Я люблю ходить по метро. Просто ходить и смотреть на людей. Такие разные, и всё же собираются в одном месте, чтобы потом разойтись по своим делам. Может быть, именно поэтому свидания девушкам я всегда назначал в метро. А они соглашались, хотя я и слышал их удивленные голоски по телефону. И мы ходили по метро, переходили с одной станции и линии на другую и разговаривали. Во время свиданий я никогда не лез к девушкам под юбку, не приглашал их домой, даже не целовал их. В метро они все менялись, словно показывая свою истинную сущность, и я упивался ею. Выпивал, как вампир, до последней капли, а взамен дарил что-нибудь другое. Сказки, стихотворения… В моей памяти всегда сохранялось что-то такое. Правда, ни один из подобных романов дольше двух месяцев не держался, ведь мне было интересно только с теми, кто способен оценить, что я дарю им больше, чем кольца и украшения, - свои сказки. Другим было интересно только то, что я довольно обеспечен…
И поэтому я опять и опять ходил по улицам и всматривался в лица девушек. Иногда знакомился, приглашал на свидание, просил телефон, и где-то глубоко-глубоко в душе зажигалась искорка: «Вот она! Вот она! Именно она, именно эта девушка различит среди роя рассказываемых тобой сказок ТВОЮ!» Очень часто я ошибался…
А еще в метро мне нравились музыканты. Я уж не знаю, много ли денег можно получить, играя в переходе или на станции, но играли они всегда от души. Что хрупкая, тоненькая, словно невесомая девочка-флейтистка, что два парня в грязной одежде, игравших свои песни на гитарах. И поэтому я спускался в метро еще из-за них.
В этот раз я опять назначил свидание девушке. Я нашел ее у художественной лавки, где она покупала мольберт. Помог донести до дому; разговорились. Купил ей букет, пригласил в кафе. А потом - в метро. Приятная была девушка, жаль только, что приглашение приняла с большим натягом, очень ей туда не хотелось.
Я стоял посреди станции, держа в руках большой букет красных роз, и разглядывал толпу, пытаясь найти ее миловидное личико. Прождал пять минут, семь, десять… Ее всё не было, и люди начинали смотреть на меня, как на сумасшедшего. Я позвонил ей.
- Здравствуй. Ты меня не забыла? - спросил я, перекрикивая шум поезда.
- Не забыла. Знаешь, у меня тут небольшие проблемы возникли, не смогу прийти, - сказала она напряженным голосом. Я сник.
- Может, я чем-то могу помочь?
- Давай договоримся встретиться чуть попозже. Послезавтра там же, в то же время. Идет? - спросила она, игнорируя мой вопрос. Я согласился, попрощался с ней и сел на скамеечку. Где-то играла гитара. Было невообразимо грустно. Знать бы еще, отчего она…
Подошла старушка с большой сумкой, и я торопливо поднялся, уступая место. Потом подумал, разделил букет на две неравные части, в меньшей из которых были две розочки, и протянул старушке.
- Возьми, бабуль. Они красивые, совсем как ты в молодости, - неловко сказал я. Старушка словно потеряла дар речи. Она молча смотрела на букет роз, и лишь через несколько секунд робко протянула руку, как будто боясь, что я сейчас отберу их и оскорблю ее. Лишь когда розы легли к ней на колени, она застенчиво покраснела, как будто на первом свидании, и сказала срывающимся голосом:
- Спасибо, сынок…
На меня напала волна добродетели. Я вытащил из кармана свою визитку и строго наказал бабуле звонить мне в любое время дня и ночи, если появится какая-нибудь проблема. Люди, стоявшие вокруг, смотрели на меня со смесью недоумения и восхищения, а я вдохнул воздух метро, прикрыл глаза, и побрел к переходу, путаясь в мыслях и образах. Одну розу я подарил проходившей мимо девушке в очках, с дешевеньким дипломатом и со сбившейся прической. Она смущенно улыбнулась, поправила волосы, и пробормотала мне вслед слова благодарности. Уверен, домой она попала, наполненная чувством собственного достоинства.
Мне очень хотелось позвонить другу, попросить его приютить меня на ночь и совершить что-нибудь безумное. Но он был далеко отсюда, и мне приходилось идти почти вслепую, наталкиваясь на людей, и прижимая к груди одну-единственную розу.
Гитара звучала в ушах всё более настойчиво, и я с трудом вырвался из жалости к самому себе и посмотрел на исполнителя. То была девушка с обкромсанными волосами и старенькой гитарой через плечо. Пела она с закрытыми глазами, чуть выпячивая вперед подбородок, когда пела значимые строчки, и еле заметно улыбалась. Стоящий перед ней гитарный футляр был практически пуст: в нем лежала всего пара монеток. Люди проходили мимо нее. Старики неодобрительно перешептывались, молодежь на секундочку прикрывала глаза и мечтательно улыбалась.
Я простоял неподалеку от нее минут десять. Она пела песни, одну за другой, с простыми, казалось бы, текстами, но неизмеримо большим смыслом. Когда она закончила очередную песню, я подошел к ней и опустил розу в футляр. Она посмотрела на меня снизу вверх и благодарно улыбнулась.
- Спасибо. Самая неожиданная плата за мою игру.
- Да не за что. У тебя песни красивые. Сама сочиняешь? - спросил я, разглядывая ее. Она снова улыбнулась, подняла розу и осторожно понюхала. Потом заправила за уши обкромсанные волосы.
- Я не играю свои. Только бардовские. Свои я не хочу разменивать на переход в метро. Не слушают…
Я понимающе улыбнулся.
- Ты занята? Сходим в кафе?
- А как же… - она неопределенно повела рукой, явно имея в виду переход.
- Сделай перерыв. Он ведь никогда лишним не бывает, а руки отдохнут. Давай, пойдем же!
Она постояла немного в нерешительности, потом выгребла мелочь из футляра, спрятала гитару и закинула ее на плечо.
- Пойдем? - слегка дрожащим голосом спросила она. Я кивнул, мягко взял ее холодную ладошку в свою и повлек к выходу из метро. Она постоянно шла на шаг позади и с таким интересом смотрела на прохожих, здания и киоски, как будто в городе была впервые. Прохожие ей таким же интересом не отвечали и словно смотрели сквозь нее. Только идущие нам навстречу люди периодически наталкивались на ее гитару плечом и тихонько ругались сквозь зубы.
Я привел ее в одну из моих любимых кафешек. Огромное окно выходило на канал, солнышко грело девушке лицо, и ее каштановые волосы стали почти рыжими, как у Христа на иконах. Я невольно залюбовался ею, и поэтому прослушал вопрос вышколенного официанта, что мы будем есть. Она тронула меня за руку, я встрепенулся и попросил повторить вопрос. Официант услужливо улыбнулся и снова спросил, что нам принести. Я заказал салат, свежевыжатый апельсиновый сок и мороженое в высоком бокале.
Когда официант ушел, она повернулась к окну и тихо проговорила:
- Я никогда не пила свежевыжатый сок.
- Тебе понравится, обещаю. А почему не пила?
- Денег на него нет. Я же на университет хочу заработать, только вот копить, похоже, буду очень долго…
Она оперлась подбородком на сведенные домиком руки и облизала пересохшие губы. В мягком вечернем свете солнца ее глаза показались мне совсем уставшими и слишком взрослыми.
Когда принесли заказ, сок из высокого тонкого стакана она выпила практически залпом и неуверенно улыбнулась.
- Очень вкусно…
Подошедший официант наполнил ей стакан снова, и время за едой мы посвятили разговорам. Болтали о песнях, о гитарах, о судьбах бардов…
Когда мы вышли из кафе, уже был вечер. Играть в переходе она не стала, объяснив это тем, что уставшие люди не любят, когда им что-то мешает думать, и засобиралась домой.
- У меня перед домом площадь, я там по вечерам играю. Там и денег больше, и мне иногда ребята из соседних домов помогают. Спасибо тебе за кафе… - пробормотала она, развернулась и почти побежала в противоположную сторону.
- Стой!!! - крикнул я, бросаясь за ней. Она повернулась.
- Пойдем со мной, - выпалил я. - У меня большая квартира, переночуешь, а потом решим, что делать с твоим университетом…
Она попятилась, расширив глаза от страха. Мысленно я проклял себя за неудачные слова и протянул ей руку.
- Прости, прости меня, я глупость говорю!
- Т - ты… Я думала, ты хороший, - прошептала она. Ее глаза заблестели. Я вытащил какую-то бумажку из кармана, огрызком карандаша нацарапал там свой телефон и практически силой впихнул этот листок ей в руку.
Когда я дотронулся до нее, она вздрогнула, по лицу потекли слезы, и губы предательски задрожали. Она неосознанно стиснула листочек в кулаке, и прежде чем я успел открыть рот, она убежала. Убежала, прежде кинув мне под ноги розу.
Я поднял ее, взвесил в руке. Цветок ровным счетом ничего не весил, даром что лепестки перевешивали стебель. Как это могло быть, я не понимал. Точно так же я не понимал, как мог разорвать тончайшую паутинку кружева всего несколькими словами. Я вздохнул.
Дома я поставил розу в самую красивую вазу для одного цветка, какую смог найти, поставил ее на телевизор в своей спальне, и провалялся несколько часов, прихлебывая любимый кофе и смотря лишенный смысла боевик. Время медленно подбиралось к полуночи, и я заснул.
Проснулся от ощущения того, что попал под холодный душ: я опрокинул кофе себе на грудь, и он капал на простыню, попутно нещадно холодя кожу.
Пока я отмывался в душе, у меня взорвался мобильный. Я не знаю, почему мне взбрело в голову поставить на звонок Вивальди, отчетливо понимая, что это не слишком-то и красиво, и теперь любимая мелодия «Времена года - Зима» уже с минуту сообщала мне, что я кому-то нужен. Пока я, чертыхаясь, выбирался из душевой кабинки и обматывался полотенцем, телефон замолчал. Я похолодел. Я думал, что звонила та самая девочка, что она больше не обижается, а я не взял трубку.
Я рванул в комнату, поскользнулся на кафеле, ударился головой и в комнату прибежал с назревающим синяком на лбу. Как и ожидалось, звонил незнакомый номер. Я набрал «повторный вызов». После трех гудков я услышал старческий голос.
- Алло, алло, вы меня слышите?!
- Да-да, слышу. Кто вы?
- Сынок! - закашлялась трубка. - Ты мне розу подарил…
Моя собеседница резко замолчала.
- Д - да… Я помню… - протянул я, в самом деле вспоминая бабульку с сумками. Она часто задышала в трубку.
- Ты говорил звонить, если помощь понадобится… - забормотала она. - Ты извини, я бы никогда не позвонила, я бы тут с сыном, но, понимаешь, сын в командировке, а ты…
- Чего ты хочешь, мать? - спросил я, придавая своему голосу максимальную мягкость, и поглаживая синяк. Она запнулась.
- Ты бы… Не мог отвезти меня в больницу?.. Ну, помочь до метро дойти, - всполошилась она, - у меня с сердцем плохо, вдруг что случится, а у меня кошка…
- Где ты живешь? - спросил я, одной рукой придерживая трубку, а другой пытаясь нашарить под кроватью джинсы. Она назвала адрес. Я пообещал, что буду через десять минут, и чтобы она ждала меня у подъезда. Она согласилась и быстро повесила трубку. Кажется, старушка заплакала…
У меня есть машина. Удобная, красная, небольшая. Выбирал ее несколько часов, и потом столько же выбирал ее цвет. И практически на ней не ездил… Садился в нее, только когда добраться нужно было быстро, не размениваясь на разглядывание девушек и не вслушиваясь в музыку. Такое случалось редко - обычно я бездельничал и прожигал родительские деньги, как заявляла мать. Теперь ей уже было глубоко все равно - она припеваючи жила то ли во Франции, то ли в Америке с бойфрендом младше ее лет на двадцать и сыну уделяла столько же внимания, сколько ценитель орхидей уделяет кактусу.
Старушка садилась в машину осторожно. Я придержал дверь, помог ей сесть, включил кондиционер, и мы поехали. Все это время она благодарила меня, украдкой вытирала слезы и рассказывала про своего сына, почти постоянно живущего в Европе.
- А как же его жена? - спросил я, останавливаясь на светофоре и пытаясь сообразить, как можно бросить собственную мать.
- Он не женат… Разведен, - сказала старушка, грустно улыбаясь.
- Так… Мать, ты что, одна живешь? - неприятно удивился я. Она на заднем сиденье вытерла глаза платком и кивнула. Белый платочек на ее голове вдруг показался мне ужасно жалким, очки - мутными, а сумочка облезлой и неимоверно старой.
В больнице ей делали какой-то тест, связанный с сердцем, и вышла она нескоро. Я поднялся ей навстречу.
- Что-то серьезное?
- Нет, сынок, не беспокойся, - кротко улыбнулась она. - Просто через недельку нужно будет результаты забрать…
Пока мы ехали обратно, я убеждал ее переехать ко мне. Я приводил неоспоримые доводы, говорил, что ей там будет лучше, что даже ее кошке будет там уютно. Старушка пугалась, махала на меня руками и тотчас же сжимала их в замочек, словно боясь, что если она будет махать руками, случится авария.
Когда мы подъехали к ее дому - обшарпанной пятиэтажке с отсутствующими дверьми в парадные, из-за соседнего дома вышел пьяный в хлам парень лет шестнадцати. Он подошел к моей машине, нагнулся и согнутым пальцем постучал в стекло.
- Клевая тачка, командир! - ухмыльнулся он. - Прокатишь?
Старушка сжалась на заднем сиденье и зашептала слова молитвы. Я резко обернулся к ней, обозленный всем, что видел вокруг себя, и крикнул:
- Мама, хочешь жить с ВОТ ЭТИМ?!
Она замотала головой, заплакала и сквозь слезы прошептала:
- Поехали… Поехали к тебе, сынок…
Я вышел из машины, отправил парня отдыхать в соседние кусты и повел старушку собираться. Квартира была маленькая. Просто микроскопическая. Жилого пространства почти не было, на кровати лежала худая кошка, похожая на скелет в классе биологии. Мне стало горько и противно, что когда я шлялся по метро, пытаясь найти нереальную девушку, эта кошка ела раз в два дня, и хозяйка уговаривала ее потерпеть еще недельку до пенсии.
Собралась она быстро. Я пообещал ей, что мебель я отсюда заберу, и она собрала только лекарства, одежду и две рамочки с фотографиями. Кошку она любовно замотала в платочек, прижала к груди, и я услышал робкое, тихое мурлыканье. В носу защипало, и я торопливо подхватил сумку и заспешил вниз по лестнице. Бабуля осторожно спускалась следом.
Вечером, когда она разложила вещи в светлой комнате с мягчайшим бежевым ковром на полу, и я до отвала накормил ее, кошку и, казалось, даже мух, я почувствовал, что почти счастлив. Старушка сидела рядом со мной, смотрела новости и охала, когда говорили про беспорядки во Франции.
В соседней комнате зазвонил телефон. Я машинально потер синяк, который успешно до этого скрывал под челкой, перешел в гостиную и закрыл дверь.
- Алло… - прозвучал плачущий женский голос в трубке. Звонила гитаристка…
- Где ты?! - закричал я.
- Я… Я дурой была, прости. Я думала, ты меня изнасиловать хочешь, а теперь подумала… прости, прости меня, пожалуйста, я такой дурой оказалась…
- Господи, да ничего страшного… Как ты, где ты?
- Не важно… Уже не важно. Живи счастливо, ладно?
В трубке раздались частые гудки - она повесила трубку. Я упал в кресло, машинально сжимая телефон, продолжавший отвратительно пищать. У правой ноги заколебался воздух, и ко мне на колени тяжело запрыгнула кошка. Она коротко мяукнула и уткнулась носом мне в живот. Я аккуратно спустил кошку на пол, быстрым шагом прошел в коридор и начал судорожно одеваться; перепутал правый и левый ботинки, кошелек попытался запихнуть за ремень…
Уже через несколько минут я был у того перехода, где впервые встретил гитаристку. На ее месте стоял парень с длинными, давно не мытыми волосами, и возился со скрипкой. Я подошел к нему, схватил его за руку и заглянул ему в глаза.
- Эй, мужик, да ты чего?! - перепугался парнишка.
- Здесь до тебя девушка стояла, гитаристка. Где она?
- Гитаристка? - ошалело воззрился на меня парень. - Здесь отродясь гитаристок не было, я здесь уже год, а до этого мужики с военки…
Я отпустил его руку, и почувствовал, что комок в горле становится все больше, а сердце колотится все быстрей. Парень, увидев мое состояние, доверительно поманил меня к себе, призывая нагнуться.
- Ты это, командир… Есть девчонка тут одна, на гитаре бренчит… Только она на конечной, и не в почете у нас - дура, каких мало. Больше гитаристок здесь нет…
Я судорожно кивнул головой, и ринулся к платформе, к которой как раз подходил поезд…
Только даже на конечной я не нашел ее. Там стояла высоченная девушка с плечами шире, чем у меня, и я даже подходить к ней не стал - раз больше нет, значит, нет…
Целую неделю я ездил в тот переход, и караулил. Скрипач, приходивший по вечерам, странно на меня косился и даже стал обходить стороной. Мне было всё равно, мне нужна была гитаристка с чудесными волосами, и торчащими из-за ушей прядками.
Через месяц, когда я совсем забросил ходить по метро, старушка пришла домой и кинулась ко мне на кухню.
- Сынок, сынок!
- Что случилось?
- Я тут возьму мяска для кошечки, ладно?
- Бери, кто ж не дает-то? Только а как же корм? Я вчера покупал.
- Да не моя кошечка, прибилась! - запричитала старушка. - Я подхожу к дому, а там кошечка - маленькая, перепуганная, шерстка торчит, как обкромсанная… В футляре от гитары сидит, представляешь? Так я возьму мяска, ладно?
У меня в мыслях словно что-то переклинило, и я кинулся на улицу как был - в домашних тапочках и старой рубахе. И впрямь, совсем рядом, в кустах, лежал футляр от гитары, а в нем маленький, перепуганный котенок. Шерстка по бокам головы была неровно обрезана, лапки то впускали, то выпускали маленькие коготочки, а глазенки смотрели на меня испуганно и как будто извиняясь.
Я подошел поближе, сел на корточки, и осторожно, одним пальцем провел по миниатюрной лапке. Котенок дернулся, а потом прильнул к моей руке, и довольно замурчал. И лишь когда я поднимался в квартиру, правой рукой держа котенка, а левой придерживая футляр, я понял.
Мягкая шерстка каштанового цвета, совсем как на иконах.