Сансара
(Записки ненормального на клочке тетрадного листа)
читать дальшеКогда-нибудь случится то, чего я никогда не вспомню. Ни потом, ни сейчас. Однажды бред и явь поменяются местами, и что-то мягкое и зыбкое укроет больной мозг теплым горячечным одеялом. Да и... кто здесь вообще знает о том, что будет потом?...
Все случится неожиданно и быстро. Как щелчок выключателя в ванной: так банально, как будто все это уже лет тысяч эдак триста в порядке вещей и по-другому никогда и не было.
И... Господи, ты ведь хочешь знать, как все будет?..
Когда меня поставят к стенке... Когда меня прижмут лицом к холодной, шершавой стене и больно ударят под колени...
Тогда я послушно закрою глаза, и мне приснится белое солнце.
Мне приснится вывороченное с корнем дерево на отвесной скале - Дерево в медной паутине электрических проводов: тонкие щупальца в белом мареве-дымке...
Над черным холмом взметнутся две черные чайки, пикирующие на мачту тонущего корабля. И имя этому умирающему чудищу - Надежда: золотые буквы слепящим дождем нырнут вслед за ним в бездонную глубину осенней лужи в чужом дворе.
Потому что нет такой осенней дворовой лужи, где бы однажды не утонула чья-то слепая надежда...
А еще мне приснится земля. Завещанная мертвым от живых - под рваными небесами в пеструю клетку... И солнце. Да-да, конечно! - Солнце... Большое, белое. Как кусок зефира.
...Когда меня поставят на колени и заставят закрыть глаза, я начну тихо смеяться. Совсем-совсем тихонечко, чтобы только никто не услышал... И тогда, конечно же, все, как морок, провалится вдруг в мягкий нежно-розовый туман.
Ты ведь не забудешь поставить мне свечку за упокой, правда, Господи?..
В розовом тумане переплавятся в свинец мысли и цвета, цвета и тени. Я растолкаю их концом нарисованного крыла и разорву взмахом душный серый кокон.
Чего стоит только взмахнуть кончиком крыла и вырваться на свободу!?..
Что отделяет меня от неба? Только серая свинцовая пыль...
Гусеница превращается в куколку, куколка - в бабочку. Бабочка - в золотистую моль.
Пожалуйста, скажите: во что же превращается бабочка золотистой моли, когда на нее наступают носком тяжелого армейского сапога?..
Ни во что.
Просто - в мертвую бабочку мертвой золотистой моли.
Ну... а куда, в таком случае, попадает ее душа?..
Конечно, прямо на небо!
Если только при жизни она - как и мы с тобой, Господи - не мечтала стать Богом.
...А что же... Что сделаю я, когда меня все-таки прижмут щекой к ледяной стене и уронят коленями на бледный мерцающий кафель?
Я буду тихонечко петь и выстукивать в такт краем золотого пера по бетонному полу.
Потому что... Что отделяет меня от неба?
Только взмах неизраненного нарисованного крыла.
(Записки ненормального на клочке тетрадного листа)
читать дальшеКогда-нибудь случится то, чего я никогда не вспомню. Ни потом, ни сейчас. Однажды бред и явь поменяются местами, и что-то мягкое и зыбкое укроет больной мозг теплым горячечным одеялом. Да и... кто здесь вообще знает о том, что будет потом?...
Все случится неожиданно и быстро. Как щелчок выключателя в ванной: так банально, как будто все это уже лет тысяч эдак триста в порядке вещей и по-другому никогда и не было.
И... Господи, ты ведь хочешь знать, как все будет?..
Когда меня поставят к стенке... Когда меня прижмут лицом к холодной, шершавой стене и больно ударят под колени...
Тогда я послушно закрою глаза, и мне приснится белое солнце.
Мне приснится вывороченное с корнем дерево на отвесной скале - Дерево в медной паутине электрических проводов: тонкие щупальца в белом мареве-дымке...
Над черным холмом взметнутся две черные чайки, пикирующие на мачту тонущего корабля. И имя этому умирающему чудищу - Надежда: золотые буквы слепящим дождем нырнут вслед за ним в бездонную глубину осенней лужи в чужом дворе.
Потому что нет такой осенней дворовой лужи, где бы однажды не утонула чья-то слепая надежда...
А еще мне приснится земля. Завещанная мертвым от живых - под рваными небесами в пеструю клетку... И солнце. Да-да, конечно! - Солнце... Большое, белое. Как кусок зефира.
...Когда меня поставят на колени и заставят закрыть глаза, я начну тихо смеяться. Совсем-совсем тихонечко, чтобы только никто не услышал... И тогда, конечно же, все, как морок, провалится вдруг в мягкий нежно-розовый туман.
Ты ведь не забудешь поставить мне свечку за упокой, правда, Господи?..
В розовом тумане переплавятся в свинец мысли и цвета, цвета и тени. Я растолкаю их концом нарисованного крыла и разорву взмахом душный серый кокон.
Чего стоит только взмахнуть кончиком крыла и вырваться на свободу!?..
Что отделяет меня от неба? Только серая свинцовая пыль...
Гусеница превращается в куколку, куколка - в бабочку. Бабочка - в золотистую моль.
Пожалуйста, скажите: во что же превращается бабочка золотистой моли, когда на нее наступают носком тяжелого армейского сапога?..
Ни во что.
Просто - в мертвую бабочку мертвой золотистой моли.
Ну... а куда, в таком случае, попадает ее душа?..
Конечно, прямо на небо!
Если только при жизни она - как и мы с тобой, Господи - не мечтала стать Богом.
...А что же... Что сделаю я, когда меня все-таки прижмут щекой к ледяной стене и уронят коленями на бледный мерцающий кафель?
Я буду тихонечко петь и выстукивать в такт краем золотого пера по бетонному полу.
Потому что... Что отделяет меня от неба?
Только взмах неизраненного нарисованного крыла.