...mirror mirror, what's inside me?.. (с)
По спецзаказу, так сказать. Исключительно моего любопытства ради.
Безумству храбрых поём мы песню!
М. Горький, «Песнь о Соколе»
читать дальше«Это был очень прекрасный день, я осталась очень довольна. В прошлом году я тоже встречала день рождения на даче у тёти, но там мне не подарили столько много подарков…»
Нина захлопнула очередную тетрадь с сочинением «Самое яркое событие этого лета». Ну да, Даша Чемагова, как всегда, в своём репертуаре. «Очень прекрасный день, очень довольна…» Брр. Даже если не обращать внимания на корявость изложения, неужели больше нечего вспомнить за всё лето? Главная идея сочинения – какой хороший у Даши получился день рождения, потому что ей подарили много подарков. Да дороги не подарки, дорого внимание! О тёте почти нет ни слова, но Нина между строк поняла, что это она устроила Даше такой праздник, свозив её с друзьями сначала в кино, потом – в парк аттракционов, а затем закатив в своём коттедже пир на весь мир с клоунами, акробатами и фокусниками.
Нина откинулась на спинку кресла. Да, повезло Даше с тётей… А вот она за последние одиннадцать лет ни разу не виделась с Агнией. Хотя надо бы. Где-то там, в Норвегии, посреди леса стоит их старый домик, где Нину ждёт папина библиотека с его последними, неопубликованными рукописями. Тётя отказывается разбирать архив – наверное, надеется, что Нина рано или поздно приедет…
Нет. Она ни за что не вернётся туда, где каждое дерево, каждый лист, каждая скрипучая половица, резонансом отзывающаяся на звуки старинного рояля, напоминает ей о родителях…
В глазах подозрительно защипало, и Нина скорее приступила к очередной тетрадке.
Ага, вот и сочинение Бори Загривкина. Бледный, худенький мальчуган с огромными синими глазами – любимчик Нины. Из всего шестого «А» чтением увлекается он один, а сочинения его исключительно хороши для одиннадцатилетнего мальчишки. Правда, одноклассники обходят его стороной… Считают странным. Но в нём чувствуется яркая индивидуальность.
Нина открыла тетрадку. «Сердце Поэта» - гласила надпись на первый строчке. Что-то знакомое. Она задумалась. Что-то… норвежское. А, точно, это пьеса Грига. Когда Нина была маленькой, папа играл её на старинном рояле, стоящем в гостиной. Нине тогда очень понравилась музыка, и она заявила, что хочет стать поэтом. Папа засмеялся, сказал, что не возражает, а мама улыбнулась, что тогда их династия продолжилась бы. Да…
Нина погрузилась в чтение.
«Этим летом со мной происходило множество событий, но я считаю самым ярким описанное ниже.
Родители отправили меня на две недели в летний лагерь, в Норвегию. Часть леса была огорожена под зону отдыха, и как-то раз я отправился погулять по тропинке вдоль забора.
День был довольно ветреный, но солнечный. Август подходил к концу, и деревья уже подёргивались желтизной. Какие-то были ещё зелёные, а какие-то застенчиво покраснели, словно стесняясь обнажить свои ветви. Успевшие облететь листья засохли и приятно хрустели под ногами. Воздух был свеж и так чист, что казалось, видишь далеко-далеко, намного дальше, чем обычно; по чистому ясному небу плыли лёгкие белоснежные облака. Кое-где сквозь крышу деревьев пробивались солнечные лучи и золотили упавшие листья. В общем, погода была чудесной, и я оценил красоту норвжского леса».
Исправляя «норвжского», Нина улыбнулась. Да, этот мальчик оценил красоту леса, воздух, небо… А осенью? Осенью норвежский лес сведёт с ума кого угодно! Золотые листья над головой и под ногами. Воздух, кажется, можно пить. Небо не голубое, не синее, не серое, а просто глубокое. Смотришь и как будто видишь планеты, звёзды, космос…
Ей было десять лет, когда они с отцом в последний раз гуляли по осеннему лесу. Они, как дети, кидали в воздух охапки сухих листьев и смотрели, как они рассыпаются на отдельные листки и плавно опускаются обратно – сказочным разноцветным дождём. Помнится, Нина тогда замёрзла, и отец снял своё пальто, чтобы накинуть ей на плечи.
- Папа, а тебе не будет холодно? – спросила девочка.
- Нет. – Ответил с улыбкой Эдвард.
- А почему тебе не холодно, а мне холодно?
Отец задумался.
- Потому что у меня горячее сердце.
- А что надо сделать, чтобы у меня тоже было… горячее сердце?
Отец опустился на корточки и серьёзно посмотрел на неё.
- Нужно быть смелым, благородным и отважным. Нужно уметь переживать, любить, страдать, ненавидеть, сочувствовать, жалеть. Нужно искренне плакать и искренне смеяться. Нужно давать волю чувствам и эмоциям и не стесняться их. Ни при каких обстоятельствах нельзя опускать руки, нужно бороться, рисковать, как бы ни было трудно, несмотря на невзгоды, на печали, на неудачи. Надо пытаться! И не унывать, и знать, что всё будет хорошо.
Нина тогда подумала, а потом удручённо ответила:
- Я не смогу так много сделать. Ты взрослый, умный, и потом… ты поэт, а я никто.
- Не смей так думать! – строго погрозил ей пальцем отец. – Ты – личность! И это главное. Со своими достоинствами и недостатками, но ты – это ты. И это у тебя может отнять только один человек.
- И кто же?
- Ты сама.
Нина растерялась: как может она сама что-то у себя отнять? Папа заметил её растерянность и продолжил:
- Да-да, именно ты сама. Если ты будешь думать, что ты никто, ты никем не станешь. Надо знать, что ты – личность, и ты заслуживаешь места в этой жизни. И не хуже, чем у других.
Он поднялся, взял дочь за руку, и они пошли дальше. Через некоторое время отец сказал:
- У тебя в сердце всё это есть. Надо просто это развивать. И тогда жар твоего сердца согреет всех вокруг тебя. А насчёт того, что я поэт… Поэты правда чувствуют всё острее других. Сердце поэта отличается от других сердец. Но ведь Грига тоже можно назвать поэтом, хоть он и музыкант. Ты не слышала никогда такое выражение «музыка – поэзия воздуха»? Слышала, да? Григ – тоже поэт. В своей музыке он воспевает красоту так же, как поэты воспевают её в своих стихах.
- Мне нравится музыка Грига, - задумчиво произнесла Нина, - и твои стихи тоже нравятся.
Отец улыбнулся.
- Значит, у тебя горячее сердце поэта.
А дальше… Нина приезжала к папе с мамой всё реже и реже. Она училась и жила в интернате, в городе, поначалу приезжая к родителям только по выходным, а затем – ещё реже. Помнится, папа утешался тем, что Нина увлеклась литературой, даже вступила в школьный «Кружок юного писателя» и вдохновенно строчила «в стол» рассказы, стихи – может, пойдёт по его стопам.
Нина усмехнулась. Одно время она действительно делала успехи, и живым примером для неё был папа – любимый всеми норвежцами писатель. Но потом… Потом случилось то, что случилось, и Нина потеряла веру – и в людей, и в себя. Она уехала из Норвегии, стараясь забыть всё, связанное с отцом, и покорно поплыла по течению жизни. Окончив литинститут, Нина попыталась было опубликоваться, но после нескольких неудач махнула рукой на всё, забросив свои сочинения в дальний ящик письменного стола. И кто она в свои двадцать шесть лет? Жалкий учитель литературы, едва сводящий концы с концами. По сути, никто.
«Не смей так думать…» - говорил ей отец…
Сколько раз Нина вспоминала тот разговор в осеннем лесу, в глубине души недоумевая и даже немного посмеиваясь над старомодным отцом. Разве в современном мире, где всё строится на деньгах, связях, притворстве и обмане, можно выжить с горячим, искренним, раскрытым для всех людей сердцем? Раньше – быть может, но не теперь. В своём воображении она возражала отцу, приводила свои доводы, аргументы, и он соглашался с ней, виновато улыбался и говорил, что Нина права.
Нина сглотнула. Эх, папа, папа… Твоё горячее сердце не уберегло тебя. Возражать и приводить аргументы было некому. Чтобы жить дальше, Нина загнала мысли о прошлой жизни на задворки сознания, заперла там, ключ выбросила и никогда, никогда туда не заглядывала. Но это не помогало. Боль потери и чувство вины отравляли и без того нелёгкое существование.
Нина глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и стала читать дальше.
«Я шёл довольно долго, как вдруг увидел сквозь решётку забора маленький деревянный домик.
Из трубы шёл дым. Чуть поодаль я различил крыши других домов. Очевидно, я вышел к окраине села – дом этот стоял на отшибе.
Вся крыша была устелена сказочным ковром из пёстрых листьев, и, будто молчаливые стражи, дом окружали стройные разноцветные клёны и пышные голубые ели.
- Необычное сочетание. – Сказал я вслух.
Поскольку я не ожидал ответа, то очень удивился, услышав его:
- Да, весьма необычное.
Только сейчас я обратил внимание, что на лавке перед домиком сидит старушка. Как же я раньше её не заметил?
- Добрый день. – Произнёс я.
- Здравствуй, мальчик. Деревья понравились? – Произнесла старушка с доброй усмешкой.
- Да. – Произнёс я с некоторым удивлением. Как она поняла, что моя фраза относится именно к молчаливым стражам?
- Немудрено. Многие удивляются, и даже из вашего лагеря приходят сюда любоваться на них. Тут раньше жил мой свояк, он и посадил деревья. Аккурат в тот день, когда моя племянница родилась. Прошло всего-то двадцать шесть лет, а вон, видишь, какие вымахали! – не без гордости произнесла старуха. – Золотым человеком был мой свояк – нищий мальчик из провинции, сирота, а всего добился! Он и дом этот срубил.
И тут я понял: она ведь говорит по-русски!
- А вы русская? – спросил я.
- Да нет, сынок. Я местная, родилась и выросла в этом посёлке, как и все мои родные. А в двадцать надолго уехала в Москву. – Пояснила старуха.
- А-а-а. – Протянул я.
Старушка лукаво взглянула на меня.
- А ты откуда, «норвежец»?
- Да я русский, бабушка!
- Да я уж догадалась. Просто глаза у тебя синие, сапфирные. – Засмеялась старуха. – Прям как у местного.
Я польщённо кивнул.
- Я из Москвы.
- Практически земляки. – Улыбнулась старушка.
- Извините, можно попросить Вас об одном одолжении? – собравшись с духом, спросил я.
- Каком?
- Нам в школьном кружке литературы задали на лето задание – собрать народный фольклор тех стран, в которых будем отдыхать. Вы же наверняка знаете какие-нибудь сказки?
Старушка улыбнулась. В её серых глаза, светлых-светлых, заплясали весёлые искорки. У меня почему-то возникло ощущение, что эти глаза просто посветлели со временем, а раньше они были синие, как у всех здешних жителей. Морщин было не очень много, но кожа была вялой, как лежалое яблоко. Когда старушка улыбалась, её лицо становилось весёлым и озорным, а на щеках появлялись ямочки.
- Конечно, я знаю много сказок. Хочешь, расскажу тебе одну старую норвежскую легенду?
- Конечно!
- Ну, слушай. – Старушка устроилась поудобнее. – «Жил-был один человек, и было у человека три сына, и младшего звали Аскеладден. И был у него луг где-то на косогоре, а на лугу стоял сарай, и там хранилось сено. Только не много там припасов было, потому что каждый год, на Иванову ночь, когда трава всего сочнее и гуще, повадился кто-то объедать весь луг, да так, словно по нему целое стадо прошлось…
Я достал из кармана блокнотик и стал делать пометки.
Полчаса пронеслись незаметно.
- …«ну, бери себе мою дочь и полкоролевства в придачу, ты всё это заслужил», - сказал король. Сыграли они свадьбу, и досталась Аскеладдену в жёны прекрасная принцесса». – Закончила старуха.
- Здорово! – восхитился я. – Обязательно, как приду, запишу.
- Мне не жалко. В суд по авторским правам не подам. – Хмыкнула старушка.
Я кинул взгляд на часы.
- Извините, но мне пора. Скоро ужин. – Произнёс я.
- Иди, иди, если опоздаешь, ругаться будут. – Улыбнулась старушка. – Я-то знаю этих воспитателей – готовы с детей все шкуры содрать!
Я засмеялся.
- Кстати, приходи завтра, если хочешь! Я много сказок знаю. Запишешь все и отдашь в свой кружок. – Предложила старушка.
- Было бы отлично!
- Ну, раз отлично, так приходи. Я здесь в любое время. – Кивнула старушка. – Иди, иди.
Я кинул последний взгляд на клёны и побежал по тропинке.
Я пришёл на следующий день, и на послеследующий, и мало-помалу сдружился со старушкой. А она охотно рассказывала мне порой страшные, порой весёлые, а порой печальные норвежские легенды, которые я записывал в свой блокнотик.
- …тут вдруг открылась дверь, и появляется на пороге карлик.
«Ну, угадала ты моё имя иль нет? Если угадала, то говори, а если нет, пойдёшь со мной в подземное царство, и будешь моей женой!» - говорит он девушке.
А пряха сняла спокойно перчатки и говорит: «Твоё имя – Мневезёт! Я свободна!»
Взвыл карлик, выбежал на улицу, и больше его никто не видел. Даже перчатки, что из соломы золото делают, не успел забрать. А принц взял девушку в жёны».
- Отличная история. – Улыбнулся я, закрывая блокнотик.
Я сидел на тропинке. Послезавтра мне надо было уже уезжать, поэтому я вдыхал полной грудью чистый, свежий воздух, стараясь надышаться за весь год. Вот вернусь в Москву, и не будет там такого воздуха.
- Ну, прям вот отличная, - притворно проворчала старушка, - и получше я знала. Да только забыла уже половину.
- Расскажите ещё одну!
- Хватит пока с тебя! Ладно, «норвежец», иди в лагерь. А то хватятся тебя.
- Да не норвежец я!
- Но глаза-то норвежские! – с улыбкой возразила старуха.
- Ну, с этим не поспорю. Нина Эдвардовна тоже говорит, что мои глаза – как у самого настоящего норвежца!
Старушка быстро взглянула на меня.
- А кто такая эта Нина Эдвардовна? – спросила она.
- Это моя учительница по литературе. Она тоже из Норвегии, приехала в Россию, когда была совсем маленькой. Вместе с тётей. Вроде она сирота, родители у неё погибли, когда Нина Эдвардовна маленькой была.
Старушка долго молчала.
- А-а, понятно. – Протянула она наконец. – Понятно. А на родину эта твоя Нина ездит?
- Нет. Ей некогда.
- Жаль. Ты ей передай, чтоб съездила. Осенью. Ведь осенью у нас так хорошо!
Старуха замолчала. Она сидела, задумавшись и отчего-то взгрустнув, и лицо было печальным и усталым.
- Ты придёшь завтра? – спросила она.
- Да. Вы ведь расскажете мне ещё одну историю?
Старушка странно взглянула на меня.
- О, да. Расскажу. Расскажу… - задумчиво отозвалась она.
Я недоумённо посмотрел на неё.
- До свиданья.
- До свиданья.
Я пошёл по тропинке.
На следующий день я пришёл, когда на лес уже опускались сумерки. Старушка неизменно сидела на лавочке. Отчего-то её лицо было взволнованным.
- А я уж думала, ты не придёшь.
- Ну, как же я могу не прийти? Я должен послушать последнюю историю. – Возразил я.
Старушка кивнула.
- Только я сразу тебя предупреждаю: это не сказка.
- А что же?
- Реальное происшествие. Реальное и печальное, как всё реальное. Но… мало кто верит, что это было на самом деле. Так что можешь смело записывать это как легенду. Легенду про отважного Поэта.
- Про Поэта?
- Да. Он… был мой свояк.
Я вздрогнул.
- А почему «был»? – тихо спросил я, уже зная, каким будет ответ.
- Потому что он погиб.
Некоторое время царило молчание.
- Жаль… Такой молодой был. – Продолжила старушка. – Всего сорок лет. И жене его, моей сестрёнке Агнессе – всего тридцать с хвостиком… Ну, так как, хочешь услышать?
Я задумался.
- Да. – Наконец кивнул я.
Старушка невесело улыбнулась.
- Ну что ж, слушай.
Не так давно, в наше время, жил поэт. И было у него всё – слава, деньги, почёт, но больше всех богатств ценил поэт свою семью: красавицу жену Агнессу и маленькую Дочку. Особенно Дочку. Поэт обожал её, и на пятнадцатилетие сделал Дочке роскошный подарок: повёз на престижный горнолыжный курорт.
Как-то раз Поэт и его семья возвращались автобусом с очередной горы. Было очень поздно, почти за полночь, и тёмная вьюга кидала в окно колючие снежинки. Дочка с мамой весело о чём-то болтали, но Поэт был хмур и задумчив. Ещё с утра что-то подсказывало ему, что не надо сегодня никуда ехать. Но Дочка так просила его, что Поэт не мог не согласиться.
- Папа, почему ты такой грустный? – спросила Дочка, когда автобус въехал на очередной перевал. – Ты весь день какой-то хмурый.
Поэт взглянул на неё, и неожиданно страшный гул заглушил его ответ.
В следующий миг на автобус обрушилась лавина.
Его понесло вниз, кувыркая и швыряя из стороны в сторону. Огромная масса снега тащила его в глухую чащу леса, сметая всё на своём пути. Точно какой-то кусок пластилина, автобус сминался, ударяясь о стволы елей. Беспомощных людей кидало от стенки к стенке, с потолка на пол. Эта была смерть – снежная и беспощадная…
Но внезапно всё кончилось.
Автобус нехотя остановился, уперевшись в огромную ель, покрытый небольшим слоем снега. Все стёкла были выбиты, стеклянными зубьями торчали в окнах осколки, скалясь на вьюгу, задувающую ледяным ветром выживших людей. Многие погибли. Лишь малая часть выживших чудом осталась в целости и сохранности – остальные были тяжело ранены или без сознания. В салоне царила паника.
- Тихо! – прикрикнул на них водитель автобуса. – Сохраняйте спокойствие. Постарайтесь взять себя в руки.
- Надо выбираться отсюда. – Сказал Поэт.
- Какое там выбираться? Там буран! Там темно! Нам не добраться до гостиницы – стоит выйти отсюда, замёрзнем. А в автобусе – хоть какое-то укрытие. Надо дождаться рассвета, и тогда уже выступать отсюда. А, может, в гостинице спохватятся, что нас нет, и вылетят на поиски.
- Нет, надо идти сейчас. – Настаивал Поэт. – Надо. Сердце мне так подсказывает.
- Мало ли что оно тебе подсказывает.
Поэт встал, оглянул паникующих людей, жестом призвал к себе внимание и заговорил.
Он говорил о том, что, если никто не хочет покидать автобус, он пойдёт один. Он пойдёт и приведёт помощь. Но ему нужно знать, что люди помогут друг другу, когда он уйдёт. Что они будут подбадривать себя. Что они будут верить и надеяться. Он говорил о том, что никогда нельзя сдаваться. Что надо пытаться, что надо верить, что всё будет хорошо. Что надо пробовать! Несмотря ни на что! Что отчаяние - смертный грех! И тогда, только тогда, они благополучно дождутся помощи. И спасатели найдут измученных, но не сломленных людей. И все поразятся силе человеческого духа. А завтра все будут вспоминать это как опасное, но захватывающее приключение.
И люди поверили. Они взяли себя в руки, смахнули слёзы и улыбнулись.
- Зачем ты это делаешь? Ведь так просто дождаться рассвета! Ты не сможешь! – покачал головой водитель – Ты погибнешь! Ты замёрзнешь, пока доберёшься до гостиницы, или заблудишься! Там темнота, а у тебя нет даже фонаря!
Поэт вздохнул.
- Так мне велит моё горячее сердце. А у кого горячее сердце, тот не может замёрзнуть. Куда идти, мне подскажет интуиция. А тому, кого ведёт душа, не нужен свет.
Он крепко обнял плачущую жену. Поцеловал дрожащую Дочку, укутал её в свою куртку. И в одном свитере, через окно вылез наружу и побрёл туда, где осталась дорога. А люди стали ждать.
Через час Поэт добрался до гостиницы. Он был еле живой, волосы на его голове обледенели, но он отказался лечь в медпункт.
- Я полечу со спасателями. Я укажу им путь. – Молвил он сонному, явно недовольному тем, что его разбудили, менеджеру гостиницы.
- Телефоны не работают. Вызвать спасателей крайне проблематично. Давайте дождёмся рассвета! – зевнул тот. – И ветер как раз утихнет. А с людьми ничего не будет. Они в укрытии, не замёрзнут. Они могут подождать.
- Нет, надо лететь сейчас.
- Милейший, Вы слышали? Телефоны не работают! Вы же говорите, что паники нет. Люди ждут. Тёплая одежда у них есть. Искать в темноте автобус крайне неудобно. – Заявил сердитый директор. – Нет, надо дождаться рассвета.
Поэт вздохнул и вновь заговорил. Он говорил о том, что нельзя думать только о себе. Что их родственники и друзья вполне могли бы оказаться в этом автобусе, что они сами могли бы сейчас сидеть там и надеяться, что им придут на помощь. Надеяться, терять надежду, снова верить и снова не верить – и плакать от счастья, когда они окажутся среди родных и близких, в тепле и уюте. И директор гостиницы гордился бы собой, гордился, что не лёг спать, когда люди нуждались в помощи, что не остался равнодушным к их бедствию. Нельзя сидеть, сложа руки. Нужно рисковать, нужно бороться, как бы ни было трудно, несмотря на невзгоды, на печали, на неудачи. Надо пытаться. НАДО!
И руководство гостиницы поверило. Поверило так же, как те люди в автобусе. Спустя десять минут менеджер, директор и Поэт шли к машине – ехать к спасателям.
Через полчаса четыре вертолёта со всем необходимым вылетели на поиски. В первом, главном вертолёте сидели директор и Поэт.
Его нельзя было узнать. Он поседел, морщины покрывали его лицо. Лишь глаза горели, но это был нездоровый, предсмертный блеск. Он тихо-тихо подсказывал пилоту, куда лететь.
Когда внизу свет прожектора выхватил из темноты автобус, все содрогнулись. Ель, которая остановила автобус, росла на самом краю бездонной пропасти. Ещё немного – и автобус свалился бы туда.
Как только из автобуса вытащили последнего человека, ель внезапно дрогнула. Её корни выворотились из земли, и она упала вниз, в ущелье. Автобус, который уже ничто не держало, полетел следом за ней – пустой. Люди провожали его испуганными взглядами и ужасались, что было бы, если бы спасатели хоть минутой промедлили и если бы они остались ждать рассвета…
- Вы знали, что автобус висит на краю пропасти? – изумился директор, обращаясь к Поэту.
- Нет, я не знал. Но… сердце мне подсказывало… - прошептал Поэт, - …значит, все живы? Слава богу…
Он закрыл глаза.
- Эй, милейший, милейший! – директор потряс его за плечо. – Там Ваша жена, Агнесса, и Ваша дочь! Им не терпится увидеть Вас!
Поэт не проснулся. И директор, взглянув в его бледное, усталое лицо с чуть приоткрытыми синими глазами небесной ясности, неожиданно понял, что Поэт больше никогда не проснётся…
Когда вертолёты приземлились в гостинице, все вышли, но Агнесса не двинулась с места. Она сидела, не шевелясь, возле Поэта. Директор сидел подле них.
- От переохлаждения. Ведь он шёл в такой жуткий мороз… даже без куртки… - бормотал он, желая хоть что-то сказать.
Агнесса взглянула ему в глаза.
- Скажите честно: ему пришлось Вас уговаривать?
Директор, вздохнув, кивнул.
- Да. У нас телефоны не работали… Мы хотели дождаться рассвета… - неохотно произнёс он и задумался, припоминая что-то. – И тогда он произнёс речь. Такую речь…
- Ах, ну зачем… знаете, отчего он умер? – прошептала Агнесса.
Директор удивлённо взглянул на неё.
- Потому что его сердце остыло. Он растратил последний жар на вас. На ваше убеждение. Он знал, на что идёт. Он спас нас… и ушёл… - прошептала Агнесса прыгающими губами. – Ушёл…
Она долго глядела сухими глазами куда-то вдаль, а директор смотрел на спокойное, величественное лицо Поэта и думал над её словами… и так и не понял.
«Холодно было. Вот и всё», - подумал он. Встал и вышел из вертолёта.
Старуха замолчала.
- Агнесса умерла от разрыва сердца. – Наконец сухо произнесла она. – Спустя две недели. Спасённые Поэтом люди даже не вспомнили о нём. Все забыли Поэта, и никто не приезжает сюда, на его могилу. Вот и всё.
- А что было с Дочкой? – Тихо спросил я.
Старуха смотрела куда-то вдаль.
- Её удочерила тётя. – Молвила она. – Но, окончив в том же году школу, она навсегда уехала из Норвегии в Россию.
Я долго молчал.
- Я ни разу не встречал таких людей. Наверное, это всё-таки возможно… для тех, у кого по настоящему горячее сердце. Только это грустная история. Очень грустная. – Сказал я тихо.
- Что же в ней грустного? Это жизнь, милый.
Я оторопел.
- Мне жаль Поэта. – Произнёс я растерянно, объясняя, почему сказка грустная.
Мне показалось странным равнодушие старухи и её объяснение, что «это жизнь». Разве ей самой не жаль Поэта?
Но старушка неожиданно разозлилась и проскрипела:
- Жаль… всем жаль. И мне жаль. И всем, кто слышал эту историю, тоже жаль.
Помолчала и неожиданно воскликнула с горечью:
- А как можно его не жалеть? Ты уж объясни мне, милый, откуда такие червствяки берутся на свете. Такие, как его дочка. Забыла отца, мать и даже не приезжает. Если ты её случайно встретишь, передай, что хватит жить сомнамбулой, плыть по течению жизни и лить слёзы в подушку. Надо взглянуть правде в глаза и приехать. И тогда она получит долгожданное прощение.
Старуха не на шутку рассердилась, вскочила и поковыляла к дому. Дверь за ней захлопнулась, и я остался в одиночестве.
Я бросил последний взгляд на старенький домик и пошёл прочь.»
***
- Ребята, урок окончен. Загривкин!
Боря тряхнул головой, стряхивая наваждение. Всю последнюю часть урока литературы он сидел и перечитывал своё сочинение. Чернильные строчки во многих местах расплылись, точно были размыты водой. Или же… точно над ними кто-то плакал…
- Да, Нина Эдвардовна? – с волнением произнёс Боря, глядя на учительницу.
Та, чуть улыбаясь, смотрела на него своими глубокими синими глазами.
- Останься. – Тихо попросила она.
Борин сосед по парте показал ему язык и выскочил из класса.
- Скажи мне, - тихо произнесла Нина, когда они остались одни, - почему ты выбрал именно эту тему для сочинения? Ведь это просто встреча со старухой, может, сумасшедшей. И просто сказка.
- Не знаю… - растерялся Боря. – Просто… мне показалось, что этот разговор был очень важным.
Нина молчала.
- У меня в душе словно что-то изменилось после него. – Продолжал Боря, всё больше воодушевляясь. – Словно открылась какая-то дверь. Как будто бы… глаза перестали смотреть сквозь розовые очки. И увидели, что мир не такой уж чудесный. Но всё равно я уверен: жизнь прекрасна. И эту жизнь надо ценить.
- Но ведь Поэт погиб! Погиб напрасно. Он пожертвовал собой ради своей семьи – Агнесса погибла, а дочь забыла его. – Нина сглотнула. – Он спас жизни многих людей – они даже не вспомнили про него.
- Да, он погиб. Но совсем не напрасно. – Возразил Боря. – Ведь спасённые им люди продолжают жить, и я уверен, что Поэт тоже живёт. Живёт в их сердцах. Агнесса умерла, но, думаю, она встретилась с мужем и обрела покой. А Дочка… Я не думаю, что она забыла о Поэте. Просто… может, боится осознать до конца мысль, что её папа погиб, и поэтому уехала подальше… подальше от тех мест, где всё напоминало бы ей об отце. А рано или поздно она поймёт, что не надо убегать от судьбы, и обязательно вернётся. Она приедет, я уверен.
Боря перевёл дыхание и замолчал.
Нина Эдвардовна задумчиво смотрела куда-то вдаль.
- А ты мудр не по годам, мальчик мой. – Молвила она. – Мне бы быть такой… в твои годы…
Нина что-то вспомнила, и печаль отразилась в её глазах.
Некоторое время оба молчали.
- Я хотела попрощаться с тобой. – Неожиданно произнесла Нина Эдвардовна.
Боря удивлённо уставился на неё.
- И сказать спасибо. – Продолжила учительница.
- А за что? – не понял Боря.
Нина странно взглянула на него.
- За всё. Но, хотя ты и не поймёшь, за то, что описал именно это происшествие.
Боря ещё удивлённее уставился на неё.
- Нина Эдвардовна, а вы куда-то уезжаете? – нерешительно спросил он.
- Да. В Норвегию, на родину. На родину… – Глядя куда-то вдаль, задумчиво произнесла Нина.
Она отвернулась, подошла к окну и прислушалась. Раздался отдалённый раскат грома. На город быстро наползала чёрная туча.
- Не знаю, вернусь ли я обратно. – Тихо продолжила она. – У меня много дел. Надо разобраться с папиным наследием… Дописать его неоконченный роман… Да и мне надо разобраться с моими рассказами, написать кое-что новое…
Нина вспомнила, как давным-давно они с отцом попали под ливень.
Дело было весной. Нина (ей тогда было тринадцать) и Эдвард уже возвращались домой с прогулки, как их неожиданно настигла иссиня-чёрная туча с грязно-жёлтым брюхом. Дождь полил, как из ведра.
Но вместо того, чтобы бежать домой, они засмеялись, запрокинули головы и смотрели вверх, на небо. И ловили ртом тяжёлые капли.
Ливень разбушевался. Началась гроза. И тогда они побежали домой, всё так же смеясь.
Они бежали, но не торопились. Почему-то было приятно шлёпать по лужам, мокрыми до нитки, и осознавать, что играешь со стихией.
А когда они прибежали домой, их ждала мама, с напускной строгостью на лице. Но на самом деле она улыбалась…
Боже мой, сколько чудесных воспоминаний, связанных с отцом!
По щеке Нины неожиданно скатилась слеза. И она поняла, что плачет. От горя, от счастья – Нина не знала. Но она плакала. И почему-то ей было приятно. Приятно осознавать, что она не сдерживает своих эмоций, что она хочет – и плачет, хочет – и смеётся, что она наконец-то слушается папу…
- Я хочу сказать тебе, Боря: когда будешь выбирать свой путь, вспомни Поэта. – Глотая слёзы, прошептала Нина. – Вспомни, что надо пытаться, что надо пробовать, несмотря ни на что. И верить, что всё обязательно будет хорошо. Не соверши такой же ошибки, какую… совершила я.
Нина засмеялась сквозь слёзы.
- Ещё раз спасибо, Боря. Прощай.
- Нет, Нина Эдвардовна. До свидания. – Тихо ответил тот.
Боря тихо собрал портфель. Тихо пошёл к двери. Он удивлялся собственной непрозорливости.
Одну вещь он мог понять уже давно, но понял её только сейчас, только во время этого разговора. Он понял, кто была та девочка из рассказа старухи.
Около самой двери Боря обернулся.
Нина стояла у окна. В её блестящих от слёз синих глазах отражалось небо.
Шёл дождь. Небо было чёрным и хмурым, но отражение в глазах почему-то было голубым и безоблачным... и бездонным…
Нина смотрела на тучи и слушала раскаты грома. Ей казалось, что ливень за окном проникал в те самые, запертые задворки её сознания и вымывал оттуда боль, отчаяние и чувство вины.
Нина вспомнила тот день в лесу, и в своём воображении ответила отцу:
«Да, папа. Ты прав. Нельзя жить по другому. И я послушаюсь тебя. Я открою своё сердце для других. И я надеюсь, что оно у меня такое же, как у тебя… такое же горячее и безумно отважное… сердце поэта».
Боря тихо, очень тихо закрыл за собой дверь.
Сердце Поэта
Безумству храбрых поём мы песню!
М. Горький, «Песнь о Соколе»
читать дальше«Это был очень прекрасный день, я осталась очень довольна. В прошлом году я тоже встречала день рождения на даче у тёти, но там мне не подарили столько много подарков…»
Нина захлопнула очередную тетрадь с сочинением «Самое яркое событие этого лета». Ну да, Даша Чемагова, как всегда, в своём репертуаре. «Очень прекрасный день, очень довольна…» Брр. Даже если не обращать внимания на корявость изложения, неужели больше нечего вспомнить за всё лето? Главная идея сочинения – какой хороший у Даши получился день рождения, потому что ей подарили много подарков. Да дороги не подарки, дорого внимание! О тёте почти нет ни слова, но Нина между строк поняла, что это она устроила Даше такой праздник, свозив её с друзьями сначала в кино, потом – в парк аттракционов, а затем закатив в своём коттедже пир на весь мир с клоунами, акробатами и фокусниками.
Нина откинулась на спинку кресла. Да, повезло Даше с тётей… А вот она за последние одиннадцать лет ни разу не виделась с Агнией. Хотя надо бы. Где-то там, в Норвегии, посреди леса стоит их старый домик, где Нину ждёт папина библиотека с его последними, неопубликованными рукописями. Тётя отказывается разбирать архив – наверное, надеется, что Нина рано или поздно приедет…
Нет. Она ни за что не вернётся туда, где каждое дерево, каждый лист, каждая скрипучая половица, резонансом отзывающаяся на звуки старинного рояля, напоминает ей о родителях…
В глазах подозрительно защипало, и Нина скорее приступила к очередной тетрадке.
Ага, вот и сочинение Бори Загривкина. Бледный, худенький мальчуган с огромными синими глазами – любимчик Нины. Из всего шестого «А» чтением увлекается он один, а сочинения его исключительно хороши для одиннадцатилетнего мальчишки. Правда, одноклассники обходят его стороной… Считают странным. Но в нём чувствуется яркая индивидуальность.
Нина открыла тетрадку. «Сердце Поэта» - гласила надпись на первый строчке. Что-то знакомое. Она задумалась. Что-то… норвежское. А, точно, это пьеса Грига. Когда Нина была маленькой, папа играл её на старинном рояле, стоящем в гостиной. Нине тогда очень понравилась музыка, и она заявила, что хочет стать поэтом. Папа засмеялся, сказал, что не возражает, а мама улыбнулась, что тогда их династия продолжилась бы. Да…
Нина погрузилась в чтение.
«Этим летом со мной происходило множество событий, но я считаю самым ярким описанное ниже.
Родители отправили меня на две недели в летний лагерь, в Норвегию. Часть леса была огорожена под зону отдыха, и как-то раз я отправился погулять по тропинке вдоль забора.
День был довольно ветреный, но солнечный. Август подходил к концу, и деревья уже подёргивались желтизной. Какие-то были ещё зелёные, а какие-то застенчиво покраснели, словно стесняясь обнажить свои ветви. Успевшие облететь листья засохли и приятно хрустели под ногами. Воздух был свеж и так чист, что казалось, видишь далеко-далеко, намного дальше, чем обычно; по чистому ясному небу плыли лёгкие белоснежные облака. Кое-где сквозь крышу деревьев пробивались солнечные лучи и золотили упавшие листья. В общем, погода была чудесной, и я оценил красоту норвжского леса».
Исправляя «норвжского», Нина улыбнулась. Да, этот мальчик оценил красоту леса, воздух, небо… А осенью? Осенью норвежский лес сведёт с ума кого угодно! Золотые листья над головой и под ногами. Воздух, кажется, можно пить. Небо не голубое, не синее, не серое, а просто глубокое. Смотришь и как будто видишь планеты, звёзды, космос…
Ей было десять лет, когда они с отцом в последний раз гуляли по осеннему лесу. Они, как дети, кидали в воздух охапки сухих листьев и смотрели, как они рассыпаются на отдельные листки и плавно опускаются обратно – сказочным разноцветным дождём. Помнится, Нина тогда замёрзла, и отец снял своё пальто, чтобы накинуть ей на плечи.
- Папа, а тебе не будет холодно? – спросила девочка.
- Нет. – Ответил с улыбкой Эдвард.
- А почему тебе не холодно, а мне холодно?
Отец задумался.
- Потому что у меня горячее сердце.
- А что надо сделать, чтобы у меня тоже было… горячее сердце?
Отец опустился на корточки и серьёзно посмотрел на неё.
- Нужно быть смелым, благородным и отважным. Нужно уметь переживать, любить, страдать, ненавидеть, сочувствовать, жалеть. Нужно искренне плакать и искренне смеяться. Нужно давать волю чувствам и эмоциям и не стесняться их. Ни при каких обстоятельствах нельзя опускать руки, нужно бороться, рисковать, как бы ни было трудно, несмотря на невзгоды, на печали, на неудачи. Надо пытаться! И не унывать, и знать, что всё будет хорошо.
Нина тогда подумала, а потом удручённо ответила:
- Я не смогу так много сделать. Ты взрослый, умный, и потом… ты поэт, а я никто.
- Не смей так думать! – строго погрозил ей пальцем отец. – Ты – личность! И это главное. Со своими достоинствами и недостатками, но ты – это ты. И это у тебя может отнять только один человек.
- И кто же?
- Ты сама.
Нина растерялась: как может она сама что-то у себя отнять? Папа заметил её растерянность и продолжил:
- Да-да, именно ты сама. Если ты будешь думать, что ты никто, ты никем не станешь. Надо знать, что ты – личность, и ты заслуживаешь места в этой жизни. И не хуже, чем у других.
Он поднялся, взял дочь за руку, и они пошли дальше. Через некоторое время отец сказал:
- У тебя в сердце всё это есть. Надо просто это развивать. И тогда жар твоего сердца согреет всех вокруг тебя. А насчёт того, что я поэт… Поэты правда чувствуют всё острее других. Сердце поэта отличается от других сердец. Но ведь Грига тоже можно назвать поэтом, хоть он и музыкант. Ты не слышала никогда такое выражение «музыка – поэзия воздуха»? Слышала, да? Григ – тоже поэт. В своей музыке он воспевает красоту так же, как поэты воспевают её в своих стихах.
- Мне нравится музыка Грига, - задумчиво произнесла Нина, - и твои стихи тоже нравятся.
Отец улыбнулся.
- Значит, у тебя горячее сердце поэта.
А дальше… Нина приезжала к папе с мамой всё реже и реже. Она училась и жила в интернате, в городе, поначалу приезжая к родителям только по выходным, а затем – ещё реже. Помнится, папа утешался тем, что Нина увлеклась литературой, даже вступила в школьный «Кружок юного писателя» и вдохновенно строчила «в стол» рассказы, стихи – может, пойдёт по его стопам.
Нина усмехнулась. Одно время она действительно делала успехи, и живым примером для неё был папа – любимый всеми норвежцами писатель. Но потом… Потом случилось то, что случилось, и Нина потеряла веру – и в людей, и в себя. Она уехала из Норвегии, стараясь забыть всё, связанное с отцом, и покорно поплыла по течению жизни. Окончив литинститут, Нина попыталась было опубликоваться, но после нескольких неудач махнула рукой на всё, забросив свои сочинения в дальний ящик письменного стола. И кто она в свои двадцать шесть лет? Жалкий учитель литературы, едва сводящий концы с концами. По сути, никто.
«Не смей так думать…» - говорил ей отец…
Сколько раз Нина вспоминала тот разговор в осеннем лесу, в глубине души недоумевая и даже немного посмеиваясь над старомодным отцом. Разве в современном мире, где всё строится на деньгах, связях, притворстве и обмане, можно выжить с горячим, искренним, раскрытым для всех людей сердцем? Раньше – быть может, но не теперь. В своём воображении она возражала отцу, приводила свои доводы, аргументы, и он соглашался с ней, виновато улыбался и говорил, что Нина права.
Нина сглотнула. Эх, папа, папа… Твоё горячее сердце не уберегло тебя. Возражать и приводить аргументы было некому. Чтобы жить дальше, Нина загнала мысли о прошлой жизни на задворки сознания, заперла там, ключ выбросила и никогда, никогда туда не заглядывала. Но это не помогало. Боль потери и чувство вины отравляли и без того нелёгкое существование.
Нина глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и стала читать дальше.
«Я шёл довольно долго, как вдруг увидел сквозь решётку забора маленький деревянный домик.
Из трубы шёл дым. Чуть поодаль я различил крыши других домов. Очевидно, я вышел к окраине села – дом этот стоял на отшибе.
Вся крыша была устелена сказочным ковром из пёстрых листьев, и, будто молчаливые стражи, дом окружали стройные разноцветные клёны и пышные голубые ели.
- Необычное сочетание. – Сказал я вслух.
Поскольку я не ожидал ответа, то очень удивился, услышав его:
- Да, весьма необычное.
Только сейчас я обратил внимание, что на лавке перед домиком сидит старушка. Как же я раньше её не заметил?
- Добрый день. – Произнёс я.
- Здравствуй, мальчик. Деревья понравились? – Произнесла старушка с доброй усмешкой.
- Да. – Произнёс я с некоторым удивлением. Как она поняла, что моя фраза относится именно к молчаливым стражам?
- Немудрено. Многие удивляются, и даже из вашего лагеря приходят сюда любоваться на них. Тут раньше жил мой свояк, он и посадил деревья. Аккурат в тот день, когда моя племянница родилась. Прошло всего-то двадцать шесть лет, а вон, видишь, какие вымахали! – не без гордости произнесла старуха. – Золотым человеком был мой свояк – нищий мальчик из провинции, сирота, а всего добился! Он и дом этот срубил.
И тут я понял: она ведь говорит по-русски!
- А вы русская? – спросил я.
- Да нет, сынок. Я местная, родилась и выросла в этом посёлке, как и все мои родные. А в двадцать надолго уехала в Москву. – Пояснила старуха.
- А-а-а. – Протянул я.
Старушка лукаво взглянула на меня.
- А ты откуда, «норвежец»?
- Да я русский, бабушка!
- Да я уж догадалась. Просто глаза у тебя синие, сапфирные. – Засмеялась старуха. – Прям как у местного.
Я польщённо кивнул.
- Я из Москвы.
- Практически земляки. – Улыбнулась старушка.
- Извините, можно попросить Вас об одном одолжении? – собравшись с духом, спросил я.
- Каком?
- Нам в школьном кружке литературы задали на лето задание – собрать народный фольклор тех стран, в которых будем отдыхать. Вы же наверняка знаете какие-нибудь сказки?
Старушка улыбнулась. В её серых глаза, светлых-светлых, заплясали весёлые искорки. У меня почему-то возникло ощущение, что эти глаза просто посветлели со временем, а раньше они были синие, как у всех здешних жителей. Морщин было не очень много, но кожа была вялой, как лежалое яблоко. Когда старушка улыбалась, её лицо становилось весёлым и озорным, а на щеках появлялись ямочки.
- Конечно, я знаю много сказок. Хочешь, расскажу тебе одну старую норвежскую легенду?
- Конечно!
- Ну, слушай. – Старушка устроилась поудобнее. – «Жил-был один человек, и было у человека три сына, и младшего звали Аскеладден. И был у него луг где-то на косогоре, а на лугу стоял сарай, и там хранилось сено. Только не много там припасов было, потому что каждый год, на Иванову ночь, когда трава всего сочнее и гуще, повадился кто-то объедать весь луг, да так, словно по нему целое стадо прошлось…
Я достал из кармана блокнотик и стал делать пометки.
Полчаса пронеслись незаметно.
- …«ну, бери себе мою дочь и полкоролевства в придачу, ты всё это заслужил», - сказал король. Сыграли они свадьбу, и досталась Аскеладдену в жёны прекрасная принцесса». – Закончила старуха.
- Здорово! – восхитился я. – Обязательно, как приду, запишу.
- Мне не жалко. В суд по авторским правам не подам. – Хмыкнула старушка.
Я кинул взгляд на часы.
- Извините, но мне пора. Скоро ужин. – Произнёс я.
- Иди, иди, если опоздаешь, ругаться будут. – Улыбнулась старушка. – Я-то знаю этих воспитателей – готовы с детей все шкуры содрать!
Я засмеялся.
- Кстати, приходи завтра, если хочешь! Я много сказок знаю. Запишешь все и отдашь в свой кружок. – Предложила старушка.
- Было бы отлично!
- Ну, раз отлично, так приходи. Я здесь в любое время. – Кивнула старушка. – Иди, иди.
Я кинул последний взгляд на клёны и побежал по тропинке.
Я пришёл на следующий день, и на послеследующий, и мало-помалу сдружился со старушкой. А она охотно рассказывала мне порой страшные, порой весёлые, а порой печальные норвежские легенды, которые я записывал в свой блокнотик.
- …тут вдруг открылась дверь, и появляется на пороге карлик.
«Ну, угадала ты моё имя иль нет? Если угадала, то говори, а если нет, пойдёшь со мной в подземное царство, и будешь моей женой!» - говорит он девушке.
А пряха сняла спокойно перчатки и говорит: «Твоё имя – Мневезёт! Я свободна!»
Взвыл карлик, выбежал на улицу, и больше его никто не видел. Даже перчатки, что из соломы золото делают, не успел забрать. А принц взял девушку в жёны».
- Отличная история. – Улыбнулся я, закрывая блокнотик.
Я сидел на тропинке. Послезавтра мне надо было уже уезжать, поэтому я вдыхал полной грудью чистый, свежий воздух, стараясь надышаться за весь год. Вот вернусь в Москву, и не будет там такого воздуха.
- Ну, прям вот отличная, - притворно проворчала старушка, - и получше я знала. Да только забыла уже половину.
- Расскажите ещё одну!
- Хватит пока с тебя! Ладно, «норвежец», иди в лагерь. А то хватятся тебя.
- Да не норвежец я!
- Но глаза-то норвежские! – с улыбкой возразила старуха.
- Ну, с этим не поспорю. Нина Эдвардовна тоже говорит, что мои глаза – как у самого настоящего норвежца!
Старушка быстро взглянула на меня.
- А кто такая эта Нина Эдвардовна? – спросила она.
- Это моя учительница по литературе. Она тоже из Норвегии, приехала в Россию, когда была совсем маленькой. Вместе с тётей. Вроде она сирота, родители у неё погибли, когда Нина Эдвардовна маленькой была.
Старушка долго молчала.
- А-а, понятно. – Протянула она наконец. – Понятно. А на родину эта твоя Нина ездит?
- Нет. Ей некогда.
- Жаль. Ты ей передай, чтоб съездила. Осенью. Ведь осенью у нас так хорошо!
Старуха замолчала. Она сидела, задумавшись и отчего-то взгрустнув, и лицо было печальным и усталым.
- Ты придёшь завтра? – спросила она.
- Да. Вы ведь расскажете мне ещё одну историю?
Старушка странно взглянула на меня.
- О, да. Расскажу. Расскажу… - задумчиво отозвалась она.
Я недоумённо посмотрел на неё.
- До свиданья.
- До свиданья.
Я пошёл по тропинке.
На следующий день я пришёл, когда на лес уже опускались сумерки. Старушка неизменно сидела на лавочке. Отчего-то её лицо было взволнованным.
- А я уж думала, ты не придёшь.
- Ну, как же я могу не прийти? Я должен послушать последнюю историю. – Возразил я.
Старушка кивнула.
- Только я сразу тебя предупреждаю: это не сказка.
- А что же?
- Реальное происшествие. Реальное и печальное, как всё реальное. Но… мало кто верит, что это было на самом деле. Так что можешь смело записывать это как легенду. Легенду про отважного Поэта.
- Про Поэта?
- Да. Он… был мой свояк.
Я вздрогнул.
- А почему «был»? – тихо спросил я, уже зная, каким будет ответ.
- Потому что он погиб.
Некоторое время царило молчание.
- Жаль… Такой молодой был. – Продолжила старушка. – Всего сорок лет. И жене его, моей сестрёнке Агнессе – всего тридцать с хвостиком… Ну, так как, хочешь услышать?
Я задумался.
- Да. – Наконец кивнул я.
Старушка невесело улыбнулась.
- Ну что ж, слушай.
Не так давно, в наше время, жил поэт. И было у него всё – слава, деньги, почёт, но больше всех богатств ценил поэт свою семью: красавицу жену Агнессу и маленькую Дочку. Особенно Дочку. Поэт обожал её, и на пятнадцатилетие сделал Дочке роскошный подарок: повёз на престижный горнолыжный курорт.
Как-то раз Поэт и его семья возвращались автобусом с очередной горы. Было очень поздно, почти за полночь, и тёмная вьюга кидала в окно колючие снежинки. Дочка с мамой весело о чём-то болтали, но Поэт был хмур и задумчив. Ещё с утра что-то подсказывало ему, что не надо сегодня никуда ехать. Но Дочка так просила его, что Поэт не мог не согласиться.
- Папа, почему ты такой грустный? – спросила Дочка, когда автобус въехал на очередной перевал. – Ты весь день какой-то хмурый.
Поэт взглянул на неё, и неожиданно страшный гул заглушил его ответ.
В следующий миг на автобус обрушилась лавина.
Его понесло вниз, кувыркая и швыряя из стороны в сторону. Огромная масса снега тащила его в глухую чащу леса, сметая всё на своём пути. Точно какой-то кусок пластилина, автобус сминался, ударяясь о стволы елей. Беспомощных людей кидало от стенки к стенке, с потолка на пол. Эта была смерть – снежная и беспощадная…
Но внезапно всё кончилось.
Автобус нехотя остановился, уперевшись в огромную ель, покрытый небольшим слоем снега. Все стёкла были выбиты, стеклянными зубьями торчали в окнах осколки, скалясь на вьюгу, задувающую ледяным ветром выживших людей. Многие погибли. Лишь малая часть выживших чудом осталась в целости и сохранности – остальные были тяжело ранены или без сознания. В салоне царила паника.
- Тихо! – прикрикнул на них водитель автобуса. – Сохраняйте спокойствие. Постарайтесь взять себя в руки.
- Надо выбираться отсюда. – Сказал Поэт.
- Какое там выбираться? Там буран! Там темно! Нам не добраться до гостиницы – стоит выйти отсюда, замёрзнем. А в автобусе – хоть какое-то укрытие. Надо дождаться рассвета, и тогда уже выступать отсюда. А, может, в гостинице спохватятся, что нас нет, и вылетят на поиски.
- Нет, надо идти сейчас. – Настаивал Поэт. – Надо. Сердце мне так подсказывает.
- Мало ли что оно тебе подсказывает.
Поэт встал, оглянул паникующих людей, жестом призвал к себе внимание и заговорил.
Он говорил о том, что, если никто не хочет покидать автобус, он пойдёт один. Он пойдёт и приведёт помощь. Но ему нужно знать, что люди помогут друг другу, когда он уйдёт. Что они будут подбадривать себя. Что они будут верить и надеяться. Он говорил о том, что никогда нельзя сдаваться. Что надо пытаться, что надо верить, что всё будет хорошо. Что надо пробовать! Несмотря ни на что! Что отчаяние - смертный грех! И тогда, только тогда, они благополучно дождутся помощи. И спасатели найдут измученных, но не сломленных людей. И все поразятся силе человеческого духа. А завтра все будут вспоминать это как опасное, но захватывающее приключение.
И люди поверили. Они взяли себя в руки, смахнули слёзы и улыбнулись.
- Зачем ты это делаешь? Ведь так просто дождаться рассвета! Ты не сможешь! – покачал головой водитель – Ты погибнешь! Ты замёрзнешь, пока доберёшься до гостиницы, или заблудишься! Там темнота, а у тебя нет даже фонаря!
Поэт вздохнул.
- Так мне велит моё горячее сердце. А у кого горячее сердце, тот не может замёрзнуть. Куда идти, мне подскажет интуиция. А тому, кого ведёт душа, не нужен свет.
Он крепко обнял плачущую жену. Поцеловал дрожащую Дочку, укутал её в свою куртку. И в одном свитере, через окно вылез наружу и побрёл туда, где осталась дорога. А люди стали ждать.
Через час Поэт добрался до гостиницы. Он был еле живой, волосы на его голове обледенели, но он отказался лечь в медпункт.
- Я полечу со спасателями. Я укажу им путь. – Молвил он сонному, явно недовольному тем, что его разбудили, менеджеру гостиницы.
- Телефоны не работают. Вызвать спасателей крайне проблематично. Давайте дождёмся рассвета! – зевнул тот. – И ветер как раз утихнет. А с людьми ничего не будет. Они в укрытии, не замёрзнут. Они могут подождать.
- Нет, надо лететь сейчас.
- Милейший, Вы слышали? Телефоны не работают! Вы же говорите, что паники нет. Люди ждут. Тёплая одежда у них есть. Искать в темноте автобус крайне неудобно. – Заявил сердитый директор. – Нет, надо дождаться рассвета.
Поэт вздохнул и вновь заговорил. Он говорил о том, что нельзя думать только о себе. Что их родственники и друзья вполне могли бы оказаться в этом автобусе, что они сами могли бы сейчас сидеть там и надеяться, что им придут на помощь. Надеяться, терять надежду, снова верить и снова не верить – и плакать от счастья, когда они окажутся среди родных и близких, в тепле и уюте. И директор гостиницы гордился бы собой, гордился, что не лёг спать, когда люди нуждались в помощи, что не остался равнодушным к их бедствию. Нельзя сидеть, сложа руки. Нужно рисковать, нужно бороться, как бы ни было трудно, несмотря на невзгоды, на печали, на неудачи. Надо пытаться. НАДО!
И руководство гостиницы поверило. Поверило так же, как те люди в автобусе. Спустя десять минут менеджер, директор и Поэт шли к машине – ехать к спасателям.
Через полчаса четыре вертолёта со всем необходимым вылетели на поиски. В первом, главном вертолёте сидели директор и Поэт.
Его нельзя было узнать. Он поседел, морщины покрывали его лицо. Лишь глаза горели, но это был нездоровый, предсмертный блеск. Он тихо-тихо подсказывал пилоту, куда лететь.
Когда внизу свет прожектора выхватил из темноты автобус, все содрогнулись. Ель, которая остановила автобус, росла на самом краю бездонной пропасти. Ещё немного – и автобус свалился бы туда.
Как только из автобуса вытащили последнего человека, ель внезапно дрогнула. Её корни выворотились из земли, и она упала вниз, в ущелье. Автобус, который уже ничто не держало, полетел следом за ней – пустой. Люди провожали его испуганными взглядами и ужасались, что было бы, если бы спасатели хоть минутой промедлили и если бы они остались ждать рассвета…
- Вы знали, что автобус висит на краю пропасти? – изумился директор, обращаясь к Поэту.
- Нет, я не знал. Но… сердце мне подсказывало… - прошептал Поэт, - …значит, все живы? Слава богу…
Он закрыл глаза.
- Эй, милейший, милейший! – директор потряс его за плечо. – Там Ваша жена, Агнесса, и Ваша дочь! Им не терпится увидеть Вас!
Поэт не проснулся. И директор, взглянув в его бледное, усталое лицо с чуть приоткрытыми синими глазами небесной ясности, неожиданно понял, что Поэт больше никогда не проснётся…
Когда вертолёты приземлились в гостинице, все вышли, но Агнесса не двинулась с места. Она сидела, не шевелясь, возле Поэта. Директор сидел подле них.
- От переохлаждения. Ведь он шёл в такой жуткий мороз… даже без куртки… - бормотал он, желая хоть что-то сказать.
Агнесса взглянула ему в глаза.
- Скажите честно: ему пришлось Вас уговаривать?
Директор, вздохнув, кивнул.
- Да. У нас телефоны не работали… Мы хотели дождаться рассвета… - неохотно произнёс он и задумался, припоминая что-то. – И тогда он произнёс речь. Такую речь…
- Ах, ну зачем… знаете, отчего он умер? – прошептала Агнесса.
Директор удивлённо взглянул на неё.
- Потому что его сердце остыло. Он растратил последний жар на вас. На ваше убеждение. Он знал, на что идёт. Он спас нас… и ушёл… - прошептала Агнесса прыгающими губами. – Ушёл…
Она долго глядела сухими глазами куда-то вдаль, а директор смотрел на спокойное, величественное лицо Поэта и думал над её словами… и так и не понял.
«Холодно было. Вот и всё», - подумал он. Встал и вышел из вертолёта.
Старуха замолчала.
- Агнесса умерла от разрыва сердца. – Наконец сухо произнесла она. – Спустя две недели. Спасённые Поэтом люди даже не вспомнили о нём. Все забыли Поэта, и никто не приезжает сюда, на его могилу. Вот и всё.
- А что было с Дочкой? – Тихо спросил я.
Старуха смотрела куда-то вдаль.
- Её удочерила тётя. – Молвила она. – Но, окончив в том же году школу, она навсегда уехала из Норвегии в Россию.
Я долго молчал.
- Я ни разу не встречал таких людей. Наверное, это всё-таки возможно… для тех, у кого по настоящему горячее сердце. Только это грустная история. Очень грустная. – Сказал я тихо.
- Что же в ней грустного? Это жизнь, милый.
Я оторопел.
- Мне жаль Поэта. – Произнёс я растерянно, объясняя, почему сказка грустная.
Мне показалось странным равнодушие старухи и её объяснение, что «это жизнь». Разве ей самой не жаль Поэта?
Но старушка неожиданно разозлилась и проскрипела:
- Жаль… всем жаль. И мне жаль. И всем, кто слышал эту историю, тоже жаль.
Помолчала и неожиданно воскликнула с горечью:
- А как можно его не жалеть? Ты уж объясни мне, милый, откуда такие червствяки берутся на свете. Такие, как его дочка. Забыла отца, мать и даже не приезжает. Если ты её случайно встретишь, передай, что хватит жить сомнамбулой, плыть по течению жизни и лить слёзы в подушку. Надо взглянуть правде в глаза и приехать. И тогда она получит долгожданное прощение.
Старуха не на шутку рассердилась, вскочила и поковыляла к дому. Дверь за ней захлопнулась, и я остался в одиночестве.
Я бросил последний взгляд на старенький домик и пошёл прочь.»
***
- Ребята, урок окончен. Загривкин!
Боря тряхнул головой, стряхивая наваждение. Всю последнюю часть урока литературы он сидел и перечитывал своё сочинение. Чернильные строчки во многих местах расплылись, точно были размыты водой. Или же… точно над ними кто-то плакал…
- Да, Нина Эдвардовна? – с волнением произнёс Боря, глядя на учительницу.
Та, чуть улыбаясь, смотрела на него своими глубокими синими глазами.
- Останься. – Тихо попросила она.
Борин сосед по парте показал ему язык и выскочил из класса.
- Скажи мне, - тихо произнесла Нина, когда они остались одни, - почему ты выбрал именно эту тему для сочинения? Ведь это просто встреча со старухой, может, сумасшедшей. И просто сказка.
- Не знаю… - растерялся Боря. – Просто… мне показалось, что этот разговор был очень важным.
Нина молчала.
- У меня в душе словно что-то изменилось после него. – Продолжал Боря, всё больше воодушевляясь. – Словно открылась какая-то дверь. Как будто бы… глаза перестали смотреть сквозь розовые очки. И увидели, что мир не такой уж чудесный. Но всё равно я уверен: жизнь прекрасна. И эту жизнь надо ценить.
- Но ведь Поэт погиб! Погиб напрасно. Он пожертвовал собой ради своей семьи – Агнесса погибла, а дочь забыла его. – Нина сглотнула. – Он спас жизни многих людей – они даже не вспомнили про него.
- Да, он погиб. Но совсем не напрасно. – Возразил Боря. – Ведь спасённые им люди продолжают жить, и я уверен, что Поэт тоже живёт. Живёт в их сердцах. Агнесса умерла, но, думаю, она встретилась с мужем и обрела покой. А Дочка… Я не думаю, что она забыла о Поэте. Просто… может, боится осознать до конца мысль, что её папа погиб, и поэтому уехала подальше… подальше от тех мест, где всё напоминало бы ей об отце. А рано или поздно она поймёт, что не надо убегать от судьбы, и обязательно вернётся. Она приедет, я уверен.
Боря перевёл дыхание и замолчал.
Нина Эдвардовна задумчиво смотрела куда-то вдаль.
- А ты мудр не по годам, мальчик мой. – Молвила она. – Мне бы быть такой… в твои годы…
Нина что-то вспомнила, и печаль отразилась в её глазах.
Некоторое время оба молчали.
- Я хотела попрощаться с тобой. – Неожиданно произнесла Нина Эдвардовна.
Боря удивлённо уставился на неё.
- И сказать спасибо. – Продолжила учительница.
- А за что? – не понял Боря.
Нина странно взглянула на него.
- За всё. Но, хотя ты и не поймёшь, за то, что описал именно это происшествие.
Боря ещё удивлённее уставился на неё.
- Нина Эдвардовна, а вы куда-то уезжаете? – нерешительно спросил он.
- Да. В Норвегию, на родину. На родину… – Глядя куда-то вдаль, задумчиво произнесла Нина.
Она отвернулась, подошла к окну и прислушалась. Раздался отдалённый раскат грома. На город быстро наползала чёрная туча.
- Не знаю, вернусь ли я обратно. – Тихо продолжила она. – У меня много дел. Надо разобраться с папиным наследием… Дописать его неоконченный роман… Да и мне надо разобраться с моими рассказами, написать кое-что новое…
Нина вспомнила, как давным-давно они с отцом попали под ливень.
Дело было весной. Нина (ей тогда было тринадцать) и Эдвард уже возвращались домой с прогулки, как их неожиданно настигла иссиня-чёрная туча с грязно-жёлтым брюхом. Дождь полил, как из ведра.
Но вместо того, чтобы бежать домой, они засмеялись, запрокинули головы и смотрели вверх, на небо. И ловили ртом тяжёлые капли.
Ливень разбушевался. Началась гроза. И тогда они побежали домой, всё так же смеясь.
Они бежали, но не торопились. Почему-то было приятно шлёпать по лужам, мокрыми до нитки, и осознавать, что играешь со стихией.
А когда они прибежали домой, их ждала мама, с напускной строгостью на лице. Но на самом деле она улыбалась…
Боже мой, сколько чудесных воспоминаний, связанных с отцом!
По щеке Нины неожиданно скатилась слеза. И она поняла, что плачет. От горя, от счастья – Нина не знала. Но она плакала. И почему-то ей было приятно. Приятно осознавать, что она не сдерживает своих эмоций, что она хочет – и плачет, хочет – и смеётся, что она наконец-то слушается папу…
- Я хочу сказать тебе, Боря: когда будешь выбирать свой путь, вспомни Поэта. – Глотая слёзы, прошептала Нина. – Вспомни, что надо пытаться, что надо пробовать, несмотря ни на что. И верить, что всё обязательно будет хорошо. Не соверши такой же ошибки, какую… совершила я.
Нина засмеялась сквозь слёзы.
- Ещё раз спасибо, Боря. Прощай.
- Нет, Нина Эдвардовна. До свидания. – Тихо ответил тот.
Боря тихо собрал портфель. Тихо пошёл к двери. Он удивлялся собственной непрозорливости.
Одну вещь он мог понять уже давно, но понял её только сейчас, только во время этого разговора. Он понял, кто была та девочка из рассказа старухи.
Около самой двери Боря обернулся.
Нина стояла у окна. В её блестящих от слёз синих глазах отражалось небо.
Шёл дождь. Небо было чёрным и хмурым, но отражение в глазах почему-то было голубым и безоблачным... и бездонным…
Нина смотрела на тучи и слушала раскаты грома. Ей казалось, что ливень за окном проникал в те самые, запертые задворки её сознания и вымывал оттуда боль, отчаяние и чувство вины.
Нина вспомнила тот день в лесу, и в своём воображении ответила отцу:
«Да, папа. Ты прав. Нельзя жить по другому. И я послушаюсь тебя. Я открою своё сердце для других. И я надеюсь, что оно у меня такое же, как у тебя… такое же горячее и безумно отважное… сердце поэта».
Боря тихо, очень тихо закрыл за собой дверь.
-
-
17.01.2010 в 23:19Просто благодарность, что принесла сюда ее.
-
-
17.01.2010 в 23:42-
-
18.01.2010 в 15:04Рад, что лирической героине повстречался такой шестиклассник, а шестикласснику - такая старушка.
Всё всегда встает на места, когда открываешь сердце, а если оно еще и горящее...
-
-
19.01.2010 в 14:35Всегда в твоих сказках есть такие слова, которые значат очень много... и в них хочется верить... и жить именно так. Жить в таком мире, где всё это что-то значит... и не бесполезно. Потому что автобус не упал. Потому что мальчик сказал, что его жизнь изменила эта история. И потому, что она вернулась.. и наверное, если у кого-то, прочитавшего эту не совсем сказочную сказку, что-то шевельнется в душе, и быть может, даже на глазах появятся слезы, это тоже значит - не напрасно.
В общем, это просто очень здорово. Одна из таких историй, в которые веришь полностью... они живые, они уже не «кем-то написаны», они кем-то рождены... и живут.
-
-
20.01.2010 в 07:27Отец Нины погиб, но его горячее сердце зажигает наши сердца.
-
-
20.01.2010 в 23:36Перечитывая сейчас - я бы многое здесь доработала, переделала... Но не буду этого делать. Потому что вещь старая, аж 2005 года рождения. И написана она совсем другим языком, чем мой нынешний, и, в общем-то, другим человеком... потому что 13-летняя я и 17-уже-с-половиной-летняя я - это разные люди. Слишком много событий и изменений мировоззрения их разделяет.