Мы встретились в первых днях сентября. Я открыл окно, ветер принес на своих крыльях первый желтый лист. Я смотрел в темноту улицы. Там, под слабым желтоватым светом фонаря, возникла черная фигура. Она походила на тень. Я не смог рассмотреть её толком. Судя по всему, тень осознала, что её заметили. Она двинулась, изменила свою целостную форму и исчезла без шума, без шороха, не оставив за собой даже легкой дымки. Испустив обрывистый вздох, я хотел было захлопнуть окно, но перед моим лицом возник плотный сгусток черного дыма, холодный и безжизненный. Я не успел ничего сообразить, я даже не успел почувствовать страх. Перед моим распахнутым окном, в свете моей комнаты, висела та самая фигура, что пару минут назад стояла под фонарями. Теперь я мог до деталей рассмотреть незнакомца. Фигура в длинном черном плаще, из рукавов проглядывали костлявые длинные пальцы. Безжизненные руки откинули капюшон с головы - череп, обтянутый желтой кожей, чернота глазниц, редкие черные волосы торчали словно нити у потрепанной куклы. По правде сказать, в тот миг я забыл как дышать. -Не стоит бояться, я не причиню зла. Мы скоро встретимся вновь, - прошелестело нечто. Голос волшебного гостя был тихим и срывающимся, а ещё напоминал шорох осенних листьев. читать дальше Вторая наша встреча состоялась в конце сентября. Я гулял в парке. День клонился к вечеру, земля укрывалась последними пережитками тепла - туманами. Было холодно. Я кутался в плащ, тер руки, выдыхал теплый пар на похолодевшие пальцы. Неожиданно в конце парка возникла уже знакомая мне фигура в плаще. Она привычно откинула капюшон с лица и двинулась ко мне. Её шаги были беззвучными, словно она не касалась земли. Трава, что касалась подола черного плаща теряла зеленые краски и скручивалась в желтизне. Деревья, что оставались позади неприятного знакомого, чернели и теряли листву. Жизнь, что уходила из природы, серебряной пылью ложилась на лицо призрака, проникала под его плащ, наполняла всего его. Ко мне подошел уже далеко не отвратительный полусгнивший скелет, а невообразимо красивый юноша. Белая, чистая кожа, темно-карие теплые глаза под длинными пышными ресницами, отточенные брови, смоляного цвета волосы до плеч, тонкая, длинная шея. Я ещё никогда не встречал такой красоты. Юноша был словно выточен из мрамора. -Я же говорил, что мы ещё встретимся, - голос его стал громче, сильнее, вместо неприятного шуршания звучал мягкий баритон, - меня зовут Осень. -Так вот ты какая, - я нервно улыбнулся. Вокруг нас сгрудился туман, повисла тишина, природа замерла. -Ты же знаешь, Саш, всем духам бывает скучно. Я буду заходить к тебе иногда, ты не бойся. Мне проста интересна ваша жизнь.
Тридцатого ноября мы встретились в безлюдной подворотне. Было безумно холодно. Я снова мерз, зимняя куртка не спасала. А Осень так и расхаживал в одном плаще. Ну да, ему все равно, он же обычный дух. Я знал, что сегодня наша последняя встреча, а завтра уже зима. Не думаю, что она будет ко мне так же благосклонна как Осень. До этого мой приятель приходил ко мне почти каждый день. В людных местах мы не гуляли. Осень уводил меня в леса, переносил в дальние горы, показывал выцветающие поля. Мы говорили обо все на свете. Он спрашивал, я рассказывал. Но большинство вопросов было связано с человеческими чувствами. Осень интересовался дружбой, любовью, ненавистью, страхом и многим другим. В последний же день, Осень был не разговорчив. Он молча появился рядом со мной и пошел вперед, в сторону стены леса. Я пошел за ним. Осень спокойно направился прямо вглубь старого, полумертвого леса. Меня била мелкая дрожь, я волновался. Толстые деревья уходили мощными корнями глубоко в землю, высасывали жизнь, переплетались друг с другом, начинали паразитировать. Ветви вились, изгалялись, скрипели. Осень продолжал молчать. Мы шли около полу часа, скрываясь в самой глухой чаще леса. Наконец, Осень остановился у самого крупного, на мой взгляд, дерева. Его корни толстыми змеями выпирали из земли, пару из них образовывали колыбель. -Саш, духи благодарны. Ты был мне спутником три месяца, и сейчас ты узришь чудо. Осень опустился на колени в колыбель из корней. Я подошел ближе. Под моими ногами заскрежетал тонкий слой инея. В мощных корнях покоился ссохшийся младенец. Уродливое, отвратительное существо свернулось в клубок, обнимало тощими нелепыми ручонками острые колени. -Благодаря тебе я смог облечь свои чувства в определенную форму. У нас есть всего лишь пару минут в год, чтобы встретиться и бессловно сказать друг другу о любви, - Осень улыбнулся тепло и нежно. Его пальцы погладили лысую голову уродца. После чего он взял существо на руки и начал целовать его в губы. Уродливая дрянь начала наполняться силой, обретать человеческую форму. Скрюченные конечны расслабились, вытянулись, покрылись белоснежной кожей. Из головы полезли пышные серебряные волосы, лицо приобрело красоту, зацелованные губы налились краснотой. Ещё через пару минут на мужественных руках Осени покоилась девушка такой же дивной красоты как и он сам. Мой друг провел рукой по её телу, и с земли на её кожу начал сползаться иней, одевая и пряча стройные ноги, тонкую талию, маленькую грудь. Девушка открыла глаза, и с небес начал падать первый снег. -Не бойся, Зима, это мой друг, он хороший. -А я и не боюсь, - голос девушки не дрогнул, он звучал ровно и спокойно. Я нервно посмеялся и спрятал лицо в шарф. Я давно перестал удивляться чему-либо, но то, что я узрел поразило мое воображение и перевернуло обыденную жизнь. -Я очень рад знакомству с вами, спасибо, - это все, что я мог сказать в тот день.
6. Если совсем уж ни на что не способен... Кот Лесной
Если совсем уж ни на что не способен...
На полу прохладно. Сравнительно. Первые несколько минут. Бабушка говорила - на левом боку спать нельзя. Но я ведь не сплю.
Снизу, когда лежишь на полу, или сверху, если, например, стоишь на табуретке и вкручиваешь лампочку, комната кажется совсем другой. Собственно, тогда уже и комнаты никакой нет. Есть потолок и крыши высоких этажерок, и головы сидящих на диванах людей. На одной из верхних полок я нашёл однажды портрет дедушки. Как он вообще сохранился в доме. Мама ведь не любит папиных родственников, я уже говорил, нет?
читать дальшеИли есть только ножки кроватей и столов. Я вот лежу сейчас и удивляюсь: кровать - неуклюжая туша, а ножки у неё тоненькие. «Как тебя ноги носят?» - говорят иногда. Это про тех, кто ходит. А стоять ведь сложнее, чем идти. Пока идёшь, всегда то одна нога, то другая отдыхает.
Но кровать вот стоит.
Мать кричит с лоджии: - Откуда на подоконнике стакан? У нас были гости? - Нет, это я себе наливал, - говорю и краснею. «Наливал» как-то двусмысленно звучит.
Я дитё пустыни. Потому что если слегка повернуть голову, по белому потолку растекается свет лампочки - встать выключить? И так ведь жарко… Не буду вставать, ну его. Если не шевелиться, можно проследить путь каждой струйки пота.
Я слышу её шаги у порога. Стучит тихонько, а потом останавливается, стакан вертит в руках и смотрит так разочарованно. - Так значит ты давно дома? А почему когда я пришла, входная дверь была открыта? Ты же сказал, что только вошёл. Сколько раз говорила. И может встал бы ты с пола. - Да, мама.
Хорошо, что она наконец закрывает дверь. С той стороны. Лежать перед ней вот так в позе трупа мне неловко, а вставать не хочется.
И всё же я принимаю сидячее положение, оскальзываясь потными руками на полу. Приваливаюсь спиной к кровати и достаю красную тетрадь. Девочка моя, ты никуда не денешься, я знаю, в каком доме ты живёшь, это очень близко. Я тебя вычислю. По школам. Через общих знакомых. Но дело даже не в этом. Ты уже по-любому здесь, в тетради: «И шли они озарённые светом, уголёк на дне души его освещал их путь. Они шли и весело болтали, только шипело его лёгкое и душе было больно, душа ведь именно в лёгких…»
- Вот тапочки, пожалуйста - Не беспокойтесь, я босиком.
И снова вежливый стук в дверь и голоса: - Вы уж нас извините, он, по-моему, отдыхает. - Это вы извините, я понимаю, что не очень вовремя. - Что вы, что вы, проходите, Алексей вас ждёт, он часто о вас говорил.
Я хочу вскочить и заорать, что меня доели уже вежливость и фальшь (одно и то же, впрочем), что я никого не жду и ни о ком не рассказывал, тем более ей, и никогда не расскажу. Но дверь открывается. Мимо мамы проскальзывает моя малахитовая шкатулка. Идёт уже довольно твёрдо, не шатаясь. И прежде чем я успеваю встать или хотя бы спрятать тетрадь, усаживается прямо на пол рядом со мной.
- Сиди-сиди. Я сижу. Мы молчим. Ждём, пока мама закроет дверь. - У тебя замечательная мама. Настоящая женщина. - Ты лучше. Ты совсем другая. Я понимаю, что сморозил какую-то глупость. Но она не обижается, просто смеётся. Я еле слышу её. В профиль видно, как шевелятся губы, когда она говорит. Это немного смешно. Когда она прищуривает глаза, маленькая родинка на правой скуле…
- … а это что, стихи в прозе? Или проза в стихах? Я отдёргиваю тетрадь.
От родинки спускается впадинка щеки. Да, это у неё после сна и выпивки лицо опухло, а на самом деле щёки впалые. И сама она худенькая.
- Так держать. Если совсем уж ни на что не способен или отчаянно нечего делать - сядь и напиши книгу. Да что ж ты дёргаешься постоянно… Не обижайся. Я так всем говорю. Я же так тебя и вычислила. Отмокла в ванне. А потом села на телефон: так и так, поэт. Похож на Павла Волю и Леонардо Декабрио… - Ди Каприо. - А то я не знаю. Кто из нас девушка, ты или я? Не перебивай. Так вот: праздношатай. Ходит по пляжу с тетрадью и безумно-бездумными глазами. На втором звонке мне тебя заложили. Так я с парнями ещё не знакомилась. - Кому ты звонила? - Нуу, - щурится. - Мир тесен. Это было просто как тапочки.
Это ФанФик некогда сочиненный мной на тему Муми-троллей. Сказочных персонажей созданных Туве Янссон. Я просто обожал её сказки. Отсюда и идея.
Хотя уже была середина октября, солнце всё же могло согреть мёрзнущий по ночам воздух. Оставив свое очередное весеннее письмо у трамвая из пенки в доме Муми-троллей, как две капли воды похожее на все остальные его письма, Снусмумрик шагал вдоль опушки леса на юг. Склон плавно перешел в равнину. С лева виднелось бескрайнее море а сзади, утопающая в осенних цветах, Муми-дол. Снусмумрик на миг остановился чтобы перевести дух после долгого подъёма. Он окинул взглядом долину. Дальше его путь лежал через лес. читать дальше Лес был полон замирающих звуков. На зелёной-зелёной траве, то там, то здесь лежали разноцветные листья. Но и на деревьях их было ещё много. Они не хрустели под ногами, потому-что упали ещё вчера. А заходящее солнце слепило глаза между стоящих поодаль стволов. Шаги давались легко. То тут то там стали встречаться редкие заросли вечнозелёных кустов. Становилось прохладно и Снусмумрик решил остановиться на ночь. Он забрёл в окружение кустов побольше, чтоб не привлечь светом костра Морру и сбросил с плеч поклажу. Тут лежало несколько покрытых мхом камней и длинная сухая ветка, как раз хватит на дрова. Палатку он ставить не стал. В место этого он уселся на ней поудобней и достал из рюкзака губную гармошку. Уже совсем стемнело и свет костра стал согревать. Новая песня уже давно вертелась в голове и вот наконец-то, нота за нотой, она стала вылетать на поляну. Вокруг царила глухая тишина и казалось что дальше этого места звуков не слышно. В рюкзаке было чем перекусить, но готовить не хотелось. Гораздо приятней сейчас было слушать свою песню. И вдруг, совсем недалеко, прямо за кустами ударила молния! Она на миг ослепила Снусмумрика и была такой яркой что кусты стали прозрачными перед её светом а за ними, в лесу, тьма отступила настолько далеко - насколько мог видеть глаз. И сразу же отяжелевшая тишина, вновь опустилась на поляну. Снусмумрик не мог понять: это он оглох от грохота или это так тихо стало вокруг. Но не успел он прийти в себя от удивления как удивился снова: К нему на поляну, через кусты, просочившись словно туман, вышла красивая лина. И было похоже, что она была удивлена не меньше Снусмумрика. Она стояла на краю поляны ещё минуту. - Привет - поздоровался Снусмумрик. Удивление прошло и в его голосе слышался интерес. Надо же как бывает, лины появляются из молнии! - Привет... - Ответила лина и тут её вид стал ещё растерянней. Не дожидаясь приглашения, она медленно подошла к костру и плавно опустилась на мшистый камень на против Снусмумрика. Её босые ноги не примяли цветных листьев когда она шла, а полы её платья всё ещё падали на зелёную траву когда Снусмумрик спросил: - Ты пришла вместе с той молнией? Видно было, что лина не знает что ответить. Ей не верилось, что этот мумрик в зелёной шляпе разговаривает с ней и что она слышит свой собственный голос...
* * *
Словно кто-то выключил автопилот и запустил сознание. Лина остановилась и прислушалась. Да, действительно играла музыка, но звучала она как-то приглушенно через кусты. Пробраться в сад не составило труда и вот звуки послышались отчётливей, играла губная гармошка. Это была немного грустная мелодия, наверное про осень. Лина боялась подойти ближе, и решила остаться тут, в траве у лужи с водомерками. Было так здорово внимать этой мелодии и рассматривать всплывающие в памяти образы. Но вот мелодия замолкла а лина не ушла. Сумерки сменились ночью и стало по осеннему прохладно. Лина не чувствовала холода. Электричество внутри согревало её и она даже могла светиться если было уж очень темно. В луже перед линой проступили звёзды. А ближе к утру в ней взошла луна и отразилась в стеклянных глазках. Они больше не были устремлены куда то в даль, они смотрели на картину неба в луже. День-ото-дня, от случая к случаю, губная гармошка играла и звук её был слышен в саду. Но вот однажды утром всё вокруг замерло, трава, деревья, пропали из лужи водомерки. Лина почувствовала, что больше музыки здесь не будет. И выбравшись из сада она пошла дальше. Но идти на глупый остров ей не хотелось. Она уже была не той линой как раньше. И это маленькое, белое тело - было вовсе не её. И вот когда уже совсем стемнело и стало прохладно - лина не смогла осветить себе дорогу и согреться. Идти стало трудней а каждый упавший лист становился настоящей преградой на её пути. Вдруг опять послышалась губная гармошка, совсем рядом. Идти стало легко, прошел холод. А секундой позже - она увидела удивлённого мумрика, в зелёной шляпе и губной гармошкой в руке.
* * *
- Я не помню молнии, я шла через лес, а затем услышала твою музыку за этими кустами. - Лина казалась искренней. Она рассматривала свою ладонь, кисть, тонкие пальцы. Подобрала желтый лист и перевела взгляд на Снусмумрика. - Это ты играл в саду? - Смотря в каком. - с улыбкой ответил он. - В саду с лужей и водомерками... - Ну, такой сад есть только у Муми-троллей а раз так, то я там играл. Повисла секундная пауза. - Спасибо тебе. - Лина казалось обрела уверенность. - теперь я смогу вернуться к прежнему! - Она была счастливой, и не смотря на то, что просидела у костра всего пару минут, воспарила над землёй, кружась и поднимая опавшие листья в хороводе вокруг себя. - Ха-ха! - кричала она - Спасибо тебе мой юный друг! Теперь у тебя всегда будет покровитель! Дух Леса всегда будет с тобой в твоих странствиях! - сказала она и растворилась в воздухе, а поднятые ею цветные листья с мягким, слышным только острому слуху Снусмумрика шелестом, легли на землю. И это был лишь первый день путешествия. А Муми-тролль, засыпая у себя в кровати, с животом, набитым еловыми иголками, всё спрашивал себя - «И зачем Снусмумрик каждую осень отправляется в путешествие на юг?»
Решила все-таки выложить три оставшиеся главы безымянного произведения Кота Лесного. Правда, для себя я их окрестила "Записки из страны Лицемерии".
5. Велосипед и другие Кот Лесной Велосипед и другие
У нас большая квартира. Почти у самого синего моря. «Приплыла к нему золотая рыбка…» Только не надо истекать зелёной слюной зависти, ладно? Уж очень она расплывчатая, квартира. Слишком много комнат. И вообще слишком много всего.
Я специально пешком поднимался на пятый этаж, тянул время, но квартира - вот она, никуда не денешься.
В разных комнатах время идёт по-разному. И сами комнаты различаются. Настолько сильно, что переходя из одной в другую оглядываешься - да отсюда ли ты вышел только что? - но дверь закрылась и ты уже в новом «здесь». Настолько сильно, что поражаешься: как они вообще держатся вместе.
читать дальшеВ лоджии, например, мать разводит кактусы, фикусы и фуксии (названия-то какие мерзкие). Там золотисто-зелено. Зелено - от растений. Золотисто - от штор. Они ещё из такой жаркой тяжёлой ткани, что спадает красивыми складками, забыл, как называется. Но это изнутри. А сегодня я, подходя к своему дому, запрокинул голову и еле нашёл наше окно. Высчитал в итоге. Так вот: шторы со стороны улицы совсем другие. Тусклые. Сейчас, когда я уже в квартире и стою у окна, вертя в руках красивую складку (чуть не сказал «подол»). Эта ткань с одной стороны богатая и блестящая, с другой - матовая и скучная. Поэтому с улицы они выглядят как газеты. Знаете, когда ремонт или что-то подобное, окна закрывают газетами. Они постепенно желтеют, созревают под нашим безжалостным солнцем («безжалостный» ведь означает «без жала», то есть мягкий и безобидный, странно, правда?). Ну вот в точности так и выглядит это окно с улицы. Будто у нас ремонт. Или будто мы алкаши с большим стажем, которые давно вынесли из квартиры всё, что имеет денежный эквивалент. А на окно повесили газету. Поэтому в квартире давно… ладно.
Или вот гостиная. Там всегда полумрак. Это если проходишь туда из лоджии, после яркого света. А если из коридора - светло и весело. Опять же - если из лоджии - ты видишь тёмный глубокий шкаф. Там по дверцам бегут узоры из листьев и виноградных гроздьев. Странное дело - эти листья живее, чем фикусы в кадках. Они почти шелестят. Но только для меня. Стоит им заслышать чьи-то шаги, странное движение замирает. А заходишь из коридора - видишь этот шкаф сбоку, в профиль. И гостиная выглядит почти как приёмная модного частного окулиста. То есть - никак.
Каждая вещь и комната чем-то прикидывается. В кухне тяжелый дубовый стол (мебель должна быть «настоящей») изгибает спину, пытается стряхнуть мшисто-зелёную попону - типа скатерть (люблю тяжёлые ткани. Это такие интересные возможности для драпировок!). Однажды этот стол (чувак, я верю в тебя!) всё-таки пересилит одышку и уползёт вниз по лестнице. И мне будет легче, и ему. А пока - нам одинаково тошно. Я ведь, как ни крути, тоже настоящий.
Чай мы завариваем в турке - мельхиор, ц. 6 р, вторая половина прошлого века. Потому что заварника, достойного нашей кухни, мать не нашла. Но это до поры до времени (надо ещё съездить в «Муссон», там обещали показать что-нибудь новенькое на следующей неделе). Очень хочется пить. Я опрокидываю турку над стаканом и снова иду в лоджию. Приятно стоять возле окна, держать стакан и смотреть в окно. Ещё можно представить, что в стакане виски, а в руке сигарета… Под окном припаркована красная машина. Можно представить себе что моя. Если прыгнуть сейчас, я приземлюсь точно на крышу. Не плашмя, на асфальт, как медуза, нетушки. Морская звезда, блин. Просто звезда. Сегодняшних новостей. Нет, спасибо. Уж я бы исчез бесследно. Я бы прыгнул солдатиком, как в воду, проткнул бы ногами крышу и вынырнул уже по ту сторону.
Я делаю слишком жадный глоток и меня почти выворачивает. Чайные листки взболтались в стакане, один скользнул прямо в горло и застрял. Это очень противно, поверьте.
Уже в ванной, после того как я беззащитно и бессмысленно откашливаюсь (не вырвало - и то хорошо. Хотя, чем хорошо?), замечаю ржавые узоры на руках. Смыть. Быстро. Ранки начинает щипать, но я ведь совсем слегка руки порезал, зато как Лида ахнула тогда! А эта, малахитовая шкатулка, не сказала ведь ничего, только плечами пожала…
И тут я слышу, как в замке поворачивается ключ. Это противнее, чем чаинка в горле. Я подхожу к двери. Непонятно зачем. Миниатюра «Почтительный почти сын торжественно встречает родителей, помогает матери снять пальто…». Не прокатит. Лето. Пальто висит в шкафу. Не хочу никого видеть, но стою перед дверью, будто могу не пустить (если бы). Кстати, я когда зашёл, не запер дверь. Именно поэтому ключ ворочается уже очень долго, ну да, тщетно ведь, а если тщетно, то всегда долго, что бы ты ни делал… Мне жалко ключ. Он всё бьётся, бьётся и никак не может кончить.
Это просто глупо, вот так стоять, тем более, я не хочу никого видеть, поэтому разворачиваюсь чтобы уйти и спотыкаюсь. Это велотренажёр. Он прикидывается велосипедом. Точнее, велосипедом его называет моя мать, а у него хватает ума не спорить. Прости, старик, прости, что обматерил утром, а вообще-то у меня болит голова и хочется…
- Алексей!
Дверь приоткрывается ровно настолько, чтобы пропустить мать (незачем распахивать, чтобы не светиться, мало ли кто там ещё поднимается по лестнице и какие богатства может он углядеть в недрах нашей квартиры, вот велосипед, например, ага).
Да, меня зовут Лёша. Мужику на пляже я соврал. Даже не то что соврал, просто тупо повторил его имя. Пусть знает, что такую падаль как я, могут звать так же, как его, достойного человека, это я сейчас так думаю. А почему тогда соврал - просто вырвалось. Мать называет меня полным именем. Лучше бы тоже называла меня Олегом. Блин, нет, и за Алексея спасибо.
- Я пришла. - Да, - не совсем в тему отвечаю я. Совсем не в тему. - Почему не закрываешься? - Я только зашёл. А где отец? - У родственников. Нет, вы только вслушайтесь: [уродственников]. Урод Веников. Вот так примерно она сказала. Просто поперхнулась на середине слова. Всё-таки папа не ошибся, когда женился за ней. Хотя эти самые уродственники так не считают. За что она их и презирает. Ну, вы поняли.
Я порочно, простите, прочно знаю: не стоит сейчас ничего говорить. Не стоит. «Точно знаю», вот как я хотел выразиться.
- Ну и что вы можете сказать? - Это… это лучшая из женщин! Я знавал немало манекенщиц… Но у этой!.. Княжеская стать!.. - Говорят, характером дурна. - Что характер?! Мне важнее внешность Мы с тобою тоже не безгрешны, И, заметь, что лет нам до хрена. - Да, от этой кругом голова! - Ладно, хватит слов. Поближе к делу. Я беру ее любовь и тело… - Вам на час? - Да нет, беру на два!
Снег в этом городе большая редкость. Но именно этой зимой погода решила наверстать упущенное. За большими окнами, в свете оранжевых фонарей, он падал пушистыми хлопьями и было не так уж и холодно. Бар в конце большой залы и ни одного посетителя кроме недавно зашедшего парня в коричневой кожаной куртке. Бармен - молодой человек того же возраста что и его клиент. Посетитель уселся на стул и повернулся к бармену. Над его головой блестели полированные стаканы, отражая тяжелую хрустальную люстру. читать дальше- Добрый вечер. - Добро пожаловать! - был приветливый ответ. - И погода что надо, как раз для этого заведения. - Это уж точно - улыбнулся парень. - Вы в первый раз? - смекнул бармен. - Да, - ответил парень - и вот не знаю с чего начать. - Начать можно со всего, что есть за моей спиной. Рецепт называете вы. Я смешиваю. Бармен достал 150 граммовый для мартини. Парень взял стакан, покрутил пальцами и огоньки отраженных лампочек побежали по его краям. В голове на тот момент вертелось много мыслей и эмоций. Он стал рассматривать полки заставленные множеством разных бутылок. Попробовать хотя бы половину - наверное жизни не хватит, думал он. Но тут-же ухмыльнулся сам себе - Есть ведь и те, кому удалось даже больше. После таких размышлений, ураган его чувств, крутившийся в сознании, был лишь слабым ветерком. Мдаа... Он вернулся в бар. - А здесь есть всё? - Всё не поместиться на полках, а так имеется. - был ответ. Парень поставил 150 граммовый обратно на зелёный камень стойки. - Давай ка лучше вон тот, - указал парень на пивную кружку - и будь что будет. Бармен искренне удивился а потом заявил: - Вы первый кто попросил этот. - Замялся, но стакан всё же взял, протер и поставил на стойку. - Советую порциями, по 25 грамм но как говорится - это всего лишь совет. Бармен был приветлив и парень стал чувствовать себя свободней. Всё ж это его работа, и уж он-то навидался разного! Чего ему мои чувства? Эта мысль была закончена ухмылкой самому себе. Парень расстегнул молнию на куртке, в помещении было тепло. - У нас положено спрашивать всех клиентов, как они узнали. - Да вот навел кое-кто на мысль, а это место я придумал сам. - Отлично. - ответил бармен - ну что, будем чего-нибудь химичить? - Спросил он. - Да-да, обязательно - решительно подхватил посетитель. - Пожалуй начну с Любви, и как ты советовал, 25. - Тёмно красная, прозрачная жидкость, потекла в бокал и остановилась совсем на донышке. - Надо же, как мало! - Произнёс он. Стакан точно по мне, и порция вроде та, неужели так мало? - промелькнула мысль. Мала была доля любви в бокале, но цвет всё-же завораживал, алый, немного прозрачный, красивый. - Да нет, это бокал у вас большой. Да и по вам это заметно. - Бутылка вернулась на место. - Неужели? - усмехнулся парень. - Точно, иначе не пришли бы вы сюда. Скорее обошлись бы местным магазином размышлений. Там тоже немало всего есть. - А ты я вижу свое дело знаешь. - Посетитель улыбался всё чаще. - Спасибо - бармен был всё так-же приветлив. - Ладно, давай дальше. А то кажись не очень начало... - Ну, любовь, это очень даже неплохое начало. Не все начинают с главного, чаще теряются в каких-то суетливых чувствах, мелких и ненужных. - Ну не знаю, раз так.... Давай ка Неопределённости, немного Романтической Тоски... нет не зелёной - парень улыбнулся, - есть по легче? Бармен показал пару бутылок парню. - Давай вот эту. Бутылка было светло-серого цвета, как жидкая, полу прозрачная лёгкая дымка и уже три тонких слоя наполняли бокал а до края оставалось ещё так много! - Немного Праздничного Веселья... - продолжал парень. Он смотрел на падающий снег и вспоминал как хорошо на кануне Нового Года. Сколько приятной суеты, добрых эмоций. Даже совершенно чужие люди порой поздравляют на улице, просто так, потому, что хорошее настроение. А мне так тупо скучно! - Разлуку - после секундной паузы продолжил парень. - А! ещё, можешь намешать мне Страх Открывать Сердце? - Он оторвал взгляд от улицы и вопросительно посмотрел на бармена. А тот не мешкая достал бутылку из под стойки. - И такое есть? - удивился парень улыбнувшись. - Отлично, пусть каждое по 150 выйдет. Бармен намешал оба чувства в двух стаканах и положил их в бокал двумя ровными слоями. Парень ещё раз проверил все слои и сказал: - Всё вроде... Бармен стал смешивать содержимое соломинкой. Сначала все цвета смешались в непонятный оттенок. Водоворот чувств, в шутку подумал парень. Но вскоре в этом ?водовороте? стал преобладать розовый и у же стало ясно, что из этого выйдет. - Неужели? - удивился посетитель. Это было явно за рамками его ожиданий - Это из за Любви - пояснил бармен. - И 25 хватило...? Не может быть. Долей ка до конца Здравого Смысла, всё что осталось! Здравый Смысл состав очень даже серьёзный, но тем не менее кружка вернулась к прежнему цвету. - Мдааа, вот и разобрался. А бармен широко улыбнулся и сказал - Сердцу не приказывают. - Знаешь что, дай ка мне бутылочку Красного ссобой. Зачем этим коктейлем давиться, всё равно Любовь. Уж лучше возьму в чистом виде ))
Я проснулась, тяжело дыша. Какой необычный сон мне приснился… Я сидела на высоком холме, рядом со мной был ещё кто-то. Он стоял за моей спиной, положив руки мне на плечи и не давая повернуть голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Я слышала только голос: таинственный, глубокий, завораживающий. Этот человек говорил мне про зелёное небо и уговаривал посмотреть вверх: «Кто сказал, что небо – синего цвета? Посмотри, посмотри внимательнее… видишь оно зелёное. Просто подними глаза и перед тобой откроются изумрудные небеса, поверь мне…» Я не верила, качала головой, отчаянно всхлипывая. Казалось, это будет длиться вечность… Но я поддалась на уговоры – посмотрела. И в этот момент проснулась, потому что увидела небо. Оно было зелёное, глубокое, страшное…
Я встала с кровати, оделась, страрательно отворачиваясь от окна. Мои руки дрожали. Я боялась увидеть зелёное небо, хотя знала, что на самом деле такого не бывает. На улице было темно как ночью - тучи уже собрались для грозового обряда, поэтому я не увидела (хотя так надеялась) настоящий цвет неба. Он бы мгновенно развеял все мои страхи, дал бы надежду на лучшее.
По пути на работу, я вспомнила, что сегодня выходной. Дурацкая ситуация. Я бы рассмеялась, но на душе было тоскливо, на сердце скреблась смутная тревога. Настроение не улучшалось. Надежда – забыть о ночном кошмаре за повседневными делами – угасла. Я зашла в парк и села на грязную скамейку. Повсюду валялся мусор, и я поморщилась от мысли, пришедшей внезапно, что в человеческой жизни тоже много ненужного и вредного. Мы часто терпим оскорбления, несправедливость, приспосабливаемся к обстоятельствам, и этим убиваем себя по капле.
Жалость к самой себе накрыла меня волной, но я собрала всю волю в кулак, встала и пошла домой. Невеселые мысли все также заполняли мой разум, но реальность резко напомнила о себе: переходя дорогу, я наступила в глубокую, холодную лужу. Откуда она здесь взялась?! Как будто меня ждала. Стало до смерти обидно. Я вбежала в квартиру и... разрыдалась. Медленно опустившись на пол, я уткнулась лицом в холодную стену. В комнате было темно: настоящее голубое небо все еще было скрыто зловещими лиловыми тучами… И началась гроза. Небо озаряли резкие, болезненно яркие всполохи молний. Вслед за ними неотступно следовал оглушительный гром. Сидя на полу, я (страшно подумать) хотела умереть и плакала. Организм уже устал, но я выдавливала из себя рыдания, и это приносило физическую боль.
Постепенно всё затихло. Дрожа, я встала. Глаза щипало от слёз, и я только зажмурилась покрепче, то ли чтобы избежать неприятных ощущений, то ли чтобы скрыться от реальности. Но мне уже стало легче. На ощупь я вышла на балкон, приоткрыла глаза. Сквозь слепящий свет, чистое небо показалось мне зелёным, но не пугающим - как во сне, а светлым, ярким и радостным. Я широко открыла глаза, вдохнула полной грудью посвежевший после грозы воздух и рассмеялась. Я почувствовала себя по-настоящему счастливой.
*** В ту страшную ночь никто не сомкнул глаз. Забившись в угол, мы не сводили затравленных взглядов с "Парфенона" и мне казалось, что все мы персонажи какого-нибудь триллера, ну вы знаете, одного из тех, когда несколько людей оказываются запертыми в одном доме, а неведомый убийца по очереди жестоко с ними расправляется. Так и мы молчали, думая, кто будет следующим. читать дальшеВсе, кроме Джо. Он спал. Утро встретило нас тревожным рассветом, который, преломляясь сквозь стекло, окрасил нашу камеру кроваво-красным. Я и раньше видел рассветы, но этот я не забуду никогда. Солнечные лучи лениво скользнули по «Парфенону», ненадолго задержавшись на том, что когда-то было моим братом (теперь я видел, что это все-таки Первый), а затем поползли дальше сквозь стекло. В это время послышались шаги - кто-то из тюремщиков, наконец, проснулся. Для них наступило очередное томное и приятное утро. Для нас это было утро накануне казни. Я уже хотел было раскрыть рот, но Второй меня опередил: -Эй вы, ублюдки! – кричал он, - Уберите его отсюда! Он же убьет всех нас! Но человек за стеклом сделал вид, что ничего не слышал. Увидев останки моего брата, он с притворным сожалением вздохнул и, кажется, пошел будить остальных. Позже, когда они убирали тело, мне казалось, что все произошедшее доставило им какое-то извращенное удовольствие. Хотя, может быть во всем виноват проклятый рассвет, который все ещё бросал красные всполохи на их лица. Весь день мы молчали и старались не смотреть друг на друга, а, когда нам дали еду, мне стало плохо, и я поспешил оказаться от неё подальше. Пытаясь найти что-то, на чем можно было сфокусировать взгляд, я увидел Джо. - Эй, Джо! – я направился прямо к нему – Почему ты ничего нам не рассказал?! - А разве это что-нибудь изменило бы? - Черт возьми! Конечно бы изменило! Мы могли бы как-то подготовиться, сопротивляться… – я понимал, что несу полный бред, но я должен был на ком-то выместить свою злость, а Джо со своей вечной безмятежностью как никто другой подходил для этой роли. -Нужно сделать свое сердце предельно беспристрастным, твердо сохранять покой, и тогда все вещи будут изменяться сами собой, а нам останется лишь созерцать их возвращение… Этого я вынести не мог. Не вполне соображая, что делаю, я кинулся на Джо, пытаясь ударить везде, куда мог дотянуться (все-таки он был больше меня), но он даже не ответил. Он просто улыбался и ждал, пока я успокоюсь. Наконец я устал и, тяжело дыша, отодвинулся в сторону. Самым паршивым было то, что Джо выходил победителем, а я на его фоне выглядел мелочным и жалким. - Прости, Джо. - слова сорвались с языка прежде, чем я успел о них подумать. Джо кивнул. Он нисколько не разозлился и смотрел на меня с таким радостным удивлением, будто я двоечник, внезапно получивший «отлично». Я молчал, ожидая пока он соизволит что-нибудь сказать. И он соизволил: - Ты злишься, потому что испуган. Ты боишься, что следующим будешь ты, но Чистильщик не тронет тебя. – уверенность, звучавшая в его голосе почему-то передавалась и мне, - Он не тронет тебя, потому что ты скоро узнаешь. Он не тронет меня, потому что я уже знаю. А что касается остальных – они слепы и поэтому умрут. Еще никогда я не слышал от Джо столько слов сразу и еще никогда они не казались мне более туманными и запутанными. - Что ты знаешь, Джо? Что предстоит узнать мне, и чего не видят остальные? Вместо ответа он подвел меня вплотную к стеклу и спросил: - Что ты видишь? - Стекло, - тупо ответил я. А он, интересно, чего ожидал? - А за стеклом? - Часы, телевизор, стол… - я осекся, потому что внимательнее взглянув на стол, я увидел на нем раскрытую книгу в мягкой обложке. - Книгу. - Она лежит здесь очень долго, - пояснил Джо, - Но кроме меня её почему-то никто не замечает ни по эту сторону стекла, - он с усмешкой посмотрел на меня, - Ни по другую… Я не понимал, к чему он клонит, но что-то внутри меня говорило, что этот день навсегда изменит мою жизнь. Я снова посмотрел на книгу: она лежала довольно далеко, но, благодаря крупному шрифту, текст был вполне читаемый: - «Смотрю на него и не вижу, а потому называю его невидимым. Слушаю его и не слышу, а потому называю его неслышимым. Пытаюсь схватить его и не достигаю…» Что за фигня, Джо? - Это «Дао дэ цзин». В этой книге собраны все основные догматы китайской философии даосизма. Пока Джо произносил эти трудные слова, я понял, откуда у него взялся этот нескончаемый запас цитат. - И что? – я начал испытывать что-то вроде разочарования, - Чем она тебе помогает? Джо загадочно улыбнулся: - Давай почитаем вместе… * * * С тех пор я читал «Дао дэ цзин» вместе с Джо. Поначалу, все написанное казалось мне каким-то бессмысленным бредом, но Джо терпеливо мне все растолковывал и я понемногу начал понимать, что человек следует законам земли, земля следует законам неба, небо следует законам Дао. А Дао следует самому себе. Иногда случайный порыв ветра переворачивал страницы, и я в который раз удивлялся этой книге. Её можно читать с любого места, но создается ощущение, что ты всегда в начале. И чем больше я узнавал, тем осмысленнее мне казалось всё, что происходит вокруг. Теперь я понимал, что если жить по принципу «Делай, что должно и будь, что будет», то даже в самых примитивных вещах, таких как еда и сон, есть особый скрытый ритуальный смысл. А Джо объяснял мне, что не выходя со двора можно познать мир. Не выглядывая из окна можно видеть Бесконечность. Вот почему совершенномудрый проникает в сущность вещей, не видя их. Не действуя, он добивается успеха. И я его слушал. Что касается остальных, то с момента моего «посвящения» я перестал их замечать. Мои братья стали казаться мне совершенно чужими, а Чистильщик перестал внушать страх. Он больше не был для меня чудовищем из тьмы. Если честно, то он вообще потерял для меня материальный облик. Он олицетворял какую-то неведомую силу, божественное вмешательство, «карающую десницу», если хотите. То, что он делал казалось правильным и необходимым. Он чистил. Очищал наш маленький мир от тех, кто окончательно превратился в животных, кто стал жить лишь инстинктами и кто лишен той самой «божьей искры», называемой разумом. Признаюсь, что мне даже не было их жалко, и когда Чистильщик сожрал Елизавету я испытал что-то, похожее на мрачное удовлетворение. Одним словом, я стал совершенно другим. * * * - Эй, Джо, - однажды спросил я, - Когда мы с тобой читаем эту книгу, мы впитываем в себя каждую строчку и погружаемся в океан безграничной мудрости, которая делает нашу жизнь прекрасной и куда более осмысленной… Эй! - я прервал свой волнующий монолог и сердито посмотрел на Джо, - почему ты смеешься?! - Прости, - он пытался сдерживать улыбку, но у него это не получалось, - Просто непривычно слышать от тебя такие слова… Я решил не обижаться и продолжил: - Вообщем, если это такая прекрасная книга, почему мы с тобой её понимаем, а люди за стеклом нет? Джо снова улыбнулся: - Видишь ли, я всю жизнь читаю только эту книгу, но до сих пор не осознал всей её глубины. А у них, - он кивнул в сторону людей за стеклом, - существуют тысячи других книг. Я должен был сам сообразить… * * * Спустя какое-то время произошел из ряда вон выходящий случай. К людям за стеклом пришли какие-то другие люди. Они долго сидели, кажется, пили чай, а потом подошли к нам и один из них начал произносить странные слова: - Три гурами. Было четыре, но один сдох… Две скалярии, Золотая рыбка и меченосцы. – произнося последнее слово человек за стеклом указал на меня. Из всего этого я понял только одно: Я – Меченосец. Сказать, что при этом я испытал невероятный душевный подъем – это ничего не сказать. Я чуть не прыгал от радости и чуть не лопался от распиравшего меня чувства собственной важности. Меченосец! Моей первой ассоциацией к этому слову стал херувим с огненным мечом, охраняющий вход в Эдем, потом в голову пришел греческий бог Марс и, наконец, какой-то духовно-рыцарский орден (я точно не помню, за что он сражался). Потом мой восторг немного утих, когда я вспомнил о своих братьях, которые, вне всякого сомнения, тоже были меченосцами. Но внутренний голос шептал: «Пусть они меченосцы, но Третий – ты!»… Не успев обдумать эту потрясающую новость как следует, я уже мчался к Джо. - Представь себе, Джо! Я - Третий Меченосец! – я смеялся от радости и искренне недоумевал, почему Джо не разделяет моего восторга, - Это звучит здорово - почти как Александр Македонский! Некоторое время Джо молчал, затем изрёк: - Никогда не чувствуй себя особенным. Ты, как и я, всего лишь малая часть Бесконечности, капля в океане Бытия, песчинка в часах Времени… Внезапно он прекратил сыпать красивыми клише и серьезно глядя на меня сказал: - Просто поверь мне. Я сам когда-то был таким и теперь расплачиваюсь за свою гордость. Я почувствовал себя неловко, осознавая его правоту. Действительно, подумаешь какой-то меченосец! В мире, скорей всего миллионы других меченосцев и каждый третий из них Третий. Гораздо больше меня волновал вопрос «особенности» самого Джо. Я не мог поверить, что у него была подобная слабость, ведь я всегда считал его чуть ли не святым. Спрашивать его напрямик было бы невежливо, и поэтому я решил на досуге сам найти ответ на этот вопрос. - Послушай, Джо, - я решил сменить тему, - почему ты посвятил в свою философию именно меня? - Ну, - он слегка улыбнулся, - ты показался мне самым смышленым. - А до меня когда-нибудь были...ну…другие? - Нет. Я снова почувствовал легкий приступ гордости, но поспешил задушить его в зародыше. * * * Всё закончилось внезапно. Сначала у Джо появились на теле какие-то белые пятна, а потом он начал отказываться от еды. Всё чаще он стал уставать и просил меня читать нашу Книгу вслух. Я читал и не волновался, приписывая его немощь старости. Я и раньше знал, что Джо живет уже очень долго, но у меня и в мыслях не было, что он может умереть. Я настолько привык к нему, что мне казалось, будто он вечен. Однако наутро он перестал двигаться. Опасаясь самого худшего я тихо приблизился к нему. Его глаза были закрыты, но он всё еще дышал, хоть и тяжело. Несмотря на это, я чувствовал, что жизнь постепенно из него уходит и всё ещё не веря этому пытался приободрить скорее себя, чем его. - Эй, Джо, - шептал я, - все будет хорошо, старик. Держись. Джо не отвечал. Внезапно его глаза открылись и я, заглянув в них, потерял дар речи. Казалось, что душа Джо разбилась на сотни ярких осколков и теперь все они вращаются в глубине темных зрачков, как в калейдоскопе, разгораясь все ярче и переливаясь всеми цветами радуги. Я до такой степени был зачарован пляской цветных огней в глазах Джо, что совершенно не заметил, как он открыл рот. - Я….я.. – он хрипел, пытаясь что-то сказать, но я помешал ему. - Тихо Джо. Не говори ничего. – его глаза подарили мне надежду и я ждал чуда, - Тебе просто нужно отдохнуть. Почитать тебе? Но он меня не слышал. Казалось, что он впал к какой-то экстатический транс и в тот момент, когда огонь в его глазах разгорелся ярче всего, он выкрикнул: - Я подобен ребенку, который не явился в мир. О! Я несусь! После этого Джо умер. * * * Я не ел четыре дня. Я чувствовал себя смертельно усталым и каждую минуту ждал, что тоже умру. Я пытался читать, но смысл куда-то ускользал и чем больше я находился в этом оцепенении, тем сильнее мне казалось, что все произошедшее мне приснилось, что не было никакого Джо и всё, что я прочитал, так и осталось цепочкой непонятных слов. Я не знаю, чем это могло бы закончиться, если бы однажды со мной не заговорил Ринго: - Тебе скучно без него? Я промолчал, но Ринго не отставал: - Мы видели, как вы постоянно читали какую-то книгу, и Джо что-то тебе рассказывал. Многие смеялись, - добавил он и, не видя поддержки с моей стороны, пробормотал еле слышно, - А мне всегда нравилось за вами наблюдать. Я снова промолчал. Только излияний этого неудачника мне сейчас и не хватало. - Если хочешь, я буду читать эту книгу вместе с тобой. Дальше молчать я не мог, потому что его последняя фраза потрясла меня до глубины души: - Зачем ТЕБЕ это?! - Не знаю, - Ринго задумчиво посмотрел за стекло, - просто мне кажется, что я мог бы стать счастливее, если бы у меня была хоть какая-то цель… * * * Ты был прав Джо. И теперь я понял, в чем заключалась твоя «особенность». Ты открыл целый мир, в котором можно быть абсолютно счастливым, но не захотел ни с кем делиться. Они умирали у тебя на глазах, а ты, витая в сферах своей космической значимости, совершенно забыл, что остальные, какими бы приземленными они не были, в точности такие же, как и ты. Просто надо было их разглядеть так же, как ты когда-то разглядел меня. Я рад, что под конец жизни ты это понял. Подумав об этом, я совершенно четко осознал, что мне нужно делать… * * * Я давно потерял счет дням, поэтому даже приблизительно не могу сказать, сколько времени прошло с момента моего появления здесь. Я живу очень долго, так долго, что наблюдаю уже третье поколение обитателей нашей камеры. Из тех, кто был здесь раньше, остались только я, Чистильщик и старик Сэсил. Последний под конец жизни впал в детство и теперь смеется по любому поводу. Когда я смотрю на него, то вспоминаю последние слова Джо, и мне хочется верить, что смерть это просто начало новой жизни. Пусть эта мысль банальна, но она наполняет меня счастьем и надеждой вновь увидеть волшебный танец цветных огней. Что касается новеньких, то они во многом нас опередили. Иногда, когда я становлюсь случайным свидетелем их бесед, я даже не понимаю о чем они говорят. Поначалу они хотели выбраться наружу, строили какие-то планы и даже пытались устроить революцию. Но постепенно они охладели к этой мысли и теперь просто наблюдают за всем, что происходит за стеклом. Хорошие ребята. Только немного грустные и едят мало. А по вечерам мы все вместе читаем «Дао дэ цзин» и я рассказываю им, как нужно существовать, чтобы чувствовать себя абсолютно свободными. Я объясняю, что, не выходя со двора, можно познать мир. Не выглядывая из окна можно видеть Бесконечность. Вот почему совершенномудрый проникает в сущность вещей, не видя их. Не действуя, он добивается успеха. И они меня слушают.
Не проси меня лгать - я сплету тебе сон томно-светлый Не проси меня петь, зачарую осколками вальса Не проси возвратиться - я души краду на рассвете Не проси убивать. Я убью. Я не в силах остаться.
Не ищи меня больше, не верь сладкой сказке тумана Не зови, не зови, я уже далеко - не услышу Не свисти жадной сталью, я сам этим ветром обманут Не смотри в небеса. Только шёпот дождинок по крышам...
Что, мне предлагается доказать, что я не лошадь? Прошу, я не лошадь. И вы это знаете. А если не знаете, то вы идиот. (с)
Гийом бежал по галерее дворца, спотыкаясь и почти падая. Он снова безбожно опаздывал на фехтование. «Лучше бы я вообще не ложился спать», - невесело подумал Ногарэ. Задумавшись, юноша налетел на кого-то. Он уже собирался возмутиться, но, подняв голову, остолбенел – перед ним стояло самое прекрасное существо, которое только могло существовать на земле. Длинные кудри цвета спелой пшеницы струились по плечам, а голубые глаза лукаво поблескивали. - Простите, моя госпожа, - оторопело выдавил Гийом. – Я… Его неловкие извинения были прерваны презрительным хмыканьем. Надменно вздернув носик, белокурый ангел гордо прошествовал мимо Ногарэ. читать дальшеЮноша застыл, провожая восхищенным взглядом свое дивное виденье. Так он стоял, пока прекрасная незнакомка не скрылась за углом. Только тогда Гийом спохватился, что вообще-то спешит. Разумеется, на фехтование он опоздал так, что можно было бы вообще не приходить. - Третий раз за неделю, - подвел итог ментор, цепким, пробирающим до костей взглядом смотря на Гийома (Ногарэ часами мог пытаться повторить этот взгляд, но у него ничего не выходило). – И долго это будет продолжаться? Гийом покаянно вздохнул, глядя в пол. Ему действительно было даже стыдно. Самую малость, но этого хватило для того, чтобы совесть проснулась и начала его грызть. - Мне правда жаль, - виновато развел руками юноша. – Этого больше не повторится, мессир, - добавил он, поднимая на ментора честные зеленые глаза. Не поверить ему сейчас мог только абсолютно бессердечный и бесчувственный человек – Гийом являлся живым воплощением сожаления и раскаяния. Ментор ехидно вздернул бровь. - Да ну? – произнес он. – Насколько я помню, это обещание вы даете из раза в раз, племянник. А ведь вы, как человек из благородного семейства, не должны врать. Услышав последнюю фразу, Ногарэ еле сдержался, чтобы не фыркнуть – он даже не мог бы перечислить, сколько раз врал мессир Ришар. Вот это юный Гийом знал очень хорошо – ментор был каким-то родичем его матери, двоюродным братом ее троюродной сестры, насколько Ногарэ разобрался в хитросплетениях генеалогии. Впрочем, несмотря на дальнее родство, его никто не называл иначе как кузеном. Несколько лет назад он приехал сюда с просьбой позволить ему пожить тут. С тех самых пор он взялся обучать своего «племянника». Такое обращение жутко выводило из себя Гийома, но поделать с этим он ничего не мог – за попытку возразить его попросту выдрали как в детстве, благо, комплекция «дядюшки» это позволяла. Впрочем, справиться с худым, почти даже тощим Гийомом мог бы почти любой. Разумеется, если бы поймал – на скорость бега Ногарэ никогда не жаловался. - Я же извинился, - спокойно сказал Гийом. – Что вам еще надо, мессир? - Ничего, - с равнодушной улыбкой ответил Ришар и внезапно атаковал Ногарэ. Гийом едва успел рухнуть на землю, как подкошенный, иначе меч бы вонзился ему в горло. Но не успел еще юноша опомниться, как ему пришлось снова уворачиваться. Он откатился в сторону, и вовремя – меч вонзился в землю в точности там, где несколько мгновений назад была голова Ногарэ. Наконец, улучив момент, Гийом сумел вытащить меч из ножен и следующий удар уже принял на него. Клинки с лязгом скрестились. - Неплохо, - усмехнулся Ришар, опуская оружие. – Но можно и лучше. Следующие три часа Гийома гоняли по всей поляне, где проходили занятия из-за теплой погоды. Когда ментор наконец смилостивился, Ногарэ едва держался на ногах от усталости. Но прекрасную незнакомку он не забыл и, уже уходя, окликнул своего дядю: - Простите, а вы не знаете, что за красавица появилась у нас в замке? - А что, влюбился? – хмыкнул Ришар. Гийом покраснел, но, вздернув подбородок, произнес: - Я ее обидел и считаю необходимым принести свои извинения. - Ааа… - протянул Ришар. – Ну, смотри мне. Это Изольда де Кле, моя будущая жена. Услышав эту новость, Ногарэ опустил глаза – такого он не ожидал. - Благодарю, дядя, - стараясь совладать с эмоциями, сказал Гийом. Весь день юноша ходил как в воду опущенный. «Такой итог был закономерен, наверное, - размышлял Ногарэ. – Но почему она должна достаться этому медведю?!» Душа Гийома пылала праведным гневом. Он бы еще смирился, достанься Изольда кому-то более достойному – например, его отцу (мать Ногарэ умерла два года назад). Но с такой несправедливостью юноша мириться не собирался. Именно поэтому Гийом решил хотя бы попытаться завоевать сердце красавицы. Решить было лишь полдела. Но надо было еще как-то осуществить это. Идей у Гийома не было никаких. Сейчас он сидел на подоконнике у себя в комнате и задумчиво вертел в тонких пальцах перо, пытаясь вспомнить, как завоевывали сердца дам герои легенд или рыцарских романов. Ничего, кроме как совершить какой-нибудь подвиг, в голову юноше не приходило. Для подвигов тут места не было – драконов в этих местах отродясь не водилось. Да что там драконов… Здесь даже не водились даже кабаны или волки, чтобы можно было спасти от них Изольду. - Ну и что мне делать? – печально произнес Гийом. Идея пришла, стоило юноше посмотреть в окно. Вдалеке возвышались горы. Раньше Ногарэ нередко ездил туда и видел пару раз эдельвейсы, растущие на крутых склонах. Если постараться, можно было успеть и до наступления темноты. Гийом спрыгнул с подоконника и понесся вниз, перепрыгивая сразу по пять ступенек. Лестницы здесь были довольно высокие, поэтому осталось загадкой, как он не свернул себе шею. Своего коня Ногарэ оседлал сам – если приказать одному из тех немногих слуг, которых они держали в замке, начнутся ненужные вопросы. Через несколько минут рыжий конь, неся всадника, галопом понесся на запад, туда, где возвышались горы. Коня Гийом не жалел, и путь до гор занял не больше часа. Оставив коня у подножия горы, Ногарэ принялся подниматься наверх. Сколько времени он поднимался, Гийом не знал – может, час, может два. Эдельвейс все никак не попадался, и юноша уже, отчаявшись, решил возвращаться назад, как вдруг заметил россыпь мелких белых звездочек на одном из уступов. Угасшая было надежда вспыхнула заново, разгоревшись еще ярче прежнего. Но залезть на тот уступ было почти невозможно – камень крошился под ногами и грозил вот-вот обломиться. Это был, пожалуй, первый раз, когда Ногарэ порадовался своей худобе. Юноша глубоко вздохнул, решаясь, и полез наверх. Мелкие камешки падали из-под ног, словно пытаясь свалить Гийома с ног. Один раз Ногарэ чуть не упал – схватиться за выступ в скале он успел только чудом. Юноша нащупал под рубахой крестик и сжал его, набираясь мужества. Сейчас идея с эдельвейсом ему не казалась уже такой хорошей, скорее наоборот. Гийом не одолел еще даже половины пути, а руки уже были содраны в кровь от цепляния за камни. Найдя более менее устойчивую позу, Ногарэ остановился, переводя дух. А тем временем уже начало темнеть. В синем бархатном небе зажглись первые, тусклые звезды. Их нельзя было увидеть, даже прищурившись – только смотря куда-то в небо, можно было разглядеть тусклое сияние. Наконец, Гийом сумел забраться на уступ и сорвал цветок. Осторожно спрятав его за пазуху, юноша принялся спускаться. На спуск ушло меньше времени, но нельзя сказать, что это было легко. Очутившись на твердой земле, Ногарэ перевел дух, ведь самое трудное было позади – цветок теперь у него. Обратный путь юноша проделал в приподнятом настроении. Коня он гнал еще сильнее, чем раньше, так что в замке очутился довольно быстро. Швырнув поводья остолбеневшему мальчику-слуге, Гийом, счастливо улыбаясь, отправился искать покои своей дамы сердца. О том, что после поездки не помешает переодеться, Ногарэ в радостном ослеплении не подумал. В двери покоев Изольды юноша тарабанил так, будто за ним гонится по меньшей мере отряд вооруженных разбойников. - Что вам угодно, мессир? – поинтересовалась камеристка Изольды, открывая дверь. - Передайте своей госпоже, что я хочу ее видеть, - распорядился Гийом, краем сознания отмечая тот странный взгляд, которым на него посмотрела служанка. - Зачем же мне что-то передавать? – Изольда, которая, сидела в той же комнате и прекрасно слышала краткий диалог своей служанки с Ногарэ, поднялась с кресла и, отстранив девушку, подошла к двери. – Иди, Мари, - произнесла она, обращаясь к служанке, и, презрительно посмотрев на Гийома, сказала: - Итак, что вы хотели, мессир? Ногарэ благоговейным взглядом смотрел на Изольду. Теперь, когда он мог рассмотреть ее, юноша заметил, что она не так молода, как ему показалось на первый взгляд – ей было по меньшей мере двадцать пять лет. Тем взором влюбленного, который не замечает недостатков, а из незначительного достоинства делает достойную святой черту, Гийом увидел мудрость, сиявшую в ее голубых глазах. - Миледи, я смиренно прошу вас принять этот скромный дар, в знак моей безграничной любви к вам, - опустившись на колено, произнес Ногарэ, протягивая Изольде эдельвейс. Тонкими холеными пальцами Изольда брезгливо взяла цветок. - Что это? – презрительно поинтересовалась она, кидая цветок обратно Гийому. – И с чего вы взяли, мессир, что мне нужна ваша любовь? У меня уже есть жених. - Если дело в моем дядюшке, я могу вызвать его на бой! – горячо вымолвил юноша, прикасаясь губами к подолу платья Изольды. - Какая глупость, - фыркнула она. – Вы можете идти, мессир, я вас не задерживаю, - с этими словами Изольда вырвала подол своего платья из рук Гийома и, гордо прошествовав в комнату, захлопнула дверь. Ногарэ растерянным взглядом смотрел на дверь, чувствуя, как все его мечты рушатся в один миг…
Шпили синего города вечно ищут луны, Лёд ладоней касается замерших губ. И когда я солгу, что люблю, то верь в мои сны: Я отыщу тебя снова - если смогу.
В венах синего города текут только души огня, Он заберёт и тебя сливовым бархатом рук. И хотя я здесь пленник, синий город не тронет меня: Я его воздух, пьяный слезами разлук.
Тёмный холодный сапфир ляжет в тёплую грудь, Мои пальцы окрасит ясный сапфировый свет. И если ты всё ещё в силах жить, скажи что-нибудь, Я услышу твой голос за сотни вселенных и лет.
Звёзды синего города нежно пьют твою власть, Всегда алмазно-прекрасны и всегда холодны. Встань на край и шагни, я не позволю упасть. Я не твой демон, мы просто видим похожие сны.
Cердце синего города глухо бьется в тисках пустоты, И я никогда не отвечу тебе на главный вопрос, Но если ты сможешь вытерпеть боль поцелуя мечты, Мы оба поверим, что всё навсегда и всерьёз.
Что, мне предлагается доказать, что я не лошадь? Прошу, я не лошадь. И вы это знаете. А если не знаете, то вы идиот. (с)
Лето 1270 года выдалось жарким. Жарким настолько, что хоть голышом ходи, все равно будешь потом обливаться. В душных же помещениях и вовсе возникали мысли об уменьшенной копии ада. Вот и двенадцатилетний Гийом де Ногарэ терзал лютню в самом мрачном расположении духа. По всему его телу тек пот, пальцы скользили по струнам, аккорды не зажимались, в горле пересохло, а он никак не мог заучить песню. Ментор же сидел и неусыпным взором ястреба смотрел на своего подопечного. читать дальшеВозможно, если бы Гийом попросил закончить урок раньше, то месье Арно (а именно так звали ментора) и сжалился бы, но гордость не позволяла ему унижаться. И он только закусывал губу, когда пальцы в очередной раз срывались с некрасиво бряцающих струн. И сейчас Гийом мрачно посмотрел на лютню, которую он считал орудием пытки. Подушечки пальцев немилосердно саднили, и мальчик с тоской думал о предстоящих занятиях фехтованием. Интересно, он хотя бы сможет взять меч в руки? - И долго вы будете еще фальшивить, молодой человек? - недовольно посмотрел ментор на Гийома. Ногарэ только пожал плечами. "Сколько еще эта пытка будет длиться?" - обреченно подумал мальчик. - Я не знаю, месье Арно, - честно признался он. "Наверное, до конца света", - мысленно продолжил Гийом, мечтая расколотить лютню о стену, а лучше - о голову ментора. - Еще раз, - вздохнул Арно. Гийом обреченно посмотрел на лютню и снова заиграл. - Когда часы делящая планета вновь обретает общество Тельца, - начал Ногарэ, - природа видом радует сердца... Ментор только возвел глаза к небу, показывая, что это никуда не годится. Но что мог сделать Гийом? Повторять один и тот же сонет он уже устал, а пальцы немилосердно болели. Как назло, время текло безумно медленно; казалось, этой пытке не будет конца. А расколотить лютню о голову ментора хотелось все сильнее и сильнее. Наконец, пытке пришел конец - месье Арно приказал Гийому продолжать, а сам вышел куда-то. Стоило двери захлопнуться за ментором, как лютня полетела в угол, а сам Ногарэ распахнул окно и перегнулся, пытаясь понять, можно ли отсюда сбежать не через дверь. Стену обвивал плющ, по которому в принципе можно было спуститься вниз. Именно это Гийом и осуществил, не медля. Но когда до земли оставалось где-то четыре фута, нога мальчика соскользнула, и Гийом, не сумев удержаться, упал. Если бы Ногарэ не успел извернуться, словно кошка, и упасть на живот, ничего хорошего его бы не ждало, но ему, как обычно, повезло. Однако, попытавшись встать, мальчик зашипел - на левую ногу было невозможно наступить. "Только этого еще не хватало! - зло подумал Гийом. - Попасться месье Арно сейчас было бы крайне неразумно". Ногарэ оперся о стену и подождал, пока боль слегка утихнет. Когда стало возможно хотя бы ходить, он осторожно похромал в сторону ручья, который был в половине лье отсюда. Уже пройдя почти полпути, Гийом спохватился, что надо было захватить книгу, иначе сидение у ручья будет пустой тратой времени. Но возвращаться обратно не хотелось, да и к тому же, лучше уж так, чем играть на лютне под строгим взглядом месье Арно. Вот в этом точно не было никакого смысла - ну кому в здравом уме может понадобиться умение играть на лютне и, тем более, слагать стихи? От возмущения Гийом даже фыркнул. Примерно через полчаса показался ручей. Ногарэ попытался ускорить шаг, но снова зашипел от боли и отказался от этой идеи. Похоже было, что фехтование все-таки придется пропустить. И тем обиднее было, что он забыл книгу - сидеть в комнатах было практически невозможно, к тому же, от духоты у Гийома почти сразу начинала болеть голова. Заметив у самой воды огромный плоский камень, мальчик облегченно стянул с себя рубашку, швырнул ее на траву и залез на камень, щурясь от яркого солнца. Несмотря на то, что была уже середина августа, Ногарэ все еще был бледным, как будто все это время просидел где-то в подвале, что было не такой уж и неправдой, потому что почти все свободное время он проводил за книгами у себя в комнате. Худоба его также поражала - он мог служить ходячим пособием по анатомии - что было тем удивительнее, ведь Гийом питался регулярно. Но он был высок, пожалуй, даже слишком высок для своего возраста – ему редко давали меньше четырнадцати - но рост не компенсировал худощавость, а наоборот, лишь подчеркивал ее. Внезапно Гийом поймал себя на том, что насвистывает уже порядком надоевшую мелодию. Ногарэ мотнул головой, словно пытаясь выкинуть из памяти мерзкую песню, но это было бесполезно – память у него всегда была очень хорошей. Жара мешала думать, и Гийом прикрыл глаза, блаженно подставляя лицо горячим солнечным лучам. Похоже, пригревшись на солнце, Ногарэ заснул. По крайней мере, когда он с трудом разлепил глаза, солнце уже клонилось к горизонту. Гийом с трудом слез с камня – тело затекло и не хотело слушаться. Нога уже почти прошла, по крайней мере, он мог нормально ходить. Одеваясь, Ногарэ пытался придумать, что его ждет за то, что пропустил почти все занятия. По всем вариантам выходило, что ничего хорошего. Тяжело вздохнув, Гийом с видом обреченного на смертную казнь поплелся обратно. На недостаток фантазии он никогда не жаловался, поэтому в красках представлял свою дальнейшую судьбу. «Сбежать и податься в тамплиеры, что ли? - мрачно подумал Ногарэ. – Да кто ж меня только примет». Хотя идея была заманчива. Самым обидным было то, что завтра все начнется заново – и мучения над лютней, и желание расколотить ее о голову ментора или, на худой конец, сжечь. Гийом вздохнул – в ближайшие несколько лет не было никакой возможности деться куда-то от этой бессмыслицы, которая все равно не сможет пригодиться. По крайней мере, так думал сам Ногарэ
Сила ее в гордости, гордость – в сознании силы, Она – героиня повести, в которой оповестила Читателей, что обложка в ответе за смысл содержания, И не простит оплошности спешки на первом свидании. Достоинство её в поступи и в отрицании лести, Важнее брильянтов россыпи беречь и лелеять честь.
Скажут, что в наше время - невероятная вещь Встретить такую женщину! Не слушайте! Есть она! Есть!
А обещали понедельник... Дожди, проблемы, чашку кофе, По сторонам - угрюмый профиль Бегущих по делам людей
Астролог, этакий бездельник... Сказал, что все сегодня плохо. В любом из жестов жди подвоха, А в каждом горе жди гостей. читать дальше И ведь досадно, как в сочельник... Когда никто не шлет открытки. Лишь алкогольные напитки Похожи в чем-то на друзей.
Но есть, наверное, затейник, Кто добавляет в солнце меда И заставляет птиц по нотам Чирикать как-то веселей.
Ну, да, сегодня понедельник... Но почему-то все как надо? Астролог, чувствуешь досаду? Сегодня я встречаюсь с ней.
Решай, кем быть, что делать, куда совать свой нос, быть черным или белым, людей, бабло, навоз кидать рукой/лопатой, бежать иль ожидать, быть бедным, быть богатым; тащить в свою кровать красивых, средних, страшных, по пьяни, по любви, их крыть многоэтажным, шептать ли, говорить, а может делать чудо, а может – ждать чудес, Иисусом быть, Иудой, жить с верою и без, плевать на демократов, вступать в ЛДПР, катать с друзьями вату, идти пахать в карьер, карьеру строить, бизнес, раскладывать пасьянс, пенять на власть, на кризис, бухать, просить напас, бежать на тренировку, скрываться от ментов, быть сильным, смелым, ловким, иль опасаться слов, запасть на нрав, на тело, летать, в сырой сидеть – решать, кем быть, что делать, тебе, мой друг, тебе.
Не мое (мною добавлена всего одна строфа), однако выложить захотелось. Надеюсь, автор меня за это не прикончит )
Нет ничего, кроме звёзд и моря, Бьющегося о скалы в агонии вечной тревоги. Ты узнаешь всё сам, ты поймёшь всё вскоре На развилках бесконечной дороги.
А звёзды светят на бархатном небе. Они всегда вместе, но радости в этом нету. Их сумрачный свет, обманчиво-яркий во тьме, Никого не согреет.
Ты… но кто ты - звезда или море? Или ты небо, что тьмою своей оттеняет свеченье? А если я тоже звезда, то не будет нам счастья: Мы друг друга теплом любви не согреем.
Но я разорву в серые клочья Время. Не звезда: их сны нескончаемы, я же - летаю. Ты - мои крылья, а я смогу стать твоим сердцем, Отблеском глаз, тенью ресниц, песней.
Будешь ты морем - тогда я стану волною. Будешь огнём - я Солнцем, пылающим в небе. Всегда, покуда я жив, ты жить будешь тоже, В других мирах мы потом встретимся снова.
Если ты Свет, то и я в тени не останусь, Если ты тьма - значит, и я стану Тёмным. Мы не гармония, мы продолженье друг друга. Вместе мы то, что зовётся Вечность.
Крайнее зло, добро, жестокий огонь, Бесконечные реки, яркий слепящий свет... Вместе мы этот мир потихоньку разрушим, Но что всё Мирозданье в сравнении с нашим единством?