. Зеленые глаза утопали в сером. Он моргнул, прогоняя наваждение. Она отступила назад.
- Добрый день. Проходите, пожалуйста. Вас все ждут.
- Все?
- Проходите-проходите.
Павел вошел в кухню. Баба Зина с победным видом взглянула на общее замешательство. Племянник и лучший друг на одной кухне где-то у черта на куличках! Это ж надо! Князев недоуменно воззрился на гитариста, Игорь подскочил со стула, все еще дожевывая яблоко, и лишь молча сверлил взглядом дядьку.
- Вот и собрались. Опаздываете, Павел, нехорошо.
- Пробки... - Зачем-то попытался оправдаться тот, но осекся, вновь встречаясь взглядом с Евой.
Хрупкая женская ладошка в его руке. Где-то за стеной поет соловей. Рассвет только-только занимается за границей серого камня. Она смотрит на него, но мысли девушки витают так далеко, что пробраться сквозь ивовый кустарник заклинаний совершенно невозможно. Она была единственной, чьи мысли он не мог прочитать. Она была единственной, кого он мог любить. Только она могла прикасаться к его стрелам. Только для нее он слагал строки стихов, только для него она плела заклинания.
Ева опустила взгляд, отвернулась. Он отчаянно хватал губами воздух. Ликование в лице старушки только возрастало.
- Итак, - начала она. - Вы оказались на моей кухне не для того, чтобы задать свои вопросы. Вы оказались здесь, чтобы помочь мне найти ответы. Каждый из вас уже должен был получить оружие, верно?
- Меч.
- Лук.
- Стилеты.
- Замечательно. Замечательно.
- Что ж замечательного?
- Замечательно то, что прошлые жизни все же не остались безучастными к тому, что произойдет в будущем. Если бы сейчас вы не обладали оружием, мы потратили бы много драгоценных часов на то, чтобы открывать Врата и возвращать то, что принадлежит вам по праву, но укрыто во времени. - Казалось, старушка вовсе не обращала внимания на те взгляды, которыми обменивались трое ее гостей. Каждый из них счел бы бабульку сумасшедшей, если бы не все те вопросы, что роились в головах. - Обретение еще не завершено до конца, но как только мы приоткроем Занавес, оно случится.
Павел сломал в пальцах стрелу. Металлический наконечник, заточенный до бритвенной остроты, воткнулся в паркет, тончайшее древко покачивалось, слабо пружиня силой, сизые перья с легким шипением растворялись в воздухе. Игорь сдавленно охнул, Иннокентий нервно улыбнулся.
- Что это?
- Ваш дух.
- Что?!
- Дух. - Чай малиновой струйкой наполнял чашки. Голос Евы звучал приглушенно. - Он проходит с вами сквозь все жизни, только в самые тревожные времена обретая форму. Далеко не каждый способен его чувствовать настолько, чтобы воспринять и возродить к жизни. Вы - смогли. Так как дух ваш силен невероятно, то он стирает все лишнее, что могло бы встать на пути его развития. Талант - одна из его граней. - Девушка выразительно посмотрела на пианиста.
- Ты хочешь сказать, что я не могу играть, потому что некий дух сжирает эту мою способность?
- Не сжирает, Иннокентий, вовсе нет. Он притупляет эту грань, развивая другие.
- Зачем?!
- Кризис. - Баба Зина взяла в руки чашку. - Мне тополиный лист сказал.
- И финансистам тоже? - Павел натужно ухмыльнулся.
- Мы не говорим о деньгах, мы говорим о силе. Зло пришло в мир.
- А при чем тут мы?
- Вы-то, может, и не при чем, а вот струны ваши - очень даже.
- Струны?
- Судьба. - Лаконично произнесла старушка и шумно отхлебнула чай.