Твёрдая печенюшка
Юстас смотрел в небо. Сегодня оно, как и во все предыдущие дни, было темно-синим со слабым розовым отливом по горизонту. Юстас горизонта не видел, но точно знал, как выглядит тонкая тень бледности, стирающая ровный синий цвет над кромкой леса. Юстас смотрел на облака. Только вот сегодня они были совсем не такими, как во все предыдущие дни – они были совершенно одинаковыми: ровными, слоистыми, не меняющими формы. Словно кто-то без устали крутил ручку шарманки небосвода, повторяя один и тот же рисунок облаков. Юстас досадовал на потраченное время и ветер, что так старательно оглаживал небо. Если бы не ветер, то облака застыли бы, и можно было придать своему времени смысл: например, поиграть облаками в шахматы или выложить из ровных слоев причудливый узор. Однако настырный борей уводил облака до того, как возможно было хотя бы раз передвинуть «фигуру». От разочарования хотелось ухватить зубами кусок одного из идеальных облачков и бежать быстро-быстро, чтобы не догнали, чтобы не восстановили идеальный небесный уклад, чтобы хоть одно облако отличалось от другого. И пусть не ему, Юстасу, а кому-то другому, но удастся насладиться совершенным несовершенством.
Осеннее настроение шуршало где-то в уголке души Юстаса и требовало прекратить летние ухищрения, вроде разглядывания облаков или ранних утренних прогулок, – пора было доставать старый плед и пить горячий чай с ромом по вечерам, читать Данте и собирать крыжовник, чтобы Инга могла сварить из него дивное варенье. Она не просто засыпала ягоды в большом тазу сахаром и ставила его на огонь, сперва Инга с трепетностью и вниманием вынимала из плотной кожуры мякоть, варила её с сахаром, а потом снова наполняла ею «ягоды». В эти часы по дому распространялся удивительный аромат, а Юстас нетерпеливо ожидал своего законного «права первой ложки» и последующей возможности обвести пальцем по краю тазика, в котором варенье варилось, собирая оставшуюся пенку.
Юстас поднялся с травы. На поляне сражение осени и лета можно было наблюдать воочию. Цветы уже давно пожухли, только пара сумасшедших лютиков цвела, склоняя одинокие головки перед зеленой травой. Трава тоже сдавалась, желтела у самых кончиков узких своих стебельков и становилась неприятно жесткой. Юстас давно приметил несколько любимых травинок и каждый день приходил смотреть, как они борются с подмерзающей землей в надежде на хотя бы несколько глотков солнечного мёда. Юстас улыбался, глядя на стойкость и решимость травинок, иногда даже смеялся, когда видел, что они побеждают, удерживая яркую зелень еще один день. Тогда он подпрыгивал высоко-высоко над поляной и победно грозил осени кулаком.
Так случилось и сегодня, только Юстас не удержал радостного крика. Не удержал и понял, что выдал себя. Сейчас Оно появится, увидит его, нарушит мир и покой, разрушит дом – прямо сейчас, вот-вот Оно вновь придет в его жизнь. Сердце его ушло в пятки, которые бросились бежать. Конечно же, пятки Юстаса не бегали, бежал Юстас, как и не сжимались его пальцы в кулаки – их сжимал Юстас, как и не пересыхали губы – просто Юстас часто дышал. Он взбежал на крыльцо дома и угодил прямо в объятия Инги. Она ничего не сказала, просто увела в темноту и заставленность дальних комнат, усадила в кресло-качалку и начала читать книгу, которую не без труда достала с одной из верхних полок стеллажа. Юстас любил книги. Они были наполнены подвигами, преданиями, волшебством и любовью. Юстас любил представлять, что всё в их доме наполнено загадками и тайными связями, которые можно постичь, прочитав все книги в мире. Инга читала плохо, сбивалась и часто проглатывала слова, но Юстас додумывал до нее, разворачивая новые сцены у себя в голове, приплетая в сюжет своих собственных героев, – и расследовал тайну потерянного ключа, раскрывал роман красной прихватки с лоскутным зайцем, расплетал интригу седьмой половицы кухни против древесной щепки.
А потом Юстас засыпал. Вернее, притворялся, что засыпает, чтобы его мыслям было уютнее, и они его не стеснялись. Мысли разбегались и шалили, щекотали пятки, покусывали уши, а иногда забирались ему в нос, заставляя чихать. Юстас всё им прощал, ему с ними было почти так же весело, как с облаками, травой, вареньем, Ингой и книгами. Ему становилось спокойно и радостно, тихо и тепло – и каждый день был слишком хорош, чтобы сдаться Ему, внимательно следящему Оно, ждущему Юстаса в подвале, темном бору и за комодом.
«Уважаемый г-н Аннершмахт,
Юстасу с каждым днем становится всё лучше. Он больше не кричит во сне и не рассказывает тех страшных историй о войне, с которыми мы и связывали его умственное расстройство. Галлюцинаций не было уже очень давно. С самого начала лета.
Тридцатый его день рождения мы отметили очень спокойно, весь день Юстас улыбался. Жаль, что вы не приехали. Мне показалось, что он был немного растревожен этим фактом, хотя иногда мне кажется, что он никого не помнит. Часто его пугает что-то, но он быстро успокаивается, и я ему читаю.
Всё чаще мне кажется, что врачи в городе намудрили – Юстас совсем не опасен. Во всяком случае с тех пор, как главврач приставил меня ухаживать за ним, он ни разу не попытался хотя бы ударить меня или спрятаться. Не беспокойтесь, уход Юстас получает надлежащий, приходящей медсестры не боится, только изредка убегает на поляну и до осмотра его не дозваться.
Почему бы вам однажды не приехать к нам? Осенью в деревне очень красиво, а Юстас показал бы вам свои любимые места, а потом мы поели бы крыжовенного варенья. Приезжайте, г-н Аннершмахт, только не привозите г-на Иммберга, Юстас его не любит. После вашего последнего приезда он несколько дней не выходил на воздух – боялся этого доктора и его молоточков.
С уважением, Инга Брин,
17 сентября, 1947 г.
Приют для умалишенных, Фрисдорф, Бонн.
P.S. Сейчас Юстас спит, и я уверена, что во сне он смотрит в небо…»
Осеннее настроение шуршало где-то в уголке души Юстаса и требовало прекратить летние ухищрения, вроде разглядывания облаков или ранних утренних прогулок, – пора было доставать старый плед и пить горячий чай с ромом по вечерам, читать Данте и собирать крыжовник, чтобы Инга могла сварить из него дивное варенье. Она не просто засыпала ягоды в большом тазу сахаром и ставила его на огонь, сперва Инга с трепетностью и вниманием вынимала из плотной кожуры мякоть, варила её с сахаром, а потом снова наполняла ею «ягоды». В эти часы по дому распространялся удивительный аромат, а Юстас нетерпеливо ожидал своего законного «права первой ложки» и последующей возможности обвести пальцем по краю тазика, в котором варенье варилось, собирая оставшуюся пенку.
Юстас поднялся с травы. На поляне сражение осени и лета можно было наблюдать воочию. Цветы уже давно пожухли, только пара сумасшедших лютиков цвела, склоняя одинокие головки перед зеленой травой. Трава тоже сдавалась, желтела у самых кончиков узких своих стебельков и становилась неприятно жесткой. Юстас давно приметил несколько любимых травинок и каждый день приходил смотреть, как они борются с подмерзающей землей в надежде на хотя бы несколько глотков солнечного мёда. Юстас улыбался, глядя на стойкость и решимость травинок, иногда даже смеялся, когда видел, что они побеждают, удерживая яркую зелень еще один день. Тогда он подпрыгивал высоко-высоко над поляной и победно грозил осени кулаком.
Так случилось и сегодня, только Юстас не удержал радостного крика. Не удержал и понял, что выдал себя. Сейчас Оно появится, увидит его, нарушит мир и покой, разрушит дом – прямо сейчас, вот-вот Оно вновь придет в его жизнь. Сердце его ушло в пятки, которые бросились бежать. Конечно же, пятки Юстаса не бегали, бежал Юстас, как и не сжимались его пальцы в кулаки – их сжимал Юстас, как и не пересыхали губы – просто Юстас часто дышал. Он взбежал на крыльцо дома и угодил прямо в объятия Инги. Она ничего не сказала, просто увела в темноту и заставленность дальних комнат, усадила в кресло-качалку и начала читать книгу, которую не без труда достала с одной из верхних полок стеллажа. Юстас любил книги. Они были наполнены подвигами, преданиями, волшебством и любовью. Юстас любил представлять, что всё в их доме наполнено загадками и тайными связями, которые можно постичь, прочитав все книги в мире. Инга читала плохо, сбивалась и часто проглатывала слова, но Юстас додумывал до нее, разворачивая новые сцены у себя в голове, приплетая в сюжет своих собственных героев, – и расследовал тайну потерянного ключа, раскрывал роман красной прихватки с лоскутным зайцем, расплетал интригу седьмой половицы кухни против древесной щепки.
А потом Юстас засыпал. Вернее, притворялся, что засыпает, чтобы его мыслям было уютнее, и они его не стеснялись. Мысли разбегались и шалили, щекотали пятки, покусывали уши, а иногда забирались ему в нос, заставляя чихать. Юстас всё им прощал, ему с ними было почти так же весело, как с облаками, травой, вареньем, Ингой и книгами. Ему становилось спокойно и радостно, тихо и тепло – и каждый день был слишком хорош, чтобы сдаться Ему, внимательно следящему Оно, ждущему Юстаса в подвале, темном бору и за комодом.
«Уважаемый г-н Аннершмахт,
Юстасу с каждым днем становится всё лучше. Он больше не кричит во сне и не рассказывает тех страшных историй о войне, с которыми мы и связывали его умственное расстройство. Галлюцинаций не было уже очень давно. С самого начала лета.
Тридцатый его день рождения мы отметили очень спокойно, весь день Юстас улыбался. Жаль, что вы не приехали. Мне показалось, что он был немного растревожен этим фактом, хотя иногда мне кажется, что он никого не помнит. Часто его пугает что-то, но он быстро успокаивается, и я ему читаю.
Всё чаще мне кажется, что врачи в городе намудрили – Юстас совсем не опасен. Во всяком случае с тех пор, как главврач приставил меня ухаживать за ним, он ни разу не попытался хотя бы ударить меня или спрятаться. Не беспокойтесь, уход Юстас получает надлежащий, приходящей медсестры не боится, только изредка убегает на поляну и до осмотра его не дозваться.
Почему бы вам однажды не приехать к нам? Осенью в деревне очень красиво, а Юстас показал бы вам свои любимые места, а потом мы поели бы крыжовенного варенья. Приезжайте, г-н Аннершмахт, только не привозите г-на Иммберга, Юстас его не любит. После вашего последнего приезда он несколько дней не выходил на воздух – боялся этого доктора и его молоточков.
С уважением, Инга Брин,
17 сентября, 1947 г.
Приют для умалишенных, Фрисдорф, Бонн.
P.S. Сейчас Юстас спит, и я уверена, что во сне он смотрит в небо…»
-
-
17.01.2010 в 16:46Иииик, выводить глубинные смыслы из виденья сумасшедшего – не мой профиль. И анализировать это не хочу. Как это вообще можно анализировать? Я же не психиатр. Зато ты у нас любишь двинуть по психике. Любитель жутиков.
Стиль, слог, грамотность подачи – избавьте меня от этого хотя бы в твой адрес, потому что пишешь вкусно и грамотно, если уж на то пошло. Искать с лупой случайную очепятку или пропущенный символ не хочу. Вот просто не хочу, и хоть стреляй. И без меня охочие найдутся.
А я просто воскурил и меня штырит.
-
-
17.01.2010 в 16:53-
-
17.01.2010 в 23:18Если под это определение попадают облака, тишина, крыжовенное варенье, тайны собственного дома, мира и подсознания... Если это так...
Что ж, тогда я не знаю, кого можно назвать НОРМАЛЬНЫМ.
"Нормальным" никогда не удастся ни сыграть в небесные шахматы, ни понять борьбу травинки с асфальтом; им никогда не полюбить мудрые и печальные сказки, никогда не почувствовать мир вокруг себя и не прикоснуться к ЧУДУ...
Не слишком ли большая цена за НОРМАЛЬНОСТЬ?..
Барон Мюнхгаузен и "тот самый" Свифт, во всяком случае, Юстаса бы поняли.))
Чудесная притча о маленьком уголке нашей души, в котором живет самое сокровенное! О том, что понятно только тем, кто ХОЧЕТ понять.
Потому что тоже умеет смотреть в небо.
!!!!!!!!!!!
Мастер! Я в просто в восторге!!!!!!
-
-
17.01.2010 в 23:23Не знаю, может, это мой глюк - но почему-то вспомнился "Посторонний", который Камю. Не по стилю и языку, упаси бог, нет - мне сухой и отрывистый язык Камю не близок, а вот твой, красочный и вкрадчиво певучий - весьма. Но ассоциации с "Посторонним" таки есть. По какому-то... пониманию героя. Потому что что там, что здесь лично у меня наблюдалось удивительное явление - понимание героя, которого я в принципе понимать-то не могу и не должна. И от этого жутковато как-то делается. Ну и... конечно, сразу вспоминаются зеркала, зрачки и всё такое.) Психоделика - наше всё. Точнее, ваше.
Читаешь себе, читаешь... скорее подсознанием чувствуешь некую странность, но в общем и в целом - облака, полянки, цветочки, царское варенье - ах, я прямо-таки почувствовала аромат этого варенья, витающий в воздухе, - книги, тёплый плед... лепота.
А потом вдруг странное Оно... и что-то такое начинает из подсознания приходить в сознательное... а потом - бац. Первый абзац письма. И - вот тебе и лепота, называется.
Понравилось? Смеешься, что ли? Не те слова, не те ощущения, чтобы сказать – понравилось. Потому что у меня какой-то ступор, жадное проглатывание строк снова и снова, и риторические «Как же так?». А еще утвердительно-размышлительное «Вот оно как…»
Да... у вашего сознания действительно нет дна, Мастер. Знаете, я уже начинаю вас бояться. У вас адрес, случаем, не шестая палата, нет? Шутка, шутка...
Но теперь уже я задумываюсь о том, что же испытывает автор, когда пишет такие вещи.)
-
-
17.01.2010 в 23:26-
-
17.01.2010 в 23:30-
-
17.01.2010 в 23:54Просто представила мир, полный АБСОЛЮТНЫХ нормальностей...
По-моему, это и было бы абсолютным безумием. М-м?.. )))
Ведь в каждом из нас есть некая "сумашедшинка", которая приносит в наш мир еще один цвет.
Если же взглянуть на это с другой стороны, одиночка в своем собственном мирке - наверное, действительно, в чем-то безумен. Потому что один. Но - пусти он в свой мир кого-то другого, он перестает быть безумным. ) Потому что в его мире появляется единомышленник! ))
-
-
18.01.2010 в 11:00Два дебила - это сила, бытовала у нас в школе поговорка.))))Боюсь, что в данном случае вряд ли возможен был бы ваш исход. Всё-таки действительно сумасшедший.
-
-
19.01.2010 в 14:52Сильно написано, ну что тут еще сказать. Очень яркими мазками. очень впечатляюще... А вообще мне кажется, что все эти слова - полная ерунда. Главное ведь - испытал ли читатель вообще что-то, пережил ли нечто острое и цепляющее... думал ли над историей, дойдя до последней строчки, потом хотя бы пару минут, или вообще нисколько, или возвращался к ней, даже невольно... Здесь и чувствуешь, и думаешь, и возвращаешься.
А вообще мне это напомнило послесловие к одной из моих любимых сказок «Мио, мой Мио» - история мальчика-сироты, который живет в Стокгольме, в довольно обыденном ритме, у приемных родителей, и мечтает о том, как встретит отца-короля, и тот заберет его в волшебную страну... и однажды он оказывается вечером на скамейке, в руке у него яблоко, и... В общем, не буду рассказывать; в эту страну он попал, отец был королем и очень его любит, и в итоге всё было хорошо... Но вспомнилось вот почему: в послесловии какой-то очень умный товарищ «растолковал», какая была молодец Линдгрен, как умела «сочинить сказку» для мальчика-сироты, который сидит один на скамейке, фантазирует, и жить ему становится легче... Чувство было просто убийственное. Мне открыли волшебный мир - и вдруг этот тип взял и его разрушил. Нет этого, всё фантазии...
Наверное, детям нельзя читать такие послесловия. Хотя я всё равно решил, что тип - дурак, а волшебная страна была настоящая.
Но здесь эффект тот же самый. Он ведь тоже живет в своей волшебной стране... и да простят меня любители реализма, но мне совсем не хочется, чтобы ему ее разрушили таким вот «послесловием».
Нет, я определенно за Муми-Дален и за волшебную страну... где можно управлять облаками, где всегда есть уют и забота, и пахнет крыжовенным вареньем...
-
-
19.01.2010 в 15:05Я так читаю отзывы и понимаю, что каждый увидел что-то свое, близкое себе, а, быть может, это просто кусочек из жизни сумасшедшего...
P.S. "Мио, мой Мио" - одна из моих любимых сказок. И как хорошо, что я был не столь основателен в детстве и послесловий не читал.)
-
-
19.01.2010 в 19:47Master Fi!
Ну не ломайте Вы свою собственную сказку!.. )) Пожалуйста.
Ведь написано-то ВОВСЕ не о СУМАСШЕДШЕМ и не о СУМАСШЕСТВИИ... Вы же сами понимаете.)))
А об одиночестве, о непонимании, уходе в свои миры...
О том, что, к несчастью, это очень часто делает человека отверженным в обществе.
Да тут можно копать и копать!
Так что сумасшествие, ИМХО, тут совсем ни при чем. Вы же не историю болезни писали... )))
-
-
20.01.2010 в 07:09Безумие... Для безумного его безумие вполне прозаично, потому что оно реально. Человек, считающий себя куском стекла, так же скучен себе, как кусок стекла.
Но человек с таким внутренним миром... Короче говоря, чудачества удивляют только обычных людей, но не чудаков))
"Воображение не порождает безумия — его порождает рационалистический ум." Честертон Г. К.
-
-
20.01.2010 в 11:08