Прогулки по воде. Дорога под водой.
Ничто не исчезает.
Ничто не может сохранить свою
Первоначальную форму.
Ничто не может сохранить свою
Первоначальную форму.
От порога дома протянулась тонкая, легкая линия солнечных лучей, как изысканный шлейф, нежно покрывая путь по лестнице. Древние-древние ступеньки, безжизненный камень медленно и неохотно согревается. Утренний ветер лениво шелестит чем ни попадя, гоняет по двору безымянные соринки, скрипят старые качели.
Идиллия.
Тоска.
Тонкая, легкая грусть.
Утро.
Грустим…значит, хотим показаться ранимыми? Грустим, чтобы нас пожалели? Грустим, открываем перед миром свою слабость? Просим милости?
Тихо-тихо, кружась в воздухе, как осенний листок, опускается на площадку маленькая девочка. Красавица, тонкие черные дуги бровей, тонкий алый полумесяц улыбки. Тонкая, как тростиночка, тонкие бледные пальчики сжимают золотое зеркальце.
Познакомимся с этой маленькой девочкой, прилетевшей откуда то сверху, её зовут Моно и у неё вьющиеся белые, как снег, волосы, поразительно мягкие, поразительно тонкие.
И веки тонкие, с оттенком прозрачности, как у новорожденных котят, а глаза...глаза черные и блестящие, как лоснящиеся на солнце маслины.
В её манерах видится, как мираж, античность. Что-то подсказывает, что в детстве Афродита была бы такой же, если бы родилась не в раковине, подобно диковинной жемчужине, а из лона земной женщины. Но могла бы земная женщина подарить божественному существу столь нежные и прекрасные черты, нет…только морская пена да перламутр могли наделить Афродиту её красотой. Возможно, Моно породили далекие небесные звезды.
И шлейф солнечного света, казалось, раскинулся, как статный господин в своих покоях, на пороге только для того, чтобы её тонкая ножка, одетая в изящный черный башмачок, украшенный маленьким белым бантиком, ступила на эту солнечную дорогу.
Так привычно и так не случайно ударялись маленькие каблучки об флер света, Моно знала, зачем идет в этот дом, кажется, что она спешила туда.
Грязный подъезд с наспех выкрашенными в синий цвет стенами, три лестничных площадки и поворот направо, Моно не коснулась своими бледными пальчиками звонка, даже не постучалась. Она направила маленькое золотое зеркальце на дверь и промолвила.
-Дух, живущий в кусочке мертвого древа, проснись и поговори со мной.
Её голос, звонкий как трель колокольчика, томный как вечерний закат, легкий, как белоснежное перышко, этот голос разрезал тишину надвое, в гудящей затхлой атмосфере воздуха, казалось, теперь сочится прозрачная кровь молчания стен.
Входная дверь в квартиру, старая, со скоблившейся бордовой краской, напоминающей ржавчину, закрытая всего на один замок. Эта дверь мерно и протяжно загудела, подернулась дымом. Кажется, сейчас загорится, вспыхнет. Дым усиливался, и вот уже и дверь не видно... Черный, зеленый, фиолетовый, красный, как от котла бабы Яги, во время создания зелья-варенья.
Какой-то мальчик спускался по лестнице, а увидев дым, испугался и побежал, что есть мочи.
Моно заметила его и крикнула:
-Не волнуйся!
Но вам бы этот крик тоже не помог, правда?
Наконец то, дым стал рассеиваться, а двери…уже не было. Вместо неё перед Моно возник маленький человечек.
Невероятно странный дряблый старичок, с длинной белой бородой местами выкрашенной в грязно-ржавый цвет. Кожа его носила гнилисто – болотный оттенок, щеки золотились пятнами, как при лихорадке. Глаза его были воспалены и сильно слезились – сверкали, как два изысканных рубина с золотым зрачком – центром. Одежда на нем была сильно изношена, имела выцветший грязно серый цвет и местами выглядела, будто проеденной молью. Самое диковинное, что в нем было – это нос, длинный и острый, как у Буратино с вытянутыми щелочками – ноздрями.
Ростом он был с метр, ниже человеческих лилипутов. Увидев Моно, он насупился, сощурил свои старые подслеповатые глаза и галантно, насколько позволяет его преклонный возраст, поклонился.
-Что вам угодно, мисс? Чем мы обязаны такому неожиданному визиту?
-Дедушка, - промолвила Моно, подняла свои черные глаза на старика и грустно вздохнула, - неожиданный ли он? Наша принцесса стала чаще грустить и стареть, поговаривают, что у неё уже появился 300-тый седой волос! Я не могу в это поверить, как у неё могут быть седые волосы! Говорят, что на переносице глубоко в кожу ей врезались морщинки печали, но какие морщинки могут быть у нашей принцессы? Разве у принцесс могут быть морщины? Разве может печаль овладеть прекрасным лицом?
-Прекрасным?!... – старик усмехнулся, - Мисс, вы 20 лет не видели её!
-20 лет… – Моно задумалась, - это же как…20 золотых крупинок в жаркой пустыне, стоит ли об этом говорить, как о чем то стоящем? Я хочу увидеть её, пропустите меня…дедушка.
-Мисс…милая Моно…я не вправе держать вас, но то, что вы увидите очень сильно расходится с тем, что вы помните о ней. Двадцать лет, а если вам угодно, 20 песчинок прошли, за это время, мисс Моно, не вы посещали её, других она звала, другие приходили к ней, истоптали порог до состояния тленности. А потом…тишина и молчание надавливали на раны, образуя проказу на душе – одиночество. Отсюда седина, отсюда морщины. Мисс Моно, только не обманывайте себя, ведь это уже не та девочка, которую вы знали.
Моно рассмеялась, звонкие переливы смеха быстро наполнили её до краев.
-Дедушка, какой вы смешной! А кто это, по-вашему? Мальчик теперь?
Старичок грустно вздохнул, отвернулся от собеседницы и стал упорно рассматривать грязные синие стены подъезда, стараясь отвлечься от тяжких мыслей.
-Устал я мисс Моно, устал от жизни такой…. Хотелось с вами поговорить совсем на другую тему, например, о моей осиновой роще, где когда-то благодаря великому солнцу и матушке земле смог я представить этому миру свой первый стебелек, робко и несмело, покачивался на ветру, ожидая дождя, как манну небесную. Тогда, такой молодой и любопытный я наблюдал за моими собратьями – статными и высокими деревьями. Они же расставили свои руки-ветки в разные стороны, образуя причудливую корону, мисс Моно, мне тогда казалось, что они владыки мира. Прошло время, я вырос и стал таким же, но…не находил в себе того, что восхищало меня в них. Теперь меня восхищало только небо, я стремился к нему, рос, все выше…выше. Потом меня срубили и сострогали дверь, знаете, мисс Моно, я забыл, что меня так привлекало в небе. Теперь мне кажется, нет ничего величественнее тишины подъезда и нет ничего дороже, чем покой моей хозяйки. Но это пока, пока я имею форму двери…когда-нибудь все опять изменится.
Все время пока старик говорил, Моно внимательно слушала его, и смотрела, смотрела, смотрела. Что-то тоскливое наполняло до краев черную бездну её глаз.
Воцарилось молчание, прерываемое тихим треском счетчика на первом этаже, наконец, она прервала шелк немоты этих мгновений.
-Дедушка, а я 20 лет не менялась...с того момента, как принцесса создала мой образ маленькой девочки, да, с того момента ничего не изменилось! А я хочу, я хочу измениться, вырасти, состариться или стать мальчиком, или деревом, хоть кем-то, мне надоело летать над миром…мне хочется ползать или плавать! Все это время меня утешала мысль, что все, кто был создан принцессой, никто из них не меняется, и она сама тоже. Когда же я услышала про седину и морщинки, мне стало грустно, - она прервалась и перевела дыхание, печально опустив взгляд на белые бантики на башмачках. - Я должна поговорить с принцессой, пусть даже я не узнаю её старой, пусть, даже если седина на волосах сможет испугать меня…
Только застывшее, сонное время, разнеженное под лучами живительного солнца, было свидетелем сего странного разговора.
Старичок смотрел на Моно воспаленными глазами, выдавив на своем лице какое-то искривленное подобие улыбки.
-Мисс, проходите уже, я не держу вас, - прохрипел он осипшим голосом и, кряхтя, отошел в сторону, Моно же шагнула в темную бездну квартиры, - надеюсь, Мисс, вам удастся спасти её, тут ведь дело не в морщинках… - добавил он.
Уже через секунду на лестничной площадке размотала свой шматок длинной и липкой паутины госпожа Обыденность. Старая, изрядно потрепанная временем дверь вновь казалась самой заурядной, ни тумана, ни чудес, ни даже банального скрипа…
В какое царство шагнула Моно? Тут было темно, грязно и пахло пылью и затхлостью. В прихожей, с желто-болезненного цвета обоями, на вешалке висело одинокое серое пальто, рукава, слегка стершиеся на локтях, обреченно вертикально стремились к полу – в этом зрелище было что-то жалкое и жалостливое.
В коридоре линолеум с орнаментом черепицы тихо отзывался на каждый шаг Моно, из единственной комнаты квартиры слышался мерный гул телевизора. А напротив него…в старом ободранном кресле сидела принцесса.
Хоть старик и предупреждал Моно, говорил ей, чтобы она ничему не удивлялась. Но теперь…увидев принцессу, девочка не смогла сдержать крик изумления и страха.
-Принцесса! Принцесса! Что с вами стало! Как вы изменились! – воскликнула Моно, щеки её запылали болезненным румянцам, и глаза заблестели - нет-нет, да потекут слезы.
Женщина, названная принцессой, удивленно повернула голову на звук и в ужасе вскочила, пятясь назад.
-Кто ты?! – возопила она визгливым голосом.
Моно с нескрываемым отчаяньем осмотрела её с ног до головы.
Женщине сегодня исполнилось тридцать лет, но выглядела она порядком старше своего возраста, почти старуха. Высушенная и костлявая, с угловатой фигурой, одетая в бесформенный темно-зеленый свитер с прожженной дыркой от сигареты на животе и в протертые джинсы. Грязные и лохматые волосы были распущены, как-то спутаны, как-то висели темными клоками. Лицо сероватого оттенка, бледное и старое, испещренное несколькими морщинами, и синие-синие круги под глазами.
Возможно, этот образ был гиперболичным и слишком болезненным, возможно, она выглядит не так старо, возможно, просто освещение было такое плохое, но это то, что увидела Моно, вопрос же слетевший с уст принцессы расстроил девочку еще больше.
-Как…вы не узнаете меня, принцесса? Это же я…Я…Моно! Помните ли? Ведь вы нарисовала меня, моё чудесное волшебное зеркальце, страну по ту сторону Радуги... Вы…забыли?... Вы правда забыли? Я не верю в это! Не верю! Принцесса! Меня это пугает больше, чем все седые волосы на вашей голове, меня это пугает больше, чем все эти страшные морщины, когда вы успели забыть?...
Страх, минуту назад заполнявший глаза женщины до краев, испарился, оставив место чувству невероятного изумления и шока, она заламывала свои бледные, будто светящиеся белизной руки с синими ветвлениями вен, закусывала потрескавшиеся от недостатка витаминов губы, а плечи её слегка тряслись, как от озноба или подступающих рыданий.
-Боже…за что мне это, как такое могло произойти… Я не верю тебе... Откуда ты знаешь все это? Нет, такого не может быть, картины не оживают, я просто сплю. Просто сплю.
Моно решительно шагнула в сторону принцессы.
-Людям кажется, что они спят всегда. Ваша жизнь протекает как сон, вы едва можете запомнить её яркие моменты. А ведь я, совсем недавно, приходила к вам, и вы, принцесса, были маленькой девочкой! Вы рисовали при мне радугу над моим миром. Возводили замки и придумывали мне друзей, помните, я тогда пообещала, что когда вы позовете меня в следующий раз, я покажу вам то, что вы создали. Но вы больше не звали меня, не вспоминали обо мне…забыли. Наверно, в этом глубоком сне я была не ярким моментом. Но…принцесса, - Моно взяла женщину за шершавые руки и пристально посмотрела в её карие глаза, - если и так, то неужели ярче меня были картины после, те, на которых страшные злые существа разрывают плоть своих жертв, или, те картины безрадостных пейзажей, погруженных в дремоту апатии. Это…ярче? Если и так, то почему я вижу вас такой тусклой?…
Женщина сначала судорожно сжала холодные ладошки Моно, потом с силой отдернула свои ладони.
-Наваждение, - прошептала она, сжав виски, - я не помню тебя, я больше не рисую... Прочь! Уходи отсюда! Я не знаю, чья это шутка, но, если я в таком состоянии, это не значит, что надо мной можно так шутить! Как тебя там зовут? Моно? Я никогда не рисовала никакую Моно! У меня есть только пара концептуальных сборников на тему… - женщина на несколько секунд запнулась, прервав свою пламенную речь, - на тему человеческой жизни и её жестокости!
-Я знаю… - промолвила Моно, опустив голову, - я еще и поэтому здесь, все …все, что вы рисуете появляется в моей стране. Вы даже не представляете, что воплотили в жизнь ваши жестокие картины, принцесса…. Вы…вы должны посетить страну Радуги, чтобы исправить все плохое, что вы нарисовали! И если вы, люди, так любите спать, значит, сон – единственный путь для чудес, по которому они могут проникнуть в вашу жизнь. Если вы не верите мне, принцесса, значит, я приду к вам тогда, когда вы будете готовы верить всему, что видите. Я вам приснюсь.
Сие обещание представляло из себя нечто материальное, оно пронзило сердце женщине, подобно стреле безымянного бога. Легкая, томная горечь начала заполнять сознание до краев. В первую очередь, причиной этому сыграла ложь, женщина помнила все свои ранние рисунки, она помнила Моно, разноцветные небеса над страной по ту сторону Радуги, хотя все это годами силилась забыть, будто сам факт того, что она когда-то рисовала что-то подобное, был позорным. Но ведь он не являлся таким, просто тогда женщина начала взрослеть, наивные проявления добра начали казаться ей избитыми и посредственными. «Если каждая сказка будет заканчиваться хорошо, не будет ли это скучным?»
Чем больше она жила на этом свете, тем больше замечала, что люди, по природе своей, всегда в первую очередь интересуются чем-то порочным. Чтобы привлечь внимание публики, надо рисовать развращение, смерть, странные сюрреалистические картины, над которыми ценители бы ломали головы, чтобы доказать свою оригинальность. Нужно придумать свой стиль, нужно рисовать то, что до тебя никто не рисовал. Тогда, тогда тебя заметят. А принцессе страсть как хотелось, чтобы её картины оценили, она жаждала внимания к своим творениям, как и любой человек искусства.
Пришло время заявить свой стиль, и она окунула кисточку в масляную грусть и страдание, черным измазывала белый холст, создавая портреты апатий и агоний. Безрадостные картины засасывали её душу в омут, на лицо легли черты смятения и усталости. Появилась простая схема – картины порождали в ней ощущение сладкой слабости и отчаяния, а отчаяние в свою очередь порождало новые творения. Она же называла этот круговорот вдохновением.
Чем больше она рисовала в таком стиле, тем сильнее становилось отчаянье, тем сильнее ей не хватало творчества. Такие картины не приносили принцессе чувства удовлетворения, они лишь раззадоривали её душевное тоскующее пламя.
Однажды она хотела нарисовать мальчика с радостной улыбкой на устах, мальчика, похожего на летний блик солнца или слепой дождик во время зноя. Но мальчик получился, как измученная карикатура на все доброе, что есть в этом мире. И тогда духовная боль могильным холодом разлилась по телу, женщина осознала, что разучилась рисовать…
Её концептуальные сборники были готовы, прошла первая выставка. Как и ожидалось, картины принцессы, посвященные темным сторонам жизни, привлекли внимание публики. Воцарился ажиотаж, откуда не возьмись, появились критики, не способные сойтись на едином мнении. Находили в её картинах такой скрытый смысл и философию, которые она сама никогда не вкладывала. Некоторые люди называли её талантом 21-го века, а некоторые полностью отрицали её художество. Мир не мог сойтись на едином мнении о её творчестве, воспроизводя все больше и больше шума по этому поводу.
Принцесса оказалась, как и мечтала, на пике творческой славы, золотая пыль всеобщего внимания к её персоне туманила голову. Едва заметная тень гордыни накрывала её сознание темным флером. Но такая эйфория продолжалась отнюдь не долго, та самая публика, которая возвысила принцессу, сбросила её с творческого Олимпа, найдя для себя новое имя странного художника с грубыми картинами, нового претендента на должность таланта 21-го века. Творчество принцессы больше никого не интересовало, картины её становились все отчаяннее и отчаяннее, больнее и хуже становилось изображенным персонажам. Принцесса устала и возненавидела мир и окружающих её людей, процесс её старения ускорился, и, казалось, в этом теле высыхает душа.
В один прекрасный день, почувствовав себя вконец разбитой и истощенной, принцесса перестала рисовать.
Время не вернуть вспять, то, что произошло, уже не предотвратить, женщина сама выбрала себе этот творческий путь, поставила на кон всю себя и проиграла.
И, тут, в её меблированном маленьком аду появляется ангел из счастливого детства, девочка, которую она сама придумала, сама нарисовала… Моно. Это точно наваждение! Плод больного воображения и абсолютного отчаянья! Для неё, такой высохшей и равнодушной ангелы не могут спускаться с небес, особенно такие…
Действительно, проговорив очередную странную фразу, Моно пропала, не оставив ничего после себя. Как будто бы она и не появлялась в этом темном царстве старой квартиры.
И принцесса решила, что она просто заснула в кресле на пару мгновений, и ей приснился маленький ангел…